Страница 57 из 86
Мрачные мысли Асо были прерваны тяжелым вздохом товарища по несчастью. Тут только Асо почувствовал, что весь окоченел от холода. Он сделал несколько движений, чтобы хоть немного согреться, и, переложив поудобнее подушку, сказал:
— Ложись-ка спать! Нам обоим места хватит, а подумать о своей судьбе успеешь, времени впереди много…
Но заснуть им долго не удавалось.
Ночь длилась бесконечно… Их угнетала, давила густая тьма. С нетерпением ждали они рассвета. Наконец он наступил. Можно было уже увидеть поперечные балки на потолке, потом стены: вскоре глаз различил и предметы поменьше — чашку, кувшин, чайник.
Извне доносились голоса, шаги… Начинался пасмурный осенний день.
Асо проснулся с головной болью, зевнул, потянулся и сел. Юноша тоже сидел, обхватив колени и положив на них голову. Неясно было, спит он или нет. Асо решил его не трогать, а сам поднялся и зашагал по комнате, но не прошел он из угла в угол и двух раз, как стражник открыл дверь и позвал арестованных оправляться. Вернувшись, они увидели в комнате Наима, он стоял недалеко от двери и покручивал усы.
— Ну, мулла Аббас, — сказал он, обращаясь к юноше, — как себя чувствуешь? Нравится ли тебе наша мехманхана?
Бело-розовое, сытое лицо Наима выражало полное довольство, глаза победоносно сверкали.
Юноша посмотрел на него с отвращением и, ничего не ответив, хотел пройти на свое место. Но Наим крепко схватил его за плечи и грубо повернул лицом к себе.
— Отвечай, негодный! Где лучше, здесь или в доме красавицы невесты?
— Если ты живешь в ее доме, то здесь лучше в тысячу раз! — Юноша сильным движением сбросил руки Наима с плеч. Наим не ожидал такой смелости, вспыхнул от гнева и даже не нашел сразу что сказать. В ярости он только скрипел зубами.
— Ах так, — сказал он, когда обрел наконец дар слова, — ты еще не знаешь, куда попал. Погоди, станешь мягким, как воск, будешь у меня в ногах валяться!
Но юноша не сдавался:
— Ты меня не запугаешь!
— Замолчи! Ты понимаешь, с кем говоришь? Ты и ахнуть не успеешь, как твоя шкура окажется у кожевника!
— Э, не те времена! Руки у тебя коротки.
— Не те времена?! Наши времена настали! Мы теперь распоряжаемся, что хотим, то и делаем.
Асо возмутился, не сдержался:
— А вы-то кто такие, чтобы распоряжаться?
— Замолчи, сволочь! — разъярился Наим.
— Сам ты сволочь! — распаляясь, крикнул Асо.
— Сын собаки, не задирай меня, не то… — И Наим угрожающе взялся за револьвер.
— А что ты мне сделаешь?
— Да я вас обоих — и немедля — пошлю в преисподнюю!
— Эй, басмач, — чуть не бросился на Наима юноша, — меня ругай, в меня стреляй, если хочешь, но этого человека оставь в покое!
— Что ты изрыгаешь, ублюдок?
Наим поднял кулак, намереваясь стукнуть юношу по голове, но Асо предупредил его, схватил за руку и с силой оттолкнул.
Наим зашатался, ударился о стену.
Застывший на месте с открытым ртом стражник мгновенно очнулся и взялся за ружье. Но тут появился Асад Махсум. За ним шел Сайд Пахлаван. Мановением руки Асад приказал сторожу поставить ружье на место, а сам насмешливо сказал Наиму, еле державшемуся на ногах:
— Что это с вами, Наим-палван, вы словно прилипли к стене?
— Я расправлюсь с этими негодяями, — хрипло крикнул Наим, снова берясь за револьвер.
Лицо Махсума стало страшным, он яростно крикнул:
— Безмозглый болван, осел, скотина! Вон!
Рука уже лежала на маузере, Наим, увидев это, поторопился уйти.
— Не сердись, Асо! — мягко, чуть ли не просительно заговорил Махсум. — Этот дурак будет наказан.
Бросив взгляд на второго узника, Махсум спросил стражника:
— Ели они утром?
— Нет, сейчас чай принесу.
— Распорядись там, чтобы дали рисовую кашу, хлеб, накорми их!
— Сейчас.
Услышав распоряжения Махсума, Сайд Пахлаван улыбнулся. Асо заметил эту улыбку и понял, что появление Махсума, благожелательное отношение к арестованным — дело его рук.
