Подкаменный змей

Урядник с Кричевским давно уже спали, храп разносился, наверное, на всю долину, Анне же никак не становилось лучше. Она льнула к нему, как дитя, обнимала тонкими руками, дышала неровно. Наконец, Яков не выдержал: подхватил жену на руки и вынес наружу из зловонного мрака избы. Ночь была лунная, чтобы видеть окрестности света не требовалось. Пойма звенела комарами, но было уже вс ё равно. Штольман решительным шагом направился к околице, подальше от грохочущей реки – и от духов всевозможных. Дворы в Утихе огораживали, а хозяйственные постройки – нет, они торчали там, где вздумается. Под самой горой пустовал сарай с остатками прошлогоднего сена. На это сено он жену и уложил, сам лёг рядом, вдыхая полной грудью горьковатый травяной аромат. Ему уж казалось, что вонью Игнатовой избы вся одежда пропиталась.

Аня снова прижалась к нему, но дрожать перестала, и вскоре уснула, успокоившись, а к нему сон не шёл.

Жить, как раньше, оказалось невозможно, как жить дальше – непонятно. Идея относительно сыскного агентства больше не казалась заманчивой. Это для него такое занятие стало бы благом. Он любил загадки, находил невероятную притягательность в гимнастике ума. Для Анны же расследования оборачивались сплошными страданиями. Сегодня Яков впервые отчётливо понял пылкую ненависть к нему тёщи. Марья Тимофеевна безошибочно связывала в единое целое Штольмана, смерть и духов. И всё, что для Анны с этим было сопряжено. Оставалось вообще удивляться, что ему только отказали от дома. На месте Виктора Ивановича сам Яков, наверное, на дуэль бы вызвал мерзавца, который настырно тянет его дочь в неприятности, чреватые такими страданиями. Если у него будет дочь… Анна сказала, что будет - Вера. Вера Яковлевна. Когда у него будет дочь, он не позволит к ней ни одному сыщику на версту подойти. Даже частному. Не говоря о полицейских.

Только вот с собой самим что делать? С тем, что он причиняет женщине, которую больше жизни любит.

Еще утром в лесу Аня была так весела и счастлива, но один лишь день в зачумлённой деревне – и вот она испугана, измучена и больна. И уберечь её от этого он не в силах. Невозможная какая-то дилемма получается: есть он рядом или нет, духи Анну всё равно будут атаковать. И только он, Яков Штольман, может защитить её от опасностей материального свойства, которыми чреваты все её спиритические расследования. Если бы не это соображение, он давным-давно бежал бы от любимой женщины на край света. Просто она и без него неприятностей себе найдёт. В этом можно не сомневаться.

Написать доктору Милцу? И немедленно!

А что потом? Когда и где он сможет получить ответ Александра Францевича? И знает ли сам доктор, как с этим бороться? Едва ли у него часто были пациенты, страдающие мигренью от скопления духов перед обедом, испытывающие тошноту от особо неприятной потусторонней сплетни.

Пётр Иванович как-то под рюмку коньяку обмолвился, что родители пытались Анну лечить от первых проявлений дара, пользовали успокоительными порошками и настойками. И едва не добились того, что живая, непосредственная девочка стала похожей на сомнамбулу или безвольную куклу. Пётр Иванович тогда воспротивился, что и послужило причиной его отъезда из дома брата. Благо, что Миронов-старший быстро сообразил, к чему приводит лечение. Страшно подумать, что могло случиться с Аней. С Его Аней!

В безотчётном порыве Яков стиснул жену в объятиях, прижимая к себе сильнее. Анна длинно вздохнула, пробормотала что-то неразборчивое и уткнулась носом ему в ключицу.

- Спи, спи, - прошептал он, досадуя на себя.

Но она и спала. И, кажется, сон её теперь был спокоен.

Сквозь прорехи в крыше было видно, что небо становится всё светлее. Глаз сегодня он так и не сомкнул. А что толку? Решение не было найдено. Одно очевидно – на Волчий прииск он её не возьмёт. Если там уже все перемерли, Аню доконают духи. Если есть живые – не исключена стрельба.

