Страница 8 из 136
«Похоже, что это Манифест наш и был», - промелькнуло в голове у Вадика.
Первой тягостное молчание нарушила Александра Федоровна. Голос ее, тихий, чуть
с хрипотцой, казалось, был лишен всяческих эмоций:
- Михаил Лаврентьевич… Государь сейчас пояснил мне, что Ваша поразительная
медицинская гениальность имеет за собою промысел Небесный. И что обстоятельства
Вашего явления ко Двору поистине чудесны…
Я не вправе хоть на секунду усомниться в правдивости слов Государя Николая
Александровича, моего царственного супруга. Но, согласитесь, что следовало бы мне, как
матери Наследника-Цесаревича, знать о причинах, побудивших Вас столь долго оставлять
меня в неведении как о самих этих обстоятельствах, так и об известных Вам грядущих для
нас и державы нашей ужасах. Желанием предупредить таковые, объясняется нынешнее
отвращение Государя от почти трехвековой Российской самодержавности, осененной
благодатью Божией.
Прошу Вас объясниться. Только не надо спешить, пожалуйста. Я должна все понять
совершенно точно. Если что-то не будет ясно, я буду Вас тотчас переспрашивать…
Терять Вадику было нечего, ситуация определилась: Николай, не выдержав истерики
Императрицы, не стал вилять, и откровенно рассказал ей все. Ясное дело, для Александры
Федоровны, это оказалось шоком не меньшим, чем первоначальный эффект от прочтения
привезенного черногорками Манифеста.
Конечно, она знала, что ее Ники мог что-то сделать под чужим влиянием, мог даже
насамодурить по мелочи. Однако, ни сам текст этого, явно тщательно продуманного и
подготовленного в тайне от нее документа, ни краткое изложение супругом первопричин
его появления, для простых объяснений места не оставляли.
16
Но, удивительное дело! Со сверхъестественной природой талантов Банщикова, и
очевидно стоящим за этим Божьим промыслом, она смирилась практически сразу. В
понимании Императрицы сам факт рождения сына стал плодом ее многолетнего поиска
помощи у высших сил. Так что истовую веру Александры в заступничество свыше,
чудесное явление ко Двору избавителя ее малыша Алексея от страшных мук «королевской
болезни» только укрепило.
Кстати говоря, с черногорскими княжнами Александра Федоровна близко сошлась
как раз на религиозно-мистической почве, ведь одна из них сама искала надежду на
излечение падучей у любимого сына в ежедневном обращении, как к Богу, так и к разным
прочим потусторонним силам.
Однако то, что ее, царицу, целый ГОД держали обо всем этом в полном неведении,
вызвало жгучую обиду у Государыни. Очень хотелось понять – почему Ники молчал? За
что ей, преданной, любящей жене и самоотверженной матери его детей, выказано такое
унизительное недоверие? Ведь даже сестра Николая, Ольга, как оказалось, была в курсе!
Пожалуй, супружескую измену она восприняла бы менее болезненно…
Секрет того, почему муж старался охранить ее от откровений Вадима о будущем,
окончательно прояснился, когда несчастная женщина во всей полноте картины осознала,
наконец, мрачную глубину той, кишевшей кровожадными монстрами пропасти, на краю
которой балансировала глыба императорской России. Глыба, на самой вершине которой
она дерзко отважилась свить свое уютное семейное гнездышко.
Когда трехчасовой рассказ Банщикова перешел от предательства кузена Жоржи к
описанию кровавой развязки в подвале Ипатьевского дома, Александра не выдержала.
Сотрясаемая рыданиями, она безвольно ткнулась в плечо Николая, осторожно подсевшего
к ней, дабы поддержать в последние, самые страшные минуты вадиковой исповеди о
событиях, пока не свершившихся, но еще способных явиться, чтобы обрушить их мир.
