Подкаменный змей

Урядник нагнал их в третьей избе, а дальше уже не отставал.

Хворых тоже хватало. Пять дворов обошли, когда Яков понял, что во всём этом есть ещё одна закономерность. Дворы, где были покойники, стояли совсем близ реки. Дворы с заболевшими – чуть поодаль. Среди тех, кто жил на отшибе, у леса, и промышлял не рыбалкой, а скотом или пасекой, заболевших не было вовсе.

Для полноты картины Штольман решил обойти всю деревню. Анна уже с ног валилась, но не отставала ни на шаг, упрямо цепляясь за локоть мужа. Видела ли она духов умерших, Яков не знал. Она ему ничего не говорила, а его вело уже не наитие – точное знание, почерпнутое из опыта.

Была во всей этой картине одна знакомая странность. Лет пятнадцать назад, на заре своей карьеры, молодой сыщик Яков Штольман расследовал подобное дело. Тогда умерли нехорошей смертью жена и дочь известного питерского фотографа Стефаниди. Тоже явное отравление – рвота и кровавый понос, головные боли и судороги. И тоже первым скончался ребёнок. Тогда, по молодой горячности, Яков себе вообразил едва ли не месть кого-то из заказчиков: Стефаниди скандальные дагерротипы порой снимал - из тех, какими приторговывают в борделях. Оказалось же всё проще, это объяснил ему доктор, делавший вскрытие, когда скончался уже сам Стефаниди. Всё дело было в самом процессе съемки дагерротипов, в рискованной технологии. У фотографа студия прямо на квартире была, когда бы не это обстоятельство, семья бы жива осталась.

Именно тогда Яков и увлёкся фотосъёмкой, только предпочёл, разумеется, передовой и безопасный влажный фотографический процесс.

Но какая была связь между семьёй фотографа, умершего из-за нарушения технологии в доходном доме на Большой Садовой, и крестьянскими детишками, умирающими на берегу чистейшей горной реки в глубине Тургусунского урмана? И причём тут сказка о Змее?

Система сломалась в крайней от леса избе, где умирал от змеиной хвори бобыль-пасечник Фёдор Ухов. Ухов у реки не жил, рыбы не ел вообще – пояснил, что нутро не принимает с самого детства. К тому же, был он не дитя и не баба, правда, мужик щуплый и болезненный. Штольман озадаченно задумался. Совсем уже картина сложилась – и на тебе!

Умирать мужик не хотел, тянулся, обессиленный, почему-то к Штольману, видать имевшему самый городской и представительный вид:

- Помогите, барин! Кончаюсь.

Яков сидел у стола и молча грыз кулак, пытаясь вновь свести картину в единое целое.

И тут неожиданно помог Кричевский:

- А скажи-ка, мил человек, ты золотишко не мыл в тайге?

Ухов замотал головой, сотрясаясь рвотными спазмами:

- Нет, барин. К чему мне?

Штольман поднял голову, внезапно ощутив приближение разгадки. В добыче золота он ничего не смыслил, а вот ложь отличать за годы службы выучился отменно. Умирающий лгал.

- Врёшь, приятель! – сказал он, беря мужика за грудки. – Если сам и не добывал, то со старателями знакомство водишь. Говори, не бери грех на душу! Отходишь ведь. Признаешься – сколько душ спасёшь!

- Да нешто я… - глаза у Фёдора наполнились слезами. – Не делал я, барин, дурного. Я им только еду носил. Они платили справно.

- Кто «они»? – подался вперёд сыщик.

Фёдор снова забился судорожно, обливаясь холодным потом, а потом замер в руках у Штольмана. Сыщик его тряхнул, силясь привести в чувство, но это уже не в его силах было. Опустил почившего на кровать, отодвинулся, досадливо помотав головой. Едва наметившись, ниточка оборвалась.

Внезапно тонкие пальцы легли ему на предплечье.

- Яков, позволь, я с ним поговорю!

Ему уже случалось в горячке расследования забывать, что Анна Викторовна была рядом. Нечасто, он всякий раз потом удивлялся. Но так бывало лишь тогда, когда логическая цепь, ведущая к разгадке, выглядела для него неразрывной. Сейчас цепь вдруг оборвалась, и его словно лбом в бревенчатую стену этой избы со всей силы приложили.

Он заглянул сверху вниз в бездонные синие глаза-озёра, уже обведённые кругами от усталости, и вспомнил, что они теперь – единое целое: он не остановится – и она не остановится. Молча кивнул и отошёл, пропуская её к покойнику.

