Один за двоих

Добираюсь до середины плотины где-то около полуночи. Часы оставил под камнем, но по звездам вижу, что вполне успеваю. Внизу тихо, никаких подозрительных движений, голосов - ничего. Вбиваю клин-распорку в опору плотины, проверяю, чтоб сидел крепко, мои восемьдесят - вес не бараний. Продеваю веревку и, как положено, обвязываюсь ею. Рисковать по-глупому неохота, спускаюсь медленно, упираясь подошвами в стену дамбы, двойной трос плавно скользит в руке. Преодолев метров десять, перевожу дух. Стало жарко, мускулы гудят от нагрузки. «Стареешь, Дан» - не к месту замечаю я.

Как следует закрепившись, расстегиваю куртку. Теплые, обернутые фольгой, бруски си-4 послушно мнутся в руках, расползаются по стене, проникая в самые мелкие трещинки плотины. Подсоединяю капсюль-детонатор и таймер. На это у меня уходит не больше десяти минут. Потом минирую опоры: ту, по которой спускался и соседнюю. Дело сделано, можно уходить с чувством выполненного долга. Подыхай, Нарголла, захлебывайся ледяной водой, я мщу, мщу за тебя, Корд!

Злое ликование наполняет все мое существо до краев, раздирает неистовой, нечеловеческой радостью. Перехватываю веревку и вдруг на миг слепну. В первый момент не могу ничего понять, лишь инстинктивно дергаюсь в сторону, под защиту ребра опоры. Чуть ниже моих ног мелькает луч прожектора. Кажется, он обжигает, по крайней мере, куртка моя промокает в две секунды, словно оказался на пляже в жаркий день. Белые полосы скользят по бетонным перекрытиям плотины, я приникаю к контрфорсу, стремясь слиться с ним, стать бездушным холодным камнем, только бы не обнаружила охрана. Рано, рано ты обрадовался, Дан! Ты по уши в неприятностях.

Глава 46

Я вжимаюсь в ледяной камень, пристываю к нему. Все мои усилия направлены на то, чтобы не трястись от холода. Внизу орудуют прожектора, но, к счастью, уже левее. Мне кажется, что сердце примерзло к ребрам, кровь в жилах остановилась, и, превратившись в сосульку, я сейчас свалюсь вниз. Но стеклянные пальцы намертво вцепились в веревку, и только это помогает держаться на высоте десятиэтажного дома.

Когда лучи перемещаются далеко налево, я начинаю подъем. Ничего в своей жизни не помню сложнее этого мероприятия. Покрытая коркой перчатка скользит по веревке, подошвы ботинок - по бетонному перекрытию. Я несколько раз едва не срываюсь, но медленно ползу вверх. Я, наверное, должен молиться, но все чувства выстыли, и могу думать лишь о том, как замерз.

Назад бегу медленно, хотя хочется убраться с плотины как можно скорее. Но двигаться быстрее я просто не могу, слишком измучен. Оказавшись возле тайника, сдвигаю камень и поспешно, дергано облачаюсь в бронекостюм. Подключаю сканер к батарее и настраиваю обогрев. Волны неживого электрического тепла мягко отогревают меня, расправляют скрученные судорогой пальцы, предплечья, голени. Хотя дрожь еще долго сотрясает тело, постепенно сходит на нет и она. Я без сил приваливаюсь к скале, собираюсь в комок, стараясь сохранить такое долгожданное и живительное тепло. Живот прилип к позвоночнику, поэтому, едва пальцы обретают чувствительность, достаю и распечатываю концентрат. Ледяные бугристые куски питательного брикета неуютно застревают в пищеводе. Я старательно грызу полезную гадость, потому что не знаю, когда смогу поесть в следующий раз. И смогу ли вообще. Потом глотаю энергетическую пастилку с банановым (ненавижу!) синтетическим вкусом.

Мгновение раздумываю, стоит ли отхлебнуть из фляжки Веньяра. Делаю глоток, другой - и согреваюсь окончательно. Обожженные морозом, опухшие веки тяжелеют. Прикрываю глаза. Я не спал двое суток, мне необходимо хоть чуточку восстановить силы. Меня затягивает куда-то в теплую, блаженную черноту, будто в утробу матери. Там спокойно, защищено и не надо никуда бежать, там отступают страх и сомнения, обиды и радости кажутся никчемными и пустыми. А самое главное наслаждение - покой и темнота.

