Страница 12 из 18
Письмо не датировано. Судя по контексту, относится к середине – концу 1732 г. В портрете пока нет ничего выбивающегося из привычного образа цесаревны, легкомысленной и ветреной светской дамы. Кроме одного – владения итальянским языком. С чего бы это? Какая нужда пробудила к нему интерес у той, которую вроде бы ничего с Италией и итальянцами не связывало. Да и в России той поры об итальянцах знали разве что по газетам, шедеврам архитектуры, редким вояжерам и артистам первой гастролировавшей на Руси труппы комедии дель’арте, дебютировавшей в Москве в феврале 1731 г. Едва ли увлечение театром заставило цесаревну засесть за итальянскую грамматику. Сюжеты незамысловатых пьес переводились. Пение всем нравилось в оригинальном исполнении.
Было что-то другое, ради чего стоило посвятить немало часов зубрежке вокабул и в чем не мог помочь никакой переводчик. История Италии. Ведь в библиотеке Елизаветы книг о минувшем держав с Апеннин не имелось. Как-то обошли стороной французские авторы эту тему. И единичный визит М.Л. Воронцова в академическую библиотеку свидетельствует о том же дефиците. Цесаревна поневоле «засветилась» перед Шумахером. Ни до, ни после в здание Кунсткамеры от нее никто не являлся и не явится, ибо будущая императрица понимала степень риска. В конце концов пробел в знаниях заполнялся чтением трудов итальянских историков на итальянском диалекте после освоения азов немодного тогда в России языка. Любопытно и то, что в совершенстве цесаревна его не изучила. Один из иностранцев, служивший у кого-то из Минихов, в брошюре, опубликованной в Гамбурге в 1748 г., подтверждая изящность французского и немецкого Елизаветы, прибавил далее: «Она разумеет по-италиански, но не могу сказать, говорит ли тем языком». Выражаясь иначе, дочь Петра данный язык воспринимала текстуально и в какой-то степени на слух, но сама пользоваться им при общении избегала.
Похоже, леди Рондо интерпретировала удачное вплетение в речь некоторых недавно выученных итальянских оборотов за знание языка. И немудрено, ибо 1732 г. – начало знакомства двух женщин. Со временем англичанка лучше разобралась в младшей по возрасту «подруге», чему содействовали регулярные встречи с ней. Они описаны в корреспонденции: «Принцесса делает мне честь, принимая мои частые визиты, и иногда даже посылает за мной. Говоря откровенно, я ее уважаю, и сердце мое чувствует к ней привязанность. С своей же стороны она смотрит на мои посещения, как на удовольствие, а не как на церемонию. Своим приветливым и кротким обращением она нечувствительно внушает к себе любовь и уважение. В обществе она выказывает непритворную веселость и некоторый род насмешливости, которыя, по-видимому, занимают весь ум ея. Но в частной жизни она говорит так умно и разсуждает так основательно, что все прочее в ея поведении есть, без сомнения, ни что иное, как притворство. Она, однако, кажется, искренною…
Одним словом, она – милое создание. И хотя я нахожу, что в настоящее время престол занят достойною особою, но нельзя не желать, чтобы впоследствии он перешел к ней».
Пример леди Рондо показателен. Безусловную сторонницу Анны Иоанновны Елизавета превратила в свою союзницу и подругу. И та не только не выдала секрет цесаревны императрице, но и в процитированном письме, отправленном в Англию «не с обыкновенным курьером», а с кем-то из друзей, не проболталась, какие «умные» и «основательные» предметы обе обсуждали. Кстати, темы аналогичных бесед с императрицей тайну не составляли. Сойдясь на ниве рукоделия в покоях жены Бирона, мадам Рондо и Анна Иоанновна судачили о многом, в том числе «об Англии и, в особенности, обо всем, что касается королевы», Каролины Бранденбург-Ансбахской, супруги короля Великобритании Георга II. Полагаю, во дворце у Красного канала гостеприимная хозяйка расспрашивала госпожу резидентшу тоже «об Англии и, в особенности, обо всем, что касается» премьер-министра страны, первого лорда Казначейства Роберта Уолпола и того, как британцы дошли до жизни такой, что королевством правят не главы Ганноверской династии, а простые эсквайры.
Похоже, молчание и Шумахера, и иных персон обусловлено той же причиной – симпатией к дочери Петра Великого. Помните, чей донос сгубил фельдмаршала и президента Военной коллегии князя В.В. Долгорукова? Майоров Альбрехта и… принца Гессен-Гомбургского. 28 марта (8 апреля) 1735 г. сын немецкого ландграфа за военные отличия на Каспии и в Польше в 1732–1734 гг. удостоился ранга генерал-фельдцейхмейстера, сиречь главнокомандующего русской артиллерией, годом ранее кавалерии ордена Святого Александра Невского. И что же? Несмотря на весьма успешную карьеру в России и покровительство государыни, Людвиг Гессен-Гомбургский также не избежал общей участи и «согрешил», попав под очарование Елизаветы Петровны. Завершила политическую метаморфозу князя женитьба 23 января (3 февраля) 1738 г. на Анастасии Ивановне Кантемир, дочери фельдмаршала И.Ю. Трубецкого, племяннице обер-гофмейстера Анны Леопольдовны Ю.Ю. Трубецкого, вдове молдавского господаря Д.К. Кантемира и… еще одной подруге опальной цесаревны.
