Двенадцать ворот Бухары

И вот Асо снова взаперти. За весь день к нему наведался трлько Сайд Пахлаван, и то на несколько минут. Ободрил его и сразу ушел. Да еще дважды в день заходит караульный: приносит чай, хлеб, иногда похлебку, кашу… Но сегодня почему-то его держат впроголодь, уже темнеет, а у него и маковой росинки во рту не было.

При эмире в тюрьмах кормить не полагалось, еду приносили родственники, друзья, и эти приношения делились на всех поровну. Но ведь при эмире царило беззаконие, миршаб со своими подручными делали что хотели… А теперь Советская власть, власть трудящихся, угнетенных в прошлом. Почему же его, Асо, бедняка и труженика, боровшегося за эту власть, ни в чем не повинного, арестовали? И кто, Асад Махсум! Ведь он тоже революционер, а не миршаб времен эмира! А может, он только притворяется и нутро у него миршабское? «Может, меня завтра или еще сегодня ночью подвергнут всем семидесяти двум пыткам? И подобно водоносу Ахмед-джану, я погибну в тюрьме Асада!»

В чем был грешен Ахмед-джан? Кому сделал зло? Он спас от грязных развратников несчастную одинокую сиротку Фирузу. Разве это грех? А тогдашний миршаб, злой завистник, схватил старика и замучил до смерти…

Но чем лучше Асад Махсум? Асо арестовали, как видно, из-за Карима, так же невинно пострадавшего… И это вместо того, чтобы найти и наказать истинных злоумышленников! И Асад еще выпытывает, каковы намерения юноши, видно, боится, что Карим может потребовать у него объяснений.

Мысли одна мрачнее другой одолевали Асо. Тысяча вопросов теснилась в его уставшем мозгу, не получая ответа.

Вошел стражник, в одной руке он держал фонарь, в другой глиняное блюдо с пловом.

— Ешь, хозяин послал, сам велел.

Асо сделал несколько шагов ему навстречу; стражник быстро поставил блюдо на пол, и Асо понял, что он освободил руки, боясь, что Асо набросится на него. Остановившись, чтобы успокоить его, Асо мягко спросил:

— Не оставите ли, братец, фонарь, пока я поем?..

— Оставлять фонарь десятский не разрешает… Но так и быть, я постою, посвечу тебе… Ешь!

— Спасибо, братец!

Асо взял блюдо и прошел с ним в свой угол. Есть ему уже не хотелось, он взял две-три горсти и спросил стражника, стоявшего у порога:

— Что, холодно на дворе? Наверное, снег идет?

— Нет, пока только дождик… К утру, пожалуй, пойдет и снег. А так — похолодало. Ты не замерз?

— А если скажу, что замерз, все равно Махсум не даст мне свою шубу.

Стражник усмехнулся.

— Плов-то он тебе послал, может, и шубу даст… Погоди да потерпи!

— Только и остается — терпеть.

— Ты, говорят, работник ЧК, правда ли это? — спросил стражник, понизив голос.

— Правда, я работаю в ЧК, — так же тихо сказал Асо.

— Так разве может там работать враг Советской власти?

— Какой же я враг?.. Если бы враг затесался туда, сама ЧК нашла бы на него управу.

— Почему же тебя арестовали?

— Видно, чем-то не понравился Махсуму. А может, он решил показать свою волю, помериться силами с ЧК… Да, а ты сам друг Советской власти?

— А как же? Это наша родная власть!

— Прекрасно! Я отдать жизнь не пожалел бы за нее… И как же мне обидно — по чьему-то злостному навету сидеть в клетке у своих же!..

— Не унывай, твое дело расследуют и, если ты и впрямь не виноват, отпустят. Но знай, если виноват, не жди пощады от Махсума!

— Если придется, ЧК докажет, что я ни в чем не виноват.

— Ну, ЧК! Наш Махсум очень силен, с ним тягаться трудно! В гневе он страшен, может и застрелить.

— Слыхал, слыхал об этом… И странно мне, что вы, люди, подчиняетесь ему.

— Э, ты не знаешь нашего Махсума! Он хоть и бывает суровым, даже свирепым, но нам у него хорошо. Он щедрый. Дал одежду, оружие, хорошо кормит. Если кому удается поживиться чем-нибудь от басмача, добычу не отнимает, «твое это» — говорит… Ставит лишь одно условие: слушаться его беспрекословно! А наш командир Наимбай — его приятель, с ним тоже не пропадешь… Знаешь что, парень, брось твердить — ЧК, ЧК, переходи к нам. Махсум тебе даст хорошую одежду, хромовые сапоги, деньги и все, что сам добудешь. Соглашайся, а я скажу о тебе Наиму, он доложит Махсуму, и все в порядке.

