Светлое будущее

Ленка покатывалась от хохота.

— Бабуля, — вопила она сквозь слезы, — ты прелесть! Из тебя выйдет мировая чувиха!

Этого я вынести уже никак не мог. И, схватившись за голову, битком набитую категориями диалектического и исторического материализма, ринулся на кухню, к Та- мурке.

— Умоляю, уйми ты эту... как ее... твою мамочку! Я же творческим трудом занят!!

— Ну и твори себе на здоровье, — сказала спокойно Тамурка. — Она тебе не мешает. Чем она тебе помешала?! Телевизор? Так ты сначала уйми свою дочь. Она с утра на весь квартал прокручивает идиотские негритянские мелодии. Из милиции уже приходили. Выкрутилась только благодаря тому, что пообещала донести начальству: мол, они не одобряют нашу гениальную внешнюю политику по отношению к неграм. Не нравится — катись на все четыре стороны. Держать не будем. Катись к своей Штучке!

Штучка — это, надо полагать, Светка. Как она про нее пронюхала? Впрочем, ничего она не нюхала. Ей на это начхать. Просто она знает, что у меня есть такая секретарша. И если бы даже у меня со Светкой ничего не было, Тамурка все равно обвиняла бы меня в сожительстве с нею. Это — обычная форма семейных взаимоотношений. Полемический прием, как сказал бы Димка. Спорить с Тамуркой бессмысленно, я в этом убедился в первую же ночь нашей совместной жизни. Уже в первую ночь она сказала мне, что я могу катиться на все четыре стороны. Я бегу в коридор, напяливаю свое заношенное пальто (надо купить новое, а то в этом неприлично ходить! И куда уплывают деньги?!) и направляюсь в Забегаловку — в кафе «Юность» неподалеку от нашего дома. Вслед мне из Ленкиной комнаты несутся вопли народов Африки, освободившихся от колониализма и вставших на путь строительства социализма. Вот уж кто действительно распустился! Выйдут нам эти черномазые боком, помяните мое слово!

СОБЫТИЯ

В Забегаловке у меня есть несколько знакомых, которые бывают здесь так же регулярно, как и я. Кто они — я не знаю. А они не знают, кто я. Мы молчаливо сговорились не говорить на эту тему вообще. Одного из них зовут Виктор Иванович. Ему слегка за тридцать, но он производит впечатление очень солидного и важною человека. Мой Сашка такой солидности не наберется до старости. Другого зовут Эдик. Ему, как и мне, далеко за пятьдесят. Он лыс. Половины видимых зубов нет. Но он выглядит как мальчишка, ценящий веселые хохмы и время от времени учиняющий их. Знает все анекдоты, гуляющие по Москве. Думаю, что и сам он выдумывает их. Немного реже бывает здесь некто Ребров. Просто Ребров. Он обычно пьян. Почти ничего пе говорит. Но по глазам видно, что он, как умная собака, все понимает. Потом — Лев Борисович, человек очень информированный и занятой. Он вечно торопится. Но я подозреваю, что он даже не кандидат. И еще несколько человек без имени. Я среди них. Это даже забавно. Что они думают обо мне? Наверно, что-нибудь не очень лестное. Или скорее всего, что я — стукач.

На сей раз мы встретились с Ребровым. Он спросил, как дела. Я пожал плечами: как всегда, ничего стоящего внимания. В США безработица растет. Инфляция. В Южной Америке где-то землетрясение. Египтяне послали нас на... Мы втерлись в Анголу. Скоро и она пошлет нас туда же. Солженицын выступил с очередной антисоветской речью. Мировая прогрессивная общественность... А у нас, как всегда, перевыполнения, встречные планы, речи,почины, пуски и запуски. Тут к нам подсел один из Безымянных.

— Скука есть суть нашего бытия, — сказал он. — Наша нормальная советская жизнь принципиально бессобытийна. Ничего исключительного у нас не должно быть. Это — уклонение от нормы. Как талант. Оригинальность. Независимый образ мышления.

