Страница 13 из 28
Но – и это ли не изменение времени и нравов? – тот лишь промолвил:
– Не пойти ли нам куда-нибудь в парк и не посидеть ли, скажем, у водопада? Ведь журчание воды – та же музыка, верно?
И он свободной рукой крепко обнял плечи Гермеса. Так и стояли они, обнявшись, что совсем не было в атлантских правилах, пока не загудел подъемник, сигнализируя о скором появлении новых посетителей.
Братья заговорщически взглянули друг на друга и ступили на винтовую лестницу: оба избегали лишних встреч. Ведь никто еще, кроме Гермеса, не знал, – а кроме Аппло не чувствовал, насколько опасно положение. И дело было не в одной царице Тофане, которая лежала у себя, внизу, по-прежнему бездыханная, но спокойно оставленная всеми для скорейшего восстановления ауры. Это было верное действие, – но верным оно оказалось бы в любом другом случае. Сейчас же на царице, как на удобном и ставшем доступным темном фокусе, сошлись пучком стрелы излучений невидимых врагов. Она сейчас являлась той цитаделью, от падения которой или способности удержаться зависело будущее атлантов.
Царице необходимо было помочь, ибо, коль скоро она сдастся, в этот пролом ринутся воистину неисчислимые полчища вредоносных влияний, заражая все встречное на своем пути, сметая защиту уже ослабевших темным допуском, как в случае самой царицы, аур и нанося неизбежный вред аурам сильным.
Но, как бы тяжело ни было положение Тофаны, а прежде всего думать было необходимо о царе Родаме, о том, как можно было бы в сгустившейся обстановке сохранить пристойное пространственное равновесие, которое бы не нарушило еще больше и без того покачнувшейся гармонии токов, сосредоточенных на нем, как на держателе нитей земной силы.
Гермесу ясно было, что именно царь Родам является настоящей мишенью начавшейся атаки, непревзойденной по мощи всеми бывшими до того нападениями. Теперь предстояло вкратце обрисовать картину Аппло, причем так, чтобы сразу отбить у того охоту к мирному завершению схватки, которая уже развернулась во всю. Поймет ли его Алпло, поэт и светлый мечтатель?
Загородный дворец, место интимного уединения царя Родама и царицы Тофаны, расположен был всего в десяти стадиях от северных ворот Атлантиса, если ехать по внутренней стороне Центрального канала, ведшего в глубь страны. Поместье, одно из трех, принадлежащих лично царю, было небольшим, но на удивление прекрасно спланированным и ухоженным, хотя управлялись со всем только лишь пять человек, постоянно живших при нем: садовник с внуком – помощником лет пятнадцати, повар, привратник и домоправитель, которого царь, нарушая некие традиции, утвердил в этой высокой должности, хотя в его происхождении не было и намека на наличие атлантской крови. Рутул, так звали дворецкого, платил своему венценосному шефу за доверие – дотошной честностью в расчетах и преданностью, которая не рассуждает, – словом, это был человек, способный воспринимать лучшее из всего спектра предлагаемых атлантами качеств, и на него царь имел, как было заметно кое-кому, некоторые виды.
Царская чета бывала в своем красивом имении лишь наездами, и поэтому Рутул не держал постоянного штата прислуги. По надобности он приглашал двух-трех женщин из соседнего селения для уборки помещений, – остальные приезжали вместе с царем и царицей: непосредственно прислуживать богоравным имели право только атланты.
