Страница 24 из 37
— Очень тяжко. — Перси опять вздохнул. — Что ж я такой пропащий. Не тот я человек, что специально все портит, но если попадаю впросак, то всерьез.
— Говорю тебе, Перси, выпей!
— Сам знаешь, я в рот ни капли не беру.
— Вот ты заявляешь, что твое сердце разбито, а потом, тем же тоном, что в рот не берешь: да будь твое сердце действительно разбито, вся трезвость отправилась бы к чертям.
— Ты считаешь? Почему?
— Потому что так и было бы — все, у кого сердце разбито, всегда пьют; и меньше большой бутыли вина ты бы не выпил.
Перси застонал.
— Мне бывает плохо, когда выпью, но я попробую.
Он попробовал: лихо начал, осушив одним глотком только что наполненный официантом бокал. Затем впал в уныние.
— Признайся мне, Перси, — как на духу! — ты правда ее любишь?
— Люблю ее? — Его глаза округлились. — Я разве тебе не сказал, что люблю?
— Я помню, но про это легко говорить. Что именно ты чувствуешь, когда утверждаешь, что любишь?
— Что чувствую?.. Что-то такое — и этакое. Тут надо в душу мне заглянуть, чтобы понять.
— Ясно… Как-то так, да?.. А представь, что она любит другого, какие чувства ты станешь испытывать к нему?
— Она любит другого?
— Говорю, представь.
— Точно, любит. Так я и знал… Ну я и идиот, что раньше об этом не подумал. — Он вздохнул — и наполнил опустевший бокал. — Кем бы он ни был, он счастливчик. Так… так я ему и скажу.
— Так ему и скажешь?
— Знаешь, ему чертовски везет.
— Возможно, но если ему чертовски везет, то тебе чертовски не везет. Ты готов, не говоря ни слова, отдать ее ему?
— Если она его любит.
— Но ты сказал, что сам любишь ее.
— Сказал.
— И как это совместить?
— Не считаешь ли ты, что если я ее люблю, мне не хочется видеть ее счастливой?.. Я не такой негодяй!.. Все бы отдал, лишь бы она была счастлива.
— Ладно… Даже если она счастлива с другим?.. Боюсь, у меня несколько иная философия. Если бы я любил мисс Линдон, а она любила, скажем, Джонса, вряд ли я испытывал бы что-то хорошее к этому Джонсу.
— А что бы ты чувствовал?
— Хотел бы его убить… Перси, пошли ко мне домой — вместе начали вечер, вместе его и закончим: я покажу тебе одно из великолепнейших средств для умерщвления, такие чудеса тебе и не снились. Я бы хотел с его помощью продемонстрировать, что я испытываю по отношению к этому Джонсу: он сразу смекнет, какие чувства я к нему питаю, стоит только мне эту штуку на него направить.
Перси без слов пошел со мной. Выпил он не очень много, но ему оказалось достаточно и этого, чтобы впасть в состояние плаксивой чувствительности. Я втащил его в кэб, и мы помчались вдоль Пикадилли.
Он молчал, вперив в пустоту перед собой задумчивый взгляд. Я попросил извозчика проехать по Лаундес-сквер. Возле особняка Апостола я приказал остановиться.
— Видишь, Перси, это дом Лессинхэма! — сообщил я, показывая его Вудвиллю. — Это дом человека, ушедшего вместе с Марджори!
— Да. — Перси говорил медленно, произнося каждое слово с излишним напряжением. — Потому что он выступал… Мне бы тоже хотелось выступить… Однажды я так и сделаю.
— Потому что он выступил — только по этой, а не иной причине! Когда чей-то язык подвешен, как у Апостола, он может околдовать любую женщину в стране… Эй, кто там идет?.. Лессинхэм, это вы?
Я заметил или подумал, что заметил, как кто-то или что-то скользнуло вверх по ступенькам крыльца и исчезло в темноте у двери, словно скрываясь от посторонних глаз. На мой призыв никто не откликнулся. Я крикнул опять:
— Не робейте, друг мой!
Выскочив из кэба, я быстро пересек тротуар и взбежал по лестнице. К моему удивлению, на крыльце никого не оказалось. Я поверить не мог, что там никого нет. Будто изображая слепого, я рассек пространство вокруг себя руками, ничего не нащупав. Затем отошел на пару ступеней вниз.
— На вид лишь пустота, коей природа не приемлет… Эй, возница, не видал, поднимался кто на крыльцо или нет?
— Кажется, поднимался, сэр; я мог бы поклясться, что кого-то приметил.