Яков осторожно отстранился, чтобы не побеспокоить, выбрался из родных объятий. Стараясь не шуметь, притворил за собой дверь. Кричевский и Егорьев ещё спали, он разбудил обоих. Урядник сопел недовольно, но вслух протестов не выражал – служба есть служба. Кричевского Штольман отвёл в сторону:

- Андрей Дмитриевич, могу вас попросить? Анна Викторовна спит. Я не стал её будить. Не могли бы вы покараулить её и объяснить всё, когда проснётся?

Этнограф понимающе закивал головой. Был он всё же человеком тонким и душевным, так что объяснять не пришлось. И порядочным, что самое главное. Ему можно было своё сокровище доверить. Сам Штольман предвидел нелёгкие объяснения по возвращении, но исчезать снова, не оставив весточки, права не имел. Слишком дорого Анне его тогдашнее исчезновение далось. Об этом ему успели намекнуть и Антон Андреич, и доктор. В красках не расписывали, воображение само дорисовало. Хоть и не по своей воле тогда исчез, Ане от этого было не легче.

Еще два года назад ему и в голову бы не пришло каждое своё движение вот так измерять и оценивать – чем оно аукнется? Он всегда жил, как ему вздумается, повинуясь страстям своим и азарту. Анна довольно жёстко приучила его думать о ней на каждом шагу. И то он без конца ошибался. А теперь вот думал - о ней и о детях, пока ещё не рождённых, но обещанных. Странно это было и ново для него.

Думать-то думал, а как поступать по-новому, пока ещё не знал.

***

Ночь была прохладная, на рассвете над поймой встал туман. Штольман и Егорьев шли берегом, оскальзываясь на отсыревшей траве. Потом вовсе спустились к воде, зашагали по галечнику и окатанным валунам. Лошадей брать не стали – за Утихой в верховья дороги не было. А если по Аниному рисунку судить, дикий прииск располагался на самом берегу.

Одно Якова смущало: утихинские мужики сейчас промышляли хариуса и тайменя. Где же крылся тот прииск, что рыбаки на него не наткнулись? Или наткнулись, знали, как покойный Фёдор Ухов, помогали таинственному Волку, были в доле? По его расчётам выходило, что опасное предприятие недалеко от деревни было. Но тогда не сходились концы с концами.

Пару часов отшагали по камням, потом вдруг река разделилась на рукава, подкидывая и ответ, и новую загадку. Выходило, что прииск располагался на том протоке, куда рыбаки не заглядывали. Но Штольман рыбаком не был и угадать проток сам не мог. Подозвал урядника, тяжело пыхтящего сзади – за легконогим, худощавым сыщиком местный полицейский едва поспевал:

- Павел Степанович, где здесь рыбалка лучше?

Он давно уже бросил из себя немца изображать, дурное это было занятие. Всё равно не получалось толком. Надо думать, надворного советника Штольмана никто в розыск не объявлял. А если и было какое распоряжение, то пока от здешних мест до столиц известие дойдёт, он уже за тридевять земель будет. Что думал Егорьев по поводу его неожиданной метаморфозы, тоже как-то не волновало. Хотелось просто говорить по-русски и быть самим собой.

Сонный урядник враз преобразился. Был он жителем местным и края свои знал и любил.

- А вот там, аккурат! – махнул рукой в сторону широкого левого рукава, протекающего под высокой скальной стеной. – Там знатные плёсы: Подкорытов, Заломный. Там и хариус, и таймень. Ниже по течению тоже можно, но там баловство одно, - он досадливо махнул рукой. – Эх, жаль, удочки не взяли. Сейчас бы прошли по буловнику на ту сторону, после-то не с руки будет – глубоко.

- Потом, Павел Степанович, - остановил его Штольман. – Нас с вами другая рыбалка ждёт.

И решительно зашагал вдоль мелкого и узкого правого протока, отметив про себя, что буловником местные именуют окатанные валуны. В сапогах давно уже противно хлюпало, но другой дороги тут, похоже, нет.

Урядник пытался выразить недоумение, пришлось объяснить:

- Отрава по реке вниз сбегает, однако, не все, кто рыбу ест, в деревне померли. Значит, есть места, где вода чистая, и рыба не заражённая. Сами говорите, что большинство мужиков рыбачит на плёсах по левому рукаву. Стало быть, нам прииск искать на правом. Разумеете, о чём толкую?