— Если у меня сегодня еще найдется время, мы продолжим наш разговор, — сказал Махсум, уходя.
— Я причинил вам столько неприятностей, простите, — сказал юноша Лео, когда они остались одни.
— Пустяки! Вот и Махсум называет Наима ослом, он и ведет себя как осел… При чем вы тут? А вас, оказывается, зовут Аббасом?
— Да, я Аббас Козим-заде, из кишлака Зираабад.
— А работаете где?
— В Кагане, в депо. Наверное, там еще не знают о моем аресте… Л может, моя мать уже побежала к ним за помощью.
— А отца у вас нет?
— Нет, только мать…
Разговор оборвался, наступила тишина. Вскоре пришел стражник с блюдом рисовой молочной каши и хлебными лепешками, завернутыми и скатерть. Он поставил все это у порога и сказал:
— Возьмите, поешьте и возблагодарите Асада Махсума, хорошенько помолитесь за него!
Асо и Аббас промолчали, а как только стражник вышел и запер их на ключ, они расстелили скатерть и с аппетитом принялись за еду. За Ленда Махсума они не молились, зато от всей души помолились за Сайда пахлавана.
— Теперь я поведаю вам историю моего ареста, — сказал, насытившись, Аббас.
В трех верстах на запад от Кагана был расположен большой, густонаселенный кишлак Зираабад. Неподалеку находилась железнодорожная станция, называвшаяся до революции Амирабад и впоследствии переименованная в Пролетарабад. Обслуживали эту станцию в большинстве своем жители Зираабада; часть из них работала в депо Кагана. Заниматься земледелием было здесь невыгодно, так как почвы вокруг сухие, солончаковые и давали плохой урожай. Вот и становились здешние жители железнодорожниками, соприкасались на этой работе с русскими, сами начинали говорить по-русски, принимали участие в революции…
Аббас Козим-заде был сыном железнодорожника, который решил и его определить на работу в депо. Он привел сына туда, отдал в ученики. Аббасу работа понравилась, он увлекся ею.
Незадолго до революции отец внезапно заболел и умер. Аббас тяжело переживал смерть отца. Он впал в апатию, перестал ходить на работу, плакал. Каждый день на рассвете уходил на кладбище и сидел, приго-рюнясь, у могилы отца. Как ни увещевала его мать, как ни уговаривали друзья взять себя в руки, ничего не помогало. Тогда мать обратилась за помощью к товарищу мужа, душевному русскому человеку. Мастер пошел на кладбище, постоял несколько минут молча подле плачущего Аббаса.
— Почему бросил работу? — спросил он. Аббас молчал.
— Я с тобой говорю, почему не работаешь? Отец твой богачом был, что ли? Наследство оставил? На какие средства ты с матерью жить будешь?
— У нас только горе да беда… больше ничего нет.
— Значит, пусть мать умирает с голоду, так, что ли?
Аббас словно очнулся. Только сейчас дошла до его сознания горькая истина. Он молча встал. Мастер взял его за руку и повел домой.
— Завтра выйдет на работу, — сказал он матери Аббаса. — Вот вам пока немного денег, собрали товарищи Козима.
При воспоминании о покойном муже женщина разрыдалась, растрогало ее также внимание друзей.
С этого дня Аббас аккуратно ходил на работу и вскоре получил звание мастера-кузнеца. Он стал примером для всех. Товарищи любили его за скромность, он не чванился, не кичился своим умением, оставался таким, как раньше. Это не каждому дано, особенно в молодости, когда всем свойственно порисоваться, щегольнуть успехами. В юности это даже естественно. Скромность, серьезное отношение к делу — признак возмужания. Да, Аббас возмужал.
Во времена эмира запрещено было пить вино, теперь запрещение это отпало. В магазинах появились спиртные напитки. В Кагане и Бухаре бакалейные и винные лавки работали даже ночью.
Известно, что великие поэты Востока воспевали вино как источник вдохновения. Но это же вино служило причиной многих несчастий. Пьянство — первый шаг к воровству и разврату. Пьянство ввергает человека в бездну безумия и одиночества, от него отворачиваются друзья и родные, он теряет семью. Великие классики, воспевшие вино, призывали к умеренности, но разве молодые знают меру? Для этого нужен жизненный опыт. Но Аббас оказался благоразумным юношей. Все заработанные деньги он тратил на самое необходимое, удавалось даже часть денег сэкономить, припрятать на непредвиденные расходы.