Жук(Том I)

— Занятно.

— Некоторые из нас, не только кошки, тоже ведут себя занятно. А теперь внимание! Взгляни на эту игрушку — ты наверняка уже видел нечто подобное. Это пружинное ружье: сжимаешь пружину, бросаешь снаряд в ствол, отпускаешь пружину, снаряд летит. Сейчас я открою этот встроенный в стену сейф. У него буквенный шифр, и прямо сейчас его открывает слово «виски» — видишь, это тебе знак. Ты уже заметил, насколько этот сейф прочен: воздухонепроницаемый, огнеупорный, с тройной внешней обшивкой из стали, которую нельзя просверлить; то, что внутри, очень ценно — для меня! — и чертовски опасно; жаль мне того вора, что, в невинном своем невежестве, попытается его взломать. Загляни внутрь; видишь, в нем шарики, стеклянные, каждый в специальной выемке, легкие как перышко, прозрачные — сквозь них все видно. Достанем пару, маленьких, как пилюльки. В них нет ни динамита, ни кордита[10], ни единого подобного им вещества, однако в равных условиях эти шарики натворят такого, что не под силу ни одной взрывчатке, изобретенной человеком. Возьми один — раз утверждаешь, что сердце твое разбито! — раздави у себя под носом: много сил не потребуется — и через миг окажешься в краю, где, как говорится, не бывает печалей.

Он отпрянул назад.

— Понятия не имею, о чем ты… Не нужна мне эта штука… Убери ее.

— Подумай еще: второго шанса может и не быть.

— Говорю тебе, не надо.

— Уверен?.. Поразмысли!

— Конечно, уверен!

— Значит, отдадим это кошке.

— Отпусти бедняжку!

— Отпущу бедолагу — в страну столь близкую, сколь и далекую. Сейчас, пожалуйста, будь внимателен. Смотри, что я делаю с игрушечным ружьем. Сжимаю пружину; вкладываю в дуло шарик; опускаю ствол в отверстие стеклянного ящика с апостольской кошкой… видишь, отверстие как раз по размеру, что, в общем-то, должно нас радовать… Вот сейчас я разожму пружину… Сосредоточься, пожалуйста… Наблюдай за происходящим.

— Атертон, отпусти зверя!

— Отпустил! Пружина разжалась, шарик вылетел, стукнулся о крышку ящика, разбился при ударе — и вуаля! — кошка мертва, несмотря на все ее девять жизней. Заметил, как она притихла — тише воды! Будем надеяться, что она в своем кошачьем раю. Кошка, которую я предпочитаю считать питомицей Пола Лессинхэма, отправилась на покой; утром я отошлю ее к нему, с полагающимися поздравлениями. А то вдруг он не заметит пропажи… Подумай! — вообрази огромный снаряд, наполненный тем, что мы назовем «Волшебным паром Атертона», выпущенный из стодвадцатитонного орудия и разорвавшийся на определенной высоте над головами армии противника. Если все сделать правильно, то не успеешь и глазом моргнуть, как сто тысяч человек — а может, больше! — рухнут замертво, будто сраженные молнией с небес. Вот это настоящее оружие, понимаешь?

— Мне нехорошо!.. Хочу уйти!.. Сам не знаю, зачем пришел к тебе!

Как будто сказать Вудвиллю было больше нечего.

— Вздор!.. Каждую секунду ты расширяешь свои представления о мире, а в наши дни, когда член Парламента должен знать все обо всем, информация просто необходима. Осуши бокал, приятель, — настал твой час!

Я вручил ему стакан. Он выпил его содержимое, а затем, в порыве пьяного озорства, отшвырнул его от себя. До этого я — довольно легкомысленно — оставил второй шарик недалеко от края стола. Тяжелый бокал, ударившись о столешницу, заставил ее затрястись, отчего шарик покатился. Все это произошло не с моей стороны, и хотя я метнулся вперед, пытаясь остановить движение, я опоздал. Я не смог дотянуться до хрустальной капсулы, и она, соскользнув на пол, упала к ногам Вудвилля и раскололась. В этот момент он посмотрел вниз, недоумевая, конечно, по глупости своей, что происходит, ибо я надрывался от крика, пытаясь предотвратить грядущую катастрофу. Стоило пару вырваться наружу из разбившейся оболочки и попасть в воздух, как Вудвилль тут же упал ничком. Ринувшись к нему, я приподнял бесчувственное тело и, спотыкаясь, поволок к двери, выходящей во двор. Распахнув ее, я вытащил Перси на свежий воздух.