— Я тоже… Очень странно.
— Может, сэр, этот кто-то разом в дом вошел.
— Это вряд ли. Мы бы услышали, как открылась дверь, даже если бы этого не видели; впрочем, тут не настолько темно, чтобы не увидеть… Меня так и тянет позвонить в звонок и уточнить.
— На вашем месте я бы не стал, сэр; забирайтесь-ка обратно, и поедем. Тут Пол Лессинхэм живет, великий Пол Лессинхэм.
По-моему, извозчик подумал, что я пьян — и недостаточно респектабелен для знакомства с именитым политиком.
— Вудвилль, просыпайся! Знаешь, мне отчего-то кажется, что это место таит секрет, — да я в этом уверен. Ощущение такое, будто здесь кроется нечто необъяснимое, что-то, чего мне не дано ни увидеть, ни услышать.
Кучер свесился с козел и попытался заманить меня обратно в экипаж:
— Садитесь, сэр, ехать пора.
Я прыжком забрался в кэб, и мы тронулись — но далеко не уехали. Метров через десять я вновь выпрыгнул наружу, не потрудившись предупредить возницу. Раздосадованный, он остановился сам.
— Ладно, сэр, теперь-то что? Вот в следующий раз поранитесь, соскакивая, а винить меня станете.
Я заметил кошку, крадущуюся во тьме у перил, — черную кошку. За ней-то я и отправился. Кошка оказалась то ли сонной, то ли медлительной, то ли глупой, а, может, и вовсе сумасшедшей — с кошками такое редко, но случается! — так или иначе, она не попыталась сбежать от меня, позволив схватить себя за шкирку.
Как только мы прибыли ко мне в лабораторию, я посадил кошку в застекленный ящик. Перси смотрел на это.
— Ты зачем ее туда сунул?
— А вот это, дорогой мой Перси, ты сейчас увидишь. Будешь присутствовать при эксперименте, и им, как законодатель — ты же таковым являешься! — должен всенепременно и чрезвычайно заинтересоваться. Я собираюсь продемонстрировать тебе малые возможности оружия, которое, если использовать его в полную мощь, способно послужить во благо моей родной стране.
Перси оставался совершенно безразличен. Плюхнувшись на стул, он возобновил тоскливые причитания:
— Ненавижу кошек!.. Отпусти ее!.. Мне всегда тошно, если в комнате кот.
— Чепуха, ты все придумываешь! Тебе просто нужно глотнуть виски — зачирикаешь, как воробушек.
— Не хочу я опять пить!.. Я и так перебрал!
Я не стал обращать внимания на его слова. Просто плеснул две щедрые порции в стаканы. Не особо понимая, что делает, Перси одним глотком влил в себя добрую половину полученного виски. Поставив стакан на стол, он закрыл лицо руками и простонал:
— Что подумала бы Марджори, если бы увидела меня сейчас?
— Подумала? Да ничего. Зачем ей думать о таком, как ты, если у нее есть рыбка пожирнее?
— Мне так ужасающе плохо!.. Напьюсь-ка я от души!
— Напейся!.. только, ради бога, веселись, а не наводи скуку смертную… Выше нос, Перси! — Я похлопал Вудвилля по плечу, тем самым едва не свалив его со стула на пол. — Сейчас я проведу перед тобой небольшой опыт, о котором уже говорил!.. Кошку видишь?
— Конечно, вижу!.. зверюга!.. Ну отпусти ты ее!
— Зачем мне ее отпускать?.. Знаешь, чья это кошка? Это кошка Пола Лессинхэма.
— Пола Лессинхэма?
— Да, Пола Лессинхэма; того самого, что выступал с речью; того, с кем ушла Марджори.
— Откуда ты знаешь, что кошка его?
— Понятия не имею, мне просто так кажется; мне хочется думать, что она его!.. Я намерен так думать!.. Она гуляла у его дома, следовательно, это его кошка; вот и все мои доводы. Я не могу посадить в этот ящик Лессинхэма, поэтому вместо него сажаю кошку.
— Зачем?
— Увидишь… Заметил, как она радуется?
— Что-то не похоже, что она довольна.
— Все мы радуемся по-разному — она делает это так.
Животное вело себя как сбесившееся, бросалось на стенки своей стеклянной тюрьмы, металось туда-сюда, из стороны в сторону, завывало от ярости, или от страха, или от того и другого одновременно. Возможно, оно предчувствовало угрозу; нельзя догадаться, что происходит в голове у тех, кого мы называем неразумными тварями.