- Миша… Довольно… это уже выше всяких сил…- чуть слышно пролепетала она,
отчаянно прижимаясь к мужу, - Ники! Прости меня… прости, Христа ради. Я не смела
кричать и говорить тебе все те гадости. Ты же просто щадил меня, глупую. Но как!? Как
ты мог носить все это в душе столько времени?.. Господи, как же я виновата…
- Дорогая, верь мне: все будет хорошо. Все уже будет не так. Я знаю, в чем ошибался
и кому напрасно доверял. Мы понимаем, в чем выход…
Прошу тебя: поверь, счастье мое, когда я впервые осознал весь этот ужас, я сам не
представлял, как этому противостоять, можно ли справиться с ним. И я просто не имел
права взвалить на тебя это все. Тем более, что твоя главная забота была связана с нашим
Алешенькой. Прости меня за это вынужденное молчание.
- Я верю тебе. Я верю в тебя! И я верю, - Господь нас не покинет. Ты все сможешь! И
я молю Господа, чтобы он укрепил твои душу, руку и сердце… Ты ведь не позволишь ИМ
совершить этого с нами?
- Сегодня я знаю, что нужно делать. И знаю на кого могу всецело положиться.
- Ники… Я клянусь тебе, что всем своим существом без остатка принадлежу тебе и
люблю тебя! Я люблю ТВОЮ страну! Она ныне и моя, всецело в моем сердце и в душе. И
если кто-то в Англии и постарался использовать меня в своих целях против России, то с
моей стороны это было лишь доверчивостью и непониманием, но никак не…
- Дорогая, не волнуйся на этот счет. Твое сердце и помыслы - чисты. Они выше
любых подозрений. Мне ли этого не знать…
- Михаил Лаврентьевич, Вы и Ваши друзья, вы ведь не отступитесь? Не бросите нас
всех перед этим… перед… - Александра просто не могла подобрать слов, чтобы хоть как-
то назвать подлинный кошмар всего того, что обычно описывается коротким, пугающим
русским словом «бунт», или вычурно-оптимистичным, европейским – «революция»…
Потрясений от событий этого вечера хватило Императрице с избытком: она слегла в
постель на три дня. По просьбе Николая, Банщиков и Ольга Александровна первые сутки
недомогания Государыни провели подле нее неотлучно. И это было время трудных
вопросов. И не простых ответов…
17
***
Парадный фасад Алексеевского дворца, выходящий на набережную Мойки, сиял
всеми окнами своих двух этажей, мансард и башенок. Их световые каскады гармонично
дополнялись праздничной иллюминацией в парке, а на колоннах парадных ворот кованой
ограды - предмета особой гордости архитектора Месмахера - по особому случаю зажгли
цветные фонари, подобные ютовым огням парусных линкоров петровской эпохи.
Причина светового шоу для светского Петербурга была вполне очевидна: владелец
роскошного объекта столичной недвижимости генерал-адмирал Великий князь Алексей
Александрович давал бал в честь победы русского флота в войне с Японией. ЕГО флота.
От главноуправления которым он был отставлен в критический момент боевых действий
на Дальнем Востоке. Отстранен почти на полгода! Несправедливо и беспричинно…
В своей обиде он был не одинок. Безвинной жертвой несчастного мгновения не раз
публично называла Алексея Александровича вдовствующая Императрица. Сочувствовали
ему, в подавляющем большинстве, и приглашенные сегодня гости. За исключением,
пожалуй, только самого творца сей вопиющей несправедливости – Императора Николая
Александровича, Великой княгини Ольги Александровны, свежеиспеченного морского
министра адмирала Дубасова с его карманной «морской фрондой», да нескольких персон
из ближайшего окружения Николая, не пригласить которых сегодня для генерал-адмирала
было бы просто моветоном. Тем паче, что и сам он страстно желал их непременного
присутствия! Восстановление справедливости требует пусть не формально-явного, но зато
публичного и понятного всем покаяния Дубасова и его лизоблюдов.
«Если Федор хочет остаться в министерском кресле, а все его протеже – при погонах
и должностях… на какое-то время, то за свои геройства по части «попинать раненого
льва», мне эта компашка сторицей заплатит. Как и за травлю Авелана, Старка и бедняги