Лина красится долго и со вкусом. Меня всегда это раздражало, зачем, ведь лучше некуда, а мне невыносимо ждать. Лучше хоть что-то делать, пусть бессмысленное: одеваться, идти на вечеринку, пить шампанское, от которого пучит живот, болтать о чем-то со всеми подряд, играть с бильярд с юношами-мажорами из высшего общества. Скучно, но все же лучше, чем просто сидеть и ждать непонятно чего.

Но сегодня я пригрелся в кресле, должно быть, я нездоров, раз мне нравится наблюдать, как Линка с художественным профессионализмом раскрашивает себе лицо. Она никогда не разрисовывает себя ярко; интересно, на что тратит час, если косметики на ней не видно. Только чуточку поднимаются уголки глаз, самую капельку блестят губы. На нее приятно смотреть: она наклонилась к большому зеркалу, слегка оттопырив подтянутую попку, халатик едва прикрывает ягодицы. Ноги - не от ушей, а нормальные - так и притягивают взгляд. Не хочу я ни на какую вечеринку!

Лина мурлычет себе под нос веселую песенку, не спеша укладывает волосы, разделив темную копну прямым пробором. Скидывает халатик и тут же ловко ныряет в шелковое платье - скромное, до колена и без лишних блестяшек. Дочь лидера Умано - лицо междумирья, его гордость и достоинство.

- Дан, ты готов? - не оборачиваясь, спрашивает она.

- Готов, - сдавленно-бархатным голосом отвечаю я, так что она сразу понимает, К ЧЕМУ именно я готов.

Оборачивается, критически оглядывает меня:

- Не пойдет. Нельзя идти к Хамстелам в джинсах и свитере.

Морщусь. Она вынимает из шкафа смокинг, долго копается в поисках рубашки и галстука.

- Не старайся, - говорю я раздраженно, - все равно не надену.

- Милый, ты должен. Там будут нужные люди, я хочу, чтобы ты был красивым парнем.

Даже в смокинге я не избавлюсь от презрительно-завистливых взглядов Линкиной тусовки. Слишком я им не ровня. Не пью, не нюхаю, не колюсь. Не имею счета в оримском банке с километрами нулей и дряблого брюшка, которое не скроют даже кутюрье. Я чужак без шансов и желания сделаться своим.

- Не собираюсь я быть красивым парнем среди накокаиненных пидоров и пьяных шлюх. Это чревато.

- Не будь вульгарным, - спокойно улыбается Лина, - у Хамстелов никогда не бывает сброда.

- Тогда тем более не вижу необходимости выряжаться.

- Почему ты упрямишься по самым пустяковым поводам, Дан? - Лина начинает сердиться, но говорит неизменно спокойно и доброжелательно. Это ей посоветовал тот психоаналитик, которого я выгнал взашей.

- Потому что не люблю быть посмешищем.

Она подходит ко мне, наклоняется так, что я ощущаю ее заметный аромат ее духов и теплое дыхание на щеке.

- Мне кажется, дело в другом, - ласково шепчет Лина, протягивает руку к тумбочке и, не глядя, нащупывает трубку телефона, - Мегги, - говорит она в трубку, - у нас появились неотложные дела. Если сможем, приедем позже. В любом случае, начинайте без нас. Ну вот, Дан, нас больше никто не ждет…

Лина запускает ловкие пальцы мне в волосы, массирует, чешет за ушком, усаживается мне на коленки.

- Дан, проснись!

Лина отчего-то превращается в Веру:

- Просыпайся, идиот! - она трясет меня за плечи. А потом откуда-то издалека доносится твой голос:

- Дан, подъем!

Вздрогнув, я открываю глаза и сослепу вскидываю винтовку. Очередь отшвыривает то теплое и живое, что только что было возле меня, касалось меня. Ничего не видно, кроме мелькания крошечных огоньков в раскинувшейся внизу Нарголле. Стреляю наугад в темноту, сухие щелчки рассыпаются по ледяным скалам, как горох. Ответные вспышки слепят, что-то трещит, несколько сильных толчков швыряют меня на скалу. Бок прорезала боль, но когда я почуял, что мне вот-вот придет крышка, появляется неожиданная подмога. Черная туша Дружка врезается в строй нападающих, по вымерзшей тропе грохочут десантные ботинки, автоматы захлебываются злостью. Приободрившись, я вношу свои десять центов в общее дело. Ну и шуму мы тут наделали!

========== Главы 47-48 ==========