— Хорошо, подумаю… У меня семья.

— И семье твоей будет хорошо, станет жить по-царски.

— Так ли это?

— Вот возьмем хоть Наимбая. Каждую неделю ездит домой и полные хурджины везет. Семья довольна.

В это время послышались чьи-то шаги. Стражник приказал Асо поставить блюдо у входа, а самому вернуться в свой угол. Плов был не доеден, но Асо не так уж хотелось есть. Только он успел дойти до места, как вошел Наим Перец.

— Что ты тут делаешь? — резко спросил он стражника.

— Да вот плов ему принес, из мехманханы прислали…

Наим бросил взгляд на блюдо и приказал:

— Поставь и иди!

— Да он поел уж…

— Иди, иди! Фонарь оставь!.. Ну, как себя чувствуешь? Не скучно тебе? — спросил он Асо, когда стражник вышел.

Асо промолчал.

— Я привел к тебе хорошего человека, веселей станет — будет с кем поговорить. Эй, джигиты, ведите сюда, — крикнул он в раскрытую дверь.

В сопровождении двух вооруженных людей вошел молодой человек со связанными за спиной руками. На нем была форма железнодорожника.

— Развяжите ему руки! Пусть дает им здесь волю, сколько захочет! Когда руки были развязаны, молодому человеку указали его место в дальнем углу, рядом с Асо.

— Вот, мулла Асо, хороший тебе собеседник! Будешь его воспитывать, читая наставления.

Наим насмешливо улыбнулся и вышел со своими подручными, захватившими фонарь. Комната погрузилась во тьму. Только вверху через узкие отверстия в стене проникал тусклый мутный свет. Асо едва мог разглядеть товарища по несчастью, он приветливо поздоровался с ним, тот ответил на приветствие и умолк, тяжко вздыхая. Асо первый нарушил молчание:

— Вы из Бухары?

— Нет, я из Кагана, — коротко ответил юноша.

И опять наступила тишина. «Видно, он боится меня, — подумал Асо, — а может быть, переживает какое-то сильное горе и ему не до разговоров». Все же он решил, что надо представиться:

— Я — Асо Хайриддин-заде из Бухары. Работаю в ЧК. Неизвестно за что уже трое суток сижу в тюрьме. Меня даже по-настоящему не допрашивали, никаких обвинений не предъявляют…

— Это все изверг! — воскликнул юноша.

— Вы об Асаде Махсуме говорите?

— Я никакого Махсума не знаю, дел с ним не имею! А этот его человек, Наим Перец, изверг и кровопийца!

— Не зря его назвали Перцем. Он самый близкий человек Махсума, можно сказать, правая рука, что ему прикажут — выполняет…

— Где же справедливость, советский закон? — с горечью воскликнул юноша.

— И справедливость есть, и советский закон, не сомневайтесь! Но, к сожалению, существуют еще и такие люди, как Асад Махсум и его подручные — плешивый Окилов, Наим Перец… Они действуют от имени Советской власти, а на деле наносят ей только вред! Мне один мудрый, видавший виды человек, стойкий революционер, как-то сказал, что революция подобна тайфуну. Как бушующий тайфун, она поднимает на поверхность и хорошее и дурное… Но это только вначале, в самый бурный момент. Потом все войдет в свои берега, найдет свое место, справедливость восторжествует. Асад Махсум и ему подобные исчезнут, как мутная пена.

— Когда это еще будет? А пока погибнут сотни, даже тысячи хороших людей.

— Да, конечно, — сказал Асо и призадумался.

Невеселые были у него мысли. Хотел утешить товарища, а теперь его самого надо было утешать. Как он верил, что революция, победив, навсегда уничтожит зло старого мира! И что же? Происходят странные, печальные вещи, многое непонятно, вот хотя бы то, что случилось с ним… Он в полном недоумении. Слова юноши о том, что могут погибнуть тысячи преданных революции людей, взволновали его. Вполне возможно, что Асад, пользуясь данной ему властью, станет уничтожать настоящих революционеров. Вот и его, Асо, расстреляет, просто для того, чтобы устрашить Карима и Хайдаркула. Так и придется уйти из этого мира, не насладившись плодами победившей революции!.. Асад Махсум может еще и оклеветать его, назвать предателем, врагом Советской власти!.. Очернит его доброе имя! Неужели Фируза поверит в это? А его будущий ребенок будет стыдиться своего отца?!