Имение, которое называлось Э-ден, жилище бога, можно было бы воспринять как Атлантиду в миниатюре. Дворец, крохотная копия столичной Цитадели, располагался на островке посередине круглого озера и был окружен парком, где росли самые диковинные растения, цветы и деревья со всего света. Вокруг, насколько окинет глаз, лежали возделываемые плодоносные поля, разграниченные фруктовыми деревьями и виноградниками, на которых трудились поселяне, – ибо рабов на Посейдонисе не любили и священную землю их рукам никогда не доверяли. Собственно, рабами здесь были те, кто сами себя почитали таковыми, добровольно приезжая – приплывая – на Посейдонис ради возможности жить в сказочных, по сравнению со странами всего мира, условиях. Что ж, они допускались на Посейдонис, но не к истинной жизни его. Жизнь эта, как бы отделенная от них невидимым, но непроницаемым стеклом (вроде того, каким ограждали в зверинце Атлантиса диких или просто необычных зверей) , протекала мимо этих несчастных, и туда, вовнутрь, хода не было. Потому что превыше всего – не только сами атланты, но, вслед за ними, и человеческое население страны – ценили собственную свободу, самостоятельность внутреннего сознания или духа. Для атлантов это являлось врожденным, естественным положением, которое не требовало убеждений и разъяснений; человеки же, в силу своей природы склонные к усиленному копированию чужих действий (особенно, если это действия сильных сознаний), безоговорочно воспринимали установления, шедшие от самих богов.
Таким образом, рабы на Посейдонисе совершенно отличались от такого же явления, скажем, в любой стране Срединного моря. Там без хотя бы нескольких рабов не обходилась ни одна семья, не говоря уже о городах с их массой общественных и принудительных работ. Это не означает, однако, что атланты, в принципе, были противниками рабства: в своих колониях, достигавших даже островов Тихого океана, они отнюдь не искореняли этого явления, считая его как бы неотъемлемой частью традиций подопечных народов. Тем более что на весь населенный мир невозможно было бы распространить всю техническую оснастку атлантов: не она являлась главным в тех чудесах, которые украшали и невероятным образом упрощали жизнь этих властителей мира. Основным было то, что пользоваться всей своей аппаратурой, управлять ею могли лишь они сами. Все было очень просто: подключение энергии от Малого Кристалла, который построили-таки атланты после гибели Большого, производилось ключом мысли. Так что дело было не в том, что атланты тщательно скрывали от человеков свои источники энергии, – в силу первоначальной стадии своей эволюции те просто ничего бы не поняли. Им было еще рано. Должен был пройти огромный срок тяжелого и спокойного вращения судеб, чтобы из элементарной глины начали формироваться стройные, тончайшие структуры мысли, обожженной божественным огнем пространственного знания…
Тем не менее, человечество, хоть самым краешком, но было приобщено к атлантскому образу жизни; во всяком случае, перед его глазами был постоянный пример для подражания, некий идеал, самой своей очевидностью вызывавший в человеках неясную тоску, неопределенное пока стремление к подражанию ему. Конечно, самыми привилегированными изо всех человеческих племен оказались те, кто исконно проживал на той земле, где в свое время обосновались посланники богов. Тут имело значение и непосредственное влияние излучений, и самое качество их: первоначально эти излучения, и сейчас еще несравнимые по целительной, очищающей дух и тело силе с энергиями человека, – излучения атлантов, напитанные желаниями добра и вознесения этих, тогда еще полуживотных существ, были светоносными в поистине поражающей степени.
Те, расселенные по лику Земли с погибшего материка, восприняли все земные качества своих, уже почти очеловечившихся богов. На Посейдонисе же, оставшемся почти невредимым в той страшной битве Хаоса с небесным Порядком, и даже, казалось, прикрытым от восстания стихий каким-то охраняющим колпачком, – на этом поистине осколке Атлантиды, вроде бы даже обновившемся после такой ужасной жертвы богам как небесным, так и подземным, человеки были другими. Не ангелами, – но просто другими. Они были не то, что менее воинственны, чем те, волею Неба отколовшиеся, они были в сути своей миролюбивы. Вот уж действительно, – царь, или «cap», как произносилось это слово тогда, передавал свои энергии во всем комплексе народу, порученному ему. Правда, со временем энергии, не подкрепляемые из сильного источника, рассасываются, а то и вовсе иссякают. И тогда появляется возможность очиститься тем нациям, которые находились под отрицательным воздействием своих давних покровителей, – но и опасность для других потерять свою благую основу.