Оказавшись на улице, я обнаружил, что во дворе я не один. Там стоял таинственный египетско-арабский дружок Лессинхэма, тот самый, что заглянул ко мне утром.

Глава 17. Магия?.. Или чудо?

Переход во двор из яркого электрического света лаборатории был попаданием из сияния во мрак. Закутанный в светлый плащ человек, стоявший во тьме, показался видением из сна. Мир плясал у меня перед глазами. А все потому, что я до этого старательно сдерживал дыхание и отворачивался в сторону, стараясь избежать участи Вудвилля. Задержись я в помещении на миг дольше, и мне оттуда было бы не выбраться. И сейчас, опустив Перси на землю, я сам же об него споткнулся. Сознание меня покинуло. За мгновение до обморока я понял, что успел кое-что выкрикнуть, вспомнив высказывание об инженере, взорвавшемся на собственной петарде[11]: «Волшебный пар Атертона!»

Очнулся я с весьма любопытными ощущениями. Чьи-то руки поддерживали мое тело, надо мной склонилось незнакомое лицо, а глаза, заглядывавшие в мои, поразили своей необычностью.

— Кто, черт побери, вы такой? — спросил я.

Затем, сообразив, что это мой утренний незваный гость, я, не особо церемонясь, вырвался из его рук. В свете, льющемся из двери лаборатории, я видел, что рядом со мной лежит Вудвилль — тихий и неподвижный.

— Он умер? — вскричал я. — Перси — очнись, дружище!.. не может же быть все так плохо!

Но оно было — стряслась такая беда, что, когда я склонился и взглянул на него, сердце мое забилось с немыслимой скоростью, ибо состояние его оставляло желать лучшего. Кажется, он не дышал: пар воздействовал непосредственно на кардиальные ткани. Первым делом — и немедленно — надо было восстановить биение сердца. Однако в голове моей бушевала такая сумятица, что я не знал, как и с чего начать. Окажись я один, Вудвилля, скорее всего, ожидала бы смерть. Пока я тупо и бесцельно смотрел на Перси, незнакомец, просунув руки под моего бесчувственного друга, в полный рост улегся на его недвижном теле. Прижавшись губами к его губам, он будто бы перекачивал жизнь из себя в бездыханного человека.

Я смотрел на них в крайнем изумлении, и вскоре тело Перси шевельнулось. У него, словно от боли, свело руки и ноги. Постепенно движения стали походить на конвульсии, пока вдруг он не дернулся так, что незнакомец скатился с него. Я наклонился над Вудвиллем, но обнаружил, что его состояние по-прежнему плачевно. Мышцы его лица застыли, на коже выступил липкий пот, белки глаз и оскаленные зубы выглядели столь неприятно, что хотелось отвернуться.

Араб, кажется, понял, что у меня на уме; впрочем, это было несложно. Указывая пальцем на лежащего Вудвилля, он сказал с тем же странным акцентом, который, пусть и не понравился мне с утра, сейчас звучал весьма мелодично:

— С ним все будет хорошо.

— Не уверен.

Незнакомец не снизошел до ответа. Он встал на колени с одной стороны от жертвы современной науки, я — с другой. Он водил рукой над застывшими чертами Перси, и, как по мановению волшебной палочки, мука и боль исчезли с лица моего друга, отчего стало похоже, что он мирно спит.

— Вы загипнотизировали его?

— Какая разница?

Если это и был гипноз, то очень бережный и аккуратный. В этом выходящем из ряда вон, сложнейшем случае эффект превзошел любые ожидания: то, что удалось сделать за несколько секунд, поражало воображение. Я начал ощущать нечто вроде уважения к приятелю Пола Лессинхэма. Его рассуждения удивляли, а манеры вызывали негодование, но в данном случае результат оправдывал всякие средства. Незнакомец продолжил:

— Он спит. Когда проснется, не вспомнит ничего из произошедшего. Оставьте его здесь, ночь теплая — все будет хорошо.

Как он сказал, на улице было тепло — и сухо. Вряд ли Перси стало бы хуже от того, что ему, на некоторое время, позволят насладиться приятным ветерком. Поэтому я последовал совету гостя, оставив Вудвилля лежать во дворе; сам же решил коротко переговорить с внезапно проявившим себя целителем.

10

Кордит — один из видов нитроглицеринового бездымного пороха.

11

Речь идет о цитате из «Гамлета» Уильяма Шекспира (акт третий, сцена 4): «Забавно даже видеть инженера, / Что сам себя взорвет своей петардой» (пер. И. Пешкова). В классическом переводе М. Лозинского она звучит так: «В том и забава, чтобы землекопа взорвать его же миной».