Страница 7 из 19
Но неужели нет ничего светлого из этого времени? Оно, безусловно, было, и «тьма не объяла его».
Помню освящение здания училища, которое совершал иеромонах Серафим. У меня тогда было уныние, казалось, что невозможно здесь создать нормальное духовное учебное заведение. И вот освящение. Домового храма ещё нет, помещение под него только готовится, там грязь — идёт ремонт. Поэтому для молебна выбрано единственное чистое место в училище — библиотека. Она, кстати, тоже повод для первой гордости. Совсем небольшой фонд — чуть больше тысячи книг, а сколько сил мы с женой, возглавившей библиотеку, успели в неё вложить! Выстраданы каждая книжка, каждый стеллаж. Дальше будет легче, за два с половиной года фонд возрастёт до десяти тысяч книг. Будут трудности, но уже другие.
Начался молебен. Лица воспитанников серьёзны и сосредоточенны. А мне почему-то вспомнился шум, который поднял один из казаков, когда мы выселяли их с милицией. Отец Серафим говорит проповедь. Слова её не реальны, но уверенность, с которой он их произносит, заставляют в них верить. Батюшка говорит, что сейчас, конечно, все плохо, что Господь собрал здесь людей, пленённых немощами, но придёт время и здесь расцветёт духовный цветник — духовная семинария. Но для этого нужно не только много трудиться — нужно изменить себя.
Я вспоминаю, как после первого выпуска пастырских курсов, руководителем которых я был, один из священников-выпускников сказал Владыке: «Курсы это, конечно, неплохо, но надо бы открыть семинарию». А я, разгорячённый первым успехом, тут же обратился к архиерею: «Владыка, благословите на семинарию». Он внимательно изучающе посмотрел на меня и сказал: «Благословляю». Да, пусть это и тяжело, но я должен выполнить благословение. Пути назад нет — это дезертирство.
Освящение закончилось. Впервые я чувствую в училище едва уловимое присутствие церковности. Но радоваться рано, это ещё только начало.
…Вспоминаю освящение домового храма в честь моего небесного покровителя — преподобного Сергия Радонежского. Мне очень хотелось почтить своего святого, а Владыка и отец Сергий не стали возражать. Накануне освящения мы с женой впервые ночевали в училище, поставили койки в библиотеке. Остались ночевать отец Григорий и Юлий Петрович. Я все боюсь как бы чего не упустить. В училище такая разруха! Нет даже посуды, чтобы покормить гостей. Комната Попечительского совета отремонтирована, но в ней нет даже столов, и мы составляем парты, собираем все имеющиеся в наличии стулья. Особенно тщательно смотрели, как бы не упустить что-то необходимое для освящения. Делаем тщетную попытку организовать праздничную трапезу — ведь завтра впервые сюда приедут Владыка и наши первые благодетели. Но денег катастрофически не хватает, и заботы по организации трапезы берет на себя архимандрит Сергий.
…Вот и все позади. После освящения храма и Литургии Владыка вручает мне патриаршую награду — орден преподобного Сергия ІІІ степени. Он как бы венчает труды, но я понимаю, что все ещё только начинается…
…Хочется сказать и о благочестивых студентах. Хорошее воспринимается нами обычно как нечто само собой разумеющееся, а вот плохое сразу бросается в глаза. Добрых слов быстро и не найдёшь, а критика сразу готова сорваться с языка. Не преувеличу, если скажу, что наши первые студенты — подвижники. Денег на первых порах в училище не было ни на что. Питание было просто ужасным: пшеничная сечка и перловка. Помню, как однажды дежурные по кухне добавили в сечку куриные лапы прямо с когтями, чешуя с них слезла и перемешалась с кашей, так что невозможно было её отделить. И, что интересно, большинство считали это отличной едой! Лишь позднее удалось нормализовать питание, благодаря заботам отца Сергия. Воспитательной работы вести было некому, мне приходилось самому есть со студентами все эти каши, чтобы хоть как-то морально их поддержать. Впрочем, мне было не привыкать: у меня были периоды, когда я жил впроголодь. Но, честно сказать, чешую с куриных лап я так и не смог съесть…
Первые студенты на трудности не жаловались. У них были недостатки; было много и случайных людей, но все они как-то входили в положение администрации училища, которая на тот момент не могла сразу решить все проблемы. Когда в училище становилось совсем уж холодно, студенты собирались погреться в единственном теплом месте — у электроплиты на кухне. Электроэнергии нажгли… Когда за неуплату её отключили, две недели готовили пищу на костре.
