Жук(Том I)

— К счастью для мистера Лессинхэма, среди нас живет по меньшей мере один человек, в котором критическое мышление цветет пышным цветом. Вижу, вы полагаете, что тот, кто не восторгается, душа потерянная.

Я думал, она вот-вот выйдет из себя. Но вместо этого Марджори рассмеялась и положила руку мне на плечо.

— Бедняжка Сидней!.. Конечно!.. Это так печально!.. Вы же осознаете, что сейчас похожи на мальчишку, который, проиграв, обвиняет победителя в жульничестве. Не берите в голову! Когда повзрослеете, сами поймете.

Ее слова полоснули меня ножом по сердцу — я перестал следить за тем, что говорю:

— Если я не ошибаюсь, то к вам осознание придет еще до того, как вы успеете повзрослеть.

— Вы о чем?

И прежде чем я успел ей что-то рассказать — если вообще собирался, а ведь это не так, — к нам подошел Лессинхэм:

— Надеюсь, не заставил вас ждать; я не рассчитывал, что меня задержат.

— Все отлично, впрочем, я уже готова идти — здесь становится скучновато, — она сказала это, не спуская с меня озорных глаз — и Лессинхэму ничего не оставалось, кроме как обратить на меня внимание:

— Не так часто вы изволите почтить нас своим присутствием.

— Вы правы. У меня есть занятия поинтереснее.

— Это вы зря. Нынче стало модным недооценивать Палату общин и работу, ведущуюся здесь; не ожидал, что и вы присоединитесь к хору простецов. Нельзя вообразить дела благороднее, чем попытка усовершенствовать государственную жизнь.

— Благодарствую… Надеюсь, вы чувствуете себя лучше, чем утром.

Его глаза сверкнули, но он быстро взял себя в руки: сделал вид, что не понял, не удивился, не возмутился.

— Спасибо… Чувствую себя отлично.

Марджори заметила, что я говорил о чем-то неизвестном другим и что побуждения мои не из чистых.

— Пойдемте же, нам пора. Это мистеру Атертону сегодня нездоровится.

Она взяла Лессинхэма под руку, и тут подошел ее отец. Старик Линдон взирал на дочь, стоящую под руку с Апостолом, так, словно не верил собственным глазам.

— А я думал, ты у герцогини.

— Так и было, папа, но сейчас я здесь.

— Здесь! — Линдон принялся заикаться и запинаться и побагровел так, как делал при крайнем волнении. — Чт… что ты тут вообще делаешь? Г… где экипаж?

— Там, где ему и положено, ждет снаружи — если, конечно, лошади не понесли.

— Я… я… я сам тебя провожу. Мн… мне не нравится, что ты пришла в… в такое место, как это.

— Спасибо, папа, но меня проводит мистер Лессинхэм… Поговорим позже… До встречи.

Наверное, я никогда не видел ее более холодной, чем в эту минуту. На дворе век женских свобод. Девушкам ничего не стоит вертеть своими матерями, что уж говорить об отцах, но то, как эта барышня уплыла прочь под руку с Апостолом, оставив родителя на месте, было зрелищем своеобычным.

Кажется, Линдон поверить не мог, что эта парочка взяла и так запросто ушла. Они успели скрыться в толпе, а он стоял и смотрел им вслед; лицо его все сильнее краснело, пока на лбу не выступили вены; мне подумалось, что его вот-вот хватит удар. Потом он, со вздохом, повернулся ко мне.

— Безобразие! — Я предпочел думать, что речь идет о покинувшем нас джентльмене, хотя из последовавшей тирады старика это было не столь очевидно. — Только сегодня утром я запретил ей с ним якшаться, а т… теперь он уходит с ней под ручку! Г… грязный авантюрист! Вот именно, авантюрист; и в скором времени я скажу ему это прямо в лицо!

Сжав кулаки и сунув их в карманы, он удалился, пыхтя, как огорченный кит, а так как он проговорил все вслух, люди вокруг остались недоумевать, в чем дело. Стоило Линдону удалиться, как ко мне подошел Вудвилль, в той же мере огорченный.

— Она ушла с Лессинхэмом, ты это видел?

— Конечно, видел. Когда кому-то удается произнести такую речь, какую произнес Лессинхэм, с ним пойдет любая — сочтет это за счастье. Вот будешь облечен той властью, что есть у него, и используешь ее во благо страны, идти даме с тобой — но пока извини.

