Страница 1 из 18

Елизавета Петровна. Наследница петровских времен

Писаренко Константин Анатольевич

Константин Анатольевич Писаренко

Елизавета Петровна

Наследница петровских времен

Знавал я стариков, говоривших, что их отцы

называли Елисавету Петровну мудрою,

тогда как Екатерину – мудреною.

Пролог

Стрелки настенного циферблата отсчитывали шестой час утра. За окном стояла морозная январская ночь. В тесной комнатке на втором этаже Зимнего дворца при неярком свете свечей отчаянно рыдала или молчала в оцепенении пятнадцатилетняя красивая девушка. Она, конечно же, не обращала внимания на шум и крики, доносившиеся из соседнего помещения. Ей было просто не до того, хотя там, в зале над столовой, в тот момент решалась прежде всего ее судьба. Не матери, не старшей и не младшей сестры, не ближайших соратников отца, а именно ее будущее, цесаревны Елизаветы Петровны!

Меньше чем час назад скончался Петр Великий, царь-реформатор, гениальный политик и талантливый полководец. Скончался, не назвав имя преемника. Народ и податного, и благородного сословия желал видеть вторым императором внука покойного, сына замученного в 1718 году царевича Алексея, великого князя Петра Алексеевича. Большинство сенаторов, отвечая общественным чаяниям, собиралось объявить девятилетнего мальчика царем, а регентшей – супругу монарха-преобразователя, мать цесаревны Елизаветы – императрицу Екатерину Алексеевну. Когда около половины шестого они с генералитетом и руководителями государственных учреждений уединились в просторном апартаменте с видом на Неву, практически никто не сомневался, что им предстоит провести формальное заседание – быстренько проголосовать и занести в протокол устраивающий всех вердикт, после чего разойтись по домам.

Как же, наверное, удивились те, кто оказался тогда неподалеку от заветных дверей, услышав за ними приблизительно без четверти шесть громкие возгласы, взаимные брань и угрозы. Сановники, первые лица империи, спорили и спорили с таким ожесточением, что политическая дискуссия вот-вот могла перерасти в рукопашный бой. Мгновенно едва задремавшие анфилады и коридоры дворца оживились. Дипломаты, гвардейцы, чиновники, слуги – все торопились узнать, в чем дело. Стоило первому участнику заседания выйти из зала, друзья и знакомые тут же обступили его и засыпали вопросами.

Около шести утра сенсационная новость – Петр Андреевич Толстой потребовал вручить всю полноту власти жене Петра I; Александр Данилович Меншиков и гвардии штаб-офицеры с ним солидарны – просочилась за стены царской резиденции, подняв на ноги многих, и в первую очередь сотрудников иностранных посольств. Послы и посланники спешили зашифровать и отправить в европейские столицы краткие экстренные депеши о внезапно разразившемся в России политическом кризисе.

Широко известна реляция французского посла Жака Кампредона, продиктованная в шесть утра: «…Сенат, находящийся в настоящую минуту в полном составе во дворце, разделился на две партии. Одна, горячо поддерживающая интересы царицы, хочет провозгласить ее правительницей, в качестве императрицы, никого не назначая ей заранее в наследники. Другая настаивает на провозглашении императором великого князя, внука царя, под совместным регентством царицы и Сената. Если первая из этих партий возьмет верх, то надо ждать междуусобной войны… Но, вероятно, восторжествует вторая партия, как более разумная и справедливая…» Однако дипломат ошибся. Восторжествовала именно первая партия, сумев и междоусобной войны избежать, и сам политический кризис урегулировать в течение двух часов. Правда, объяснять ее успех чертовским везением или своевременным вмешательством гвардейских полков весьма опрометчиво, ибо победу ей обеспечила не грубая сила или русский авось, а одна «светлая голова», скрупулезно изучившая все имевшиеся на ту пору политические конъюнктуры и придумавшая меры, позволившие превратить вроде бы безнадежное для заговорщиков предприятие в беспроигрышное.