Начало было очень сложным. Каждый новый стол, стул, каждая мелочь давались большим трудом. И после тяжёлого периода — краткий прорыв, когда как-то вдруг сами собой решались многие проблемы, а потом новая полоса испытаний. Катастрофически не хватало сотрудников, людей, которые могли бы поддерживать в училище учёт и дисциплину. Те же, кто появлялся, либо оказывались беспомощными, либо быстро выдыхались, либо начинали приносить вред, и с ними приходилось расстаться…
Отец Григорий
Отец Григорий был человеком очень весёлым и жизнерадостным. Он как-то легко шёл по жизни, умудрялся даже в каких-то мрачных вещах находить забавное, ни на чем глубоко не зацикливался. Поскольку в училище ему ничего не платили, протоиерей, в отличие от многих других священников, почему-то вбивших себе в голову, что они являются представителями особой касты, отделённых от «несвященных» непроницаемой стеной и предпочитающих лучше жить впроголодь, чем работать на «светской» работе, ни капли не сомневаясь устроился работать по специальности. А специальностей у него за его жизнь было уже свыше десятка: и эксперт в вопросах аудита, и преподаватель вуза, и учитель средней школы, и начальник охраны, и коммерческий директор, да много ещё чего. В этот раз он выбрал то, что нашлось — заместитель директора по социальным вопросам на одном ещё уцелевшем с советских времён в лавине демократических реформ предприятии.
Здесь к нему постоянно шёл народ и, как и в церкви, его здесь все любили, несмотря на то, что отец Григорий чётко выполнял поставленную ему новым хозяином предприятия задачу: никому материально не помогать. Не выполнять он её не мог: просто никаких материальных ресурсов ему не давалось. «Ты типа психолога, Гриша, будешь, чтобы тебе в жилетку плакались. А может чего и дельное кому подскажешь», — обозначил ему его функции генеральный директор Андрей Николаевич — шкафообразный тридцатилетний мужик в малиновом пиджаке. «Типа понял, Андрюша. Попробую», — согласился священник.
Но он проявлял такое искреннее участие в каждой ситуации, так сочувственно выслушивал, давал такие практически полезные советы, что рабочие, в основном женщины от сорока до пятидесяти пяти, его очень любили. Бывало, что священнику становилось так жалко тех, кто к нему обращался со своими бедами, что он давал им что-то из своей зарплаты, небольшой, несмотря на звучную должность. Приходили к нему и пожаловаться на свои житейские неурядицы, на пьющих мужей. Иногда возникали комичные ситуации.
— Григорий Никанорович, — ворвалась однажды к нему в кабинет красная от возмущения швея, — не могу я больше жить с мужем!
— А что случилось, Любонька? — ласково спросил заместитель директора. — Тебе ведь годиков-то наверное и сорока нет, куда же ты без мужика?
— Сорок пять, — довольно сказала та.
— Ну надо же! Никогда бы не подумал! Так в чем дело?
А дело было в том, что муж Любы, заядлый рыбак, наловил пару вёдер рыбы, принёс её ещё живую домой и выпустил в ванну, в которую предварительно налил воды. После этого с чувством выполненного долга выпил бутылку водки и лёг спать. Среди мелкой рыбы была довольно крупная щука, которая начала жрать карасей. Четырехлетний внук Любы этим озаботился, и начал трясти деда, спрашивая, что сделать со щукой, которая так себя ведёт.
— Засунь её бабушке в задницу, — сквозь сон пробормотал ему пьяный.