Анна сделала два шага вперёд – и замерла, вглядываясь во что-то, видимое только ей.

- Покажи мне! – попросила она каким-то особым тоном, какого Штольман никогда не слышал у неё в отношении живых.

Глаза невольно скользнули по комнате и нашли Кричевского, замершего на лавке с широко раскрытыми глазками и полуоткрытым ртом. Это не опасен, он любое чудо примет.

Заскорузлые мозги урядника с увиденным явно не справлялись – такое у него было лицо - пень пнём. А сам-то он, Штольман Яков Платонович – баобаб африканский! – давно ли начал невероятное принимать?

Анна между тем что-то разглядывала молча. Потом содрогнулась от знакомого уже удара (Штольман подхватил). Перевела дух, покачала головой, сказала устало:

- Я не знаю, как это описать. Лучше нарисую.

В избе у пасечника бумаги не водилось, кроме Писания и Псалтыри. Зато у Андрея Дмитриевича при себе был блокнот, куда он записывал сказания, собранные по деревням. Блокнотом и карандашом он поделился.

Анна бегло набросала какой-то пейзаж: излучину реки, на берегу которой валялись то ли корыта, то ли лотки, рядом нечто вроде дробильного механизма. Поодаль пара изб и сараев.

- Всё, - она обессилено откинулась к бревенчатой стене и прикрыла глаза.

- Прииск? – удивлённо сказал Кричевский.

- Вы уверены? – спросил Штольман, с тревогой глядя на жену.

- Уверен. Вон, драги на берегу.

- Прииск, - подтвердила Анна, нехотя открывая глаза. – Фёдор сказал: «Волчий прииск». Какой-то Волк старателей нанял, им платит. А руководит Кобчик. Не знаю, кто такой. Он не показывал. Фёдор им еду носил, часто гостил там. Они ему говорить не велели, угрожали убить. А платили хорошо.

- Заработал, мать его! – сплюнул на неметеный пол урядник. – Только где же тот прииск? И причём здесь змеева хворь?

Штольман присел рядом с женой, обнял её. Она бессильно склонилась ему на плечо.

- Это как раз не загадка. Волчий прииск в тайге, выше по течению. И от Утихи не очень далеко – иначе яд не попадал бы сюда в такой концентрации.

- Змеев яд? – охнул Кричевский.

- Да какой там Змей! Всё гораздо обыденнее. Просто опасный технологический процесс. Я не силён в вопросах золотодобычи, но кое-какие предположения у меня есть. И завтра мы с Павлом Степановичем их проверим. А пока… господа, не рекомендую в Утихе есть и пить местное. Вода уж точно заражена. Рыба, вероятно, тоже. Не знаю, где яд может концентрироваться ещё, так что – сами понимаете…

Анна испуганно заглянула ему в лицо и судорожно вцепилась в лацканы:

- Ты пойдёшь в лес? Один?

Штольман улыбнулся:

- Почему один? С урядником.

- А я?

Только что рядом с ним была сильная взрослая женщина, и вот уже она вновь превратилась в маленькую девочку, боящуюся его потерять.

- А ты будешь здесь, с Андреем Дмитриевичем. Так мне за вас обоих будет спокойнее.

Он привлёк жену к себе и, никого не стесняясь, поцеловал её в лоб. Потом оглянулся на урядника:

- Господин Егорьев, надо бы попа позвать, или кто у них тут? Как старообрядцев хоронят?

Потом машинально взглянул на часы. Загадка, в целом, разгадана. Было без четверти восемь.

========== Волчий прииск ==========

Ночевать пошли в пустующую избу Васильевых, хоть сама мысль об этом вызывала омерзение. Но стоило солнцу закатиться, как на приезжих тучами набросились комары: огромные, полосатые, как тигры, и такие же свирепые. Оставаться вне помещения было попросту невозможно.

В избе Штольман попытался уложить жену на кровать, но она категорически воспротивилась, легла на лавку, не раздеваясь, потянула его за собой. Её била крупная дрожь, лоб был горячий и влажный. Яков в первый момент испугался, что она где-то отравиться успела. Мыли же они руки тогда в реке. Но симптомы были не похожи. Зато припомнилось, что именно так она выглядела после того, как в неё вселился дух убитого математика. Значит, это что-то связанное с даром. Слишком много смерти было вокруг, в этой избе в том числе.