Расчеты сей особы основывались в первую очередь на позиции российского общественного мнения, хотя и прочившего в государи великого князя Петра Алексеевича, но из уважения к деду мальчика, сделавшего Россию великой державой, готового признать наследником кандидата императора Петра I. Благо, юридически данный вариант подкреплялся законом от 5 (16) февраля 1722 г., даровавшим монарху право называть имя своего преемника. Так как Петр Великий по какой-то причине привилегией не воспользовался, то противники отрока могли попробовать, сославшись на волю Отца Отечества, протащить на трон контрпретендента – императрицу Екатерину Алексеевну, обладавшую наибольшим политическим весом среди всех соперников юного великого князя. Дело оставалось за «малым». Предстояло убедить общественность в том, что первый император просто не успел завещать ей скипетр.

И наша «светлая голова» вычислила идеальную комбинацию. Во-первых, она намеревалась накануне смерти царя-реформатора усыпить бдительность членов конкурирующей партии заключением с ними компромисса на принципе обоюдных уступок: юный Петр Алексеевич становится императором, а регентшей при нем до совершеннолетия – вдовая императрица Екатерина Алексеевна. Параллельно одного из авторитетных лидеров враждебного лагеря предполагалось склонить… нет, не к измене, а всего лишь к произнесению на заседании Сената в кульминационную минуту единственного слова: «Да!» Третий важный элемент заговора – участие гвардии. Увы, бряцать оружием и наводнять Зимний дворец толпой буйных гренадеров автор дворцовой революции не планировал. Он нуждался в десятке-другом штаб-офицеров, способных крепко выругаться и накричать на сановную персону. Не более того. Наконец, также заранее надлежало обговорить с товарищами из собственной партии, кто из них и какую роль в намеченном политическом спектакле согласится исполнить. Сюжет же спектакля был незамысловат.

Акт первый: заседание Сената начинается с нарушения джентльменского соглашения, то есть с ультимативного требования избрать государем не внука, а супругу скончавшегося императора. Оппоненты, естественно, возмущаются и пробуют возражать.

Акт второй: к дискуссии «присоединяются» гвардии штаб-офицеры. Они шумят, выкрикивают в адрес сенаторов и глав коллегий угрозы, как могут, разжигают страсти, выводя приверженцев юного Петра Алексеевича из себя, доводя их до «белого каления», до состояния, в коем соображать быстро и адекватно невозможно.

Акт третий: с кресла поднимается почтенная особа, лучше духовного звания, и сообщает присутствующим о беседе Петра Великого с рядом лиц, ныне здравствующих, о проблеме престолонаследия, по ходу которой монарх выразил желание завещать трон жене, Екатерине Алексеевне. Затем «участников» той встречи просят подтвердить истинность свидетельства, что они по очереди и делают.

Акт четвертый: среди прочих об откровении Петра I припоминает и влиятельная персона из партии великого князя, практически предрешая поражение сотоварищей. Ведь поставить под сомнение заявление соперников они теперь не в силах, а взвинченность и возбужденность воспрепятствуют спокойной оценке ситуации. Никто не заподозрит уловки, и в итоге необходимость срочно вынести вердикт вынудит партию великого князя капитулировать и по велению долга, а не из-за страха проголосовать за императрицу Екатерину I. Ее единодушное избрание мгновенно устранит опасность раскола, перерастающего в гражданскую распрю, и цель, преследуемая инициатором дерзкого проекта, будет все-таки достигнута.

Однако кто и зачем увлек государыню и иже с нею на рискованный путь серьезного обострения внутриполитической ситуации в России? Неужели Екатерине и сочувствующим ей лицам было мало статуса и полномочий официального регента при малолетнем царе? Да и какое существенное преимущество им давало приобретение безграмотной женщиной, к власти, в общем-то, равнодушной, царского венца? По большому счету никакое, за исключением одного – права назначить после себя преемника! И кого же из семьи Романовых это право в 1725 г. могло настолько интересовать? Очевидно, того, кому новый глава государства с легким сердцем и в недалеком будущем переуступил бы и корону, и управление огромной империей. Разумеется, императрица Екатерина Алексеевна без каких-либо затруднений отреклась бы от престола только в пользу дочери – либо Анны, либо Елизаветы. Но Анна Петровна еще 24 ноября (5 декабря) 1724 г., подписав брачный контракт с герцогом Голштейн-Готторпским Карлом-Фридрихом, официально отказалась «от всех… притязаний… на корону и Империум Всероссийский». Едва ли за два месяца, истекшие с того дня, невеста немецкого принца пересмотрела свое отношение к заветам отца и отважилась пренебречь ими. А если о российской державе грезила не старшая сестра, то, стало быть, младшая – цесаревна Елизавета Петровна…