Пусть, по мнению нескольких поколений елизаветинских биографов, сочувствовало в те годы нашей героине исключительно простонародье за ее простонародные манеры, тот факт, что господа из высшего общества не признались на бумаге в том же, в чем не побоялась исповедаться госпожа Рондо, еще не означает их нелюбви к цесаревне. Перлюстрация писем леди Джейн грозила британке максимум высылкой за границу. Чем «жаловали» русских фрондеров за неосторожные высказывания, все видели на примере Румянцева, Ягужинского и Долгорукова. Впрочем, российские хронисты и до воцарения грозной Анны Иоанновны не слишком доверяли дневникам и письмам свои мысли о текущем политическом моменте. О всеобщем осуждении бесстыдства цесаревны Елизаветы в 1728 г. мы, опять же, знаем благодаря иностранным дипломатам, менее скованным самоцензурой.
Чтобы понять, как действительно относился высший слой русского общества к Елизавете Петровне в эпоху «бироновщины», достаточно взглянуть на состав первого правительства императрицы Елизаветы Петровны: все русские выдвиженцы Анны Иоанновны сохранили занимаемые посты: и А.И. Ушаков (Тайная канцелярия), и Н.Ф. Головин (Адмиралтейская коллегия), и А.М. Черкасский (Иностранная коллегия), и Н.Ю. Трубецкой (генерал-прокурор Сената), и И.Ю. Трубецкой (Юстиц-коллегия), и И.В. Одоевский (Вотчинная коллегия), и М.Я. Волков (Коллегия Экономии, Мастерская и Оружейная палаты), и А.Л. Нарышкин (Канцелярия от строений), и Ф.В. Сухово-Кобылин (Ямская канцелярия), и Я.Н. Кропоткин (Сыскной приказ), и А.М. Маслов (Судный приказ), и Ф.А. Лопухин (Канцелярия конфискации). Даже генерал-полицмейстера Ф.В. Наумова и президента Камер-коллегии Г.М. Кисловского, креатур Анны Леопольдовны, не отставили. Значит, в лояльности всех перечисленных лиц дочь Петра не сомневалась. В ком сомневалась (Я.П. Шаховской, И.И. Неплюев), тех подвергли проверке или испытанию. Ну а кого проверять не требовалось (М.Г. Головкина, А.Я. Яковлева, И.Н. Темирязева), те по решению суда отправились в Сибирь[11].
Исторические изыскания, завоевание новых приверженцев среди знати, гвардейцев, чиновничества, в промышленных и коммерческих кругах, предотвращение провокаций и интриг подозрительной Анны Иоанновны протекали на фоне ежедневной рутины управления своим маленьким великокняжеским хозяйством. Елизавета Петровна и вправду зарекомендовала себя как рачительная «экономка». Траты тратами – на презенты, платья, застолья и прочие представительские расходы, а о нуждах своих придворных никогда не забывала. Денег и из госбюджета, и из прибыли дворцовых вотчин вполне хватало. Так, одним из первых распоряжений в Петербурге, 21 января (1 февраля) 1732 г., цесаревна предписала гоф-интенданту Н.А. Возжинскому обеспечить необходимыми припасами московский штат служителей, подготовиться к свадьбе мундшенка Е.Ю. Бахтеева, а камер-юнкеру Г.И. Бутакову дать пять рублей на покупку фуража двум его лошадям. Напомню, со дня отъезда Шубина в неизвестность не прошло и двух недель.
11
РГАДА, ф. 6, оп. 1, д. 383, ч. 8, л. 41–42; ф. 16, оп. 1, д. 40, л. 11–12; ф. 286, оп. 1, д. 331, л. 9об., 10об., 11; ф. 1239, оп. 2, д. 704, л. 22об., 24об.; АВПРИ, ф. 44, оп. 44/1, 1748, д. 2, л. 503—505об., 516—52Зоб.; Богданов А. И. Описание Санкт-Петербурга. СПб., 1997. С. 141, 142; Сб. РИО. СПб., 1889. Т. 66. С. 305, 401; 1892. Т. 80. С. 267; Письма леди Рондо. СПб., 1874. С. 51, 52, 62, 63, 75–77; Старикова Л. М. Театральная жизнь России в эпоху Анны Иоанновны. М., 1995. С. 179, 182, 387–405; Писаренко К. А. Елизавета Петровна. М., 2008. С. 349 (см. также факсимиле на вкладке иллюстраций).