Он, как всегда, притворялся, что протирает монокль.

— Как же тяжко. Когда я узнал, что она тут будет, я сам едва не решился выступать, честное слово, просто не знал, о чем говорить, да и говорить я не мастак… да и как выступить, если тебя оттерли на галерею?

— Действительно, как бедолаге быть?.. не забираться же на перила и орать, пока друг сзади за ремень придерживает.

— Точно тебе говорю, однажды я выступлю… просто обязан сделать это, а ее, как назло, не окажется в зале.

— Значит, тебе крупно повезет.

— Думаешь?.. Может, и так. Правильно, я все испорчу, а если она это увидит, то я совсем пропал! Как на духу говорю, в последнее время мне очень хочется стать поумнее.

Он почесал переносицу моноклем, смешной безутешный неудачник.

— Не вешай нос, Перси!.. Встряхнись, дружище! Голосование позади… ты свободен… давай-ка кутнем.

Так мы и поступили.

Глава 16. Волшебный пар Атертона

Я повел его ужинать в «Геликон». Всю дорогу в наемном экипаже он пытался поведать мне историю о том, как делал Марджори предложение, и, когда мы доехали до клуба, был все еще далек от ее окончания. Как обычно, внутри оказалась толпа, но нам удалось раздобыть себе столик в углу зала и, прежде чем подали еду, он опять завел речь о том же. Вокруг нас было много народу, и все они, кажется, говорили разом; играл оркестр — в «Геликоне» по вечерам не звучит одинокое пианино; так что Перси нашел не самое подходящее место для беседы, но, учитывая деликатность темы, он изливал мне душу не очень громко, оставаясь в рамках приличий, однако в процессе рассказа голос его не переставал повышаться. Но таков уж чудак Перси.

— Ты не представляешь, сколько раз я пытался поговорить с ней — не счесть.

— И поговорил?

— Да, говорил при каждой нашей встрече — почти об этом, но все никак не получалось высказаться открыто, сам понимаешь.

— Почему?

— Ну, только я опять собрался сказать: «Мисс Линдон, могу ли я преподнести вам дар своей привязанности…»

— Это вот так ты всякий раз намеревался начать?

— Да нет, не всегда так: раз одними словами, в другой иными. По правде сказать, я заучил наизусть коротенькую речь, но мне никак не удавалось ее произнести, поэтому я решил сказать хотя бы что-то.

— И что ты сказал?

— Да ничего, понимаешь, до дела у нас так и не дошло. Только-только рот раскрою, она сама мне всякие вопросы задает: люблю я широкие рукава или поуже, цилиндры или котелки, ну, и прочую подобную чушь.

— В этот раз тоже?

— Да… не мог же я не ответить, а пока отвечал, упустил возможность признаться. — Перси натирал свой монокль. — Я столько раз начинал, а она так часто затыкала мне рот, что мне уже кажется, что она догадывалась, о чем я хочу поговорить.

— Думаешь, догадывалась?

— Наверняка. Однажды я пошел с ней на Пикадилли и заманил в магазин перчаток в Берлингтонском пассаже. Там я хотел предложить ей руку и сердце — всю ночь глаз не сомкнул, все о ней мечтал, едва не впал в отчаяние.

— Предложил?

— Вместо этого девица за прилавком уговорила меня взять дюжину перчаток. А когда их доставили мне домой, оказалось, они на три размера больше, чем надо. По-моему, мисс Линдон вообразила, что я с ней заигрываю, потому что ушла, оставив меня в лавке. Вот после этого девчонка и продала мне кучу всего: я никак не мог от нее отделаться. И все на меня глазом зыркала. Кажется, стеклянным.

— Заигрывал-то ты с кем — с мисс Линдон или с продавщицей?

— Как будто с продавщицей. Она прислала мне полную коробку зеленых галстуков и заявила, что я сам их заказал. Денек выдался незабываемый. С той поры я в Пассаж ни ногой и не собираюсь.

— Мисс Линдон неправильно тебя поняла.

— Не знаю. Вечно она неправильно меня понимает. Однажды сказала, что я убежденный холостяк, что такие, как я, не женятся, потому как это, по ее словам, у меня на лице написано.

— Тяжко тебе тогда пришлось, с твоими-то намерениями.