— Позвольте с вами не согласиться, — сказал Ребров, к великому нашему удивлению (оказывается, он может и говорить!). — Исключительные события у нас бывают. И не реже, чем на Западе. Только мы не ценим их исключительности. Вот, к примеру, послала меня жена на рынок картошки втридорога купить. А то гости вечером придут — а жрать нечего. Иду мимо магазина «Фрукты и овощи». А рот в усмешке кривлю. Овощи! Ха-ха-ха-ха!.. Овощи в магазине?! Ха-ха-ха-ха!.. Твою мать!.. А фрукты!! С чем их едят? Ха-ха-ха-ха... И вдруг, дай, думаю, загляну! И заглянул. И что вы на это скажете?! Картошка!! В пакетах!! И не вся гнилая!! Отдельные картофелины даже есть можно!! Во как! А вы говорите, приключений не бывает! А вот вам другой пример — случай с моим соседом. Хотите — верьте, хотите — нет. Идет Сосед по Ленинскому проспекту. Видит — кофе растворимый продают. Конечно, в нагрузку кило гнилых яблок. Но это же пустяк. Главное — кофе! А то вот еще такой случай. Достал один знакомый шапку из натурального меха по блату. Надел, красуется. А в подъезде его кирпичом по голове — бах! И шапку, конечно, сперли. Он в милицию. А там на него акт: мол, шапку сам пропил, клеветой на советский народ занимается. Как раз в это время московская милиция взяла на себя соцобязательство: обеспечить стопроцентную раскрываемость преступлений. А несовершенное преступление считается раскрытым. Целый месяц общественность института вызволяла Знакомого. Еле спасли. На поруки взяли. Выпустили после того, как Знакомый подарил по шапке всем чинам милиции. Как потом доложили на собрании, к счастью, несчастье со Знакомым кончилось счастливо. Выговором отделался.

Безымянный с наслаждением слушал Реброва.

—Ого, — сказал он. — Да вы, оказывается, мыслитель. Сдаюсь! Вы, безусловно, правы. Мне это как-то в голову не приходило. Конечно! Для советского интеллигента, например, устроить сына сразу после десятилетки и без связей в университет значит неизмеримо больше, чем для корсиканского поручика стать императором Франции.

— Для вас, судя по всему, это — актуальный вопрос? — спросил я. — Ну что же, постараюсь вам помочь. Конечно, не в императоры выйти, а поступить в МГУ. На какой факультет он хочет?

— О Господи, — сказал Безымянный. — Да не все ли равно?! Гуманитарный? Черт с ним! Пусть гуманитарный! Хотя он ненавидит философию и бредит физикой. Лишь бы поступить, а там видно будет.

— Вот видите, — сказал Ребров Безымянному, — у нас даже чудеса возможны.

После ухода Реброва я решил записать телефон Безымянного и дать ему свой телефон. Он назвал мне свою фамилию, и у меня глаза на лоб полезли.

— Неужели тот самый? — спросил я. — И даже у вас проблема с университетом? И даже с физикой? Ну и дела.

И я назвал свою фамилию.

— Надеюсь, — сказал Безымянный, — не тот самый.

— Увы, — сказал я, — тот самый.

И мы хорошо посмеялись.

ДЕЛО

— Как движется твое дело? — спрашиваю я.

— Будут печатать. Ищут корректора. Ужасно медленно все это тянется. Оказывается, Там тоже не так-то просто напечататься.

— Везде одно и то же. Даже Солженицына года два мариновали, пока выпустили. Наберись терпения.

— Я и так терплю. Но мне до сих нор не верится, что книга пошла в производство. Спасибо тебе.

— Не стоит. Мы же трусливые и корыстолюбивые либералы.

—Не паясничай. Я этого не говорил.

— Ты не говорил, другие вроде тебя говорили. Да я не обижаюсь. Что правда, то правда. Вот тебе телефончик. Это — издательство «Вперед». Спросишь Степана Ивановича Трусова. Скажешь, что от меня. У него, кажется, есть место старшего редактора. Зарплата в два раза больше, чем тут. Два библиотечных дня.

НАУКА И ИДЕОЛОГИЯ