Меч истины

Однажды я сказал Метосу:

- Уведи его куда-нибудь. Туда, где есть живописцы. Ему надо заняться делом, иначе он себя съест.

- Сейчас не могу, - ответствовал тот.

И тогда я сказал, что он спокойно может покинуть меня. На свете и без меня остались люди, способные блюсти Правду Меча. Говоря так, я имел в виду Лугия. И ещё то, что уже понял к тому времени: даже если выживу, как боец я безвозвратно пропал.

Метос уселся рядом и бесцеремонно обозрел меня с головы до ног. Потом обратно. Потом ещё раз. Я спросил, что он ищёт.

- Каплю разума в этом длинном теле. Не нахожу, увы!

Только со мной он так ласков? Мой учитель Филипп – уж на что был язва – и то так не умел.

- Я сказал тебе: не возись зря. Если мне суждено выкарабкаться, я сумею это сделать и без божественной помощи.

Он подсел ещё ближе, пристально заглянул в глаза и произнёс тихо и раздельно:

- Хорошо. Безнадёжным положено объяснять. Долго и терпеливо. Подавляя желание треснуть по шее. Которое всё равно невыполнимо. Мальчик сам не пойдёт, если ты не понял. Во всём происшедшем он винит только себя. И мы вынули его из петли. Если ты по-прежнему считаешь, что это не имеет никакого отношения к Визарию, то я и в самом деле перестаю с тобой возиться. А теперь вставай! Время промяться. И только мяукни, что ты не можешь!

Мне стало стыдно, я не мяукнул.

Позже, вечером, когда я снова лежал в постели, Метос подошёл ко мне:

- Визарий, ты давно должен сам знать эту истину: слабых врачует жалость. Сильных исцеляет доверие. Кем считаешь себя ты?

*

В Истрополе с ужасом и восторгом рассказывали о том, как силы тьмы совершили налёт на христианскую обитель. В дом Авла Требия эту историю доставил один из слуг. Рассказчик обладал живым воображением и богатой речью, так что мы не без интереса его послушали.

Киновия располагалась на окраине, только потому это происшествие не переполошило сразу весь город. Студёной ноябрьской ночью внезапно вылетели ворота обители. Точнее влетели внутрь от сильнейшего удара. Привратник, карауливший вход, так перепугался, что даже дёру дать не смог – у старика ноги отнялись. Он сразу понял, что ворвались посланцы ада.

Из метели выступили две смутные фигуры. Один – силач громадного роста – не удовольствовался тем, что сокрушил ворота. Он оторвал железный засов, всё ещё несущий службу, смыкая павшие створки, крякнул и согнул толстенный брус в кольцо. Когда на шум выскочили монахи, он швырнул получившийся предмет в них и коротко рявкнул:

- Брысь!

Монахи отступили. А силы тьмы продолжили резвиться в обители. Ворваться в божий храм слуги Дьявола не решились – ведь именно там епископ Прокл оборонял молитвой своих людей. Вместо того они подпалили телегу с сеном, чтобы в её свете отыскать вход в кладовые. Кладовые защищала пара наёмников, которые здоровья не пощадили ради имущества обители. С ними пришельцы обошлись очень жестоко, вывернув из плеч руки, потянувшиеся к мечам. А одного так и вовсе убили – единственным страшным ударом. Впрочем, о нём никто не жалел, это был полубезумный глухонемой раб, который охотно исполнял при случае работу палача. Поговаривали, что и в эту ночь он занимался тем же в одной из кладовок обители.

Узника, которого покойный палач успел не обратить, но обработать, неистовый исполин вынес из подземелья на руках. К тому времени братия, вдохновлённая епископом, вооружилась кухонной утварью и рискнула выйти из-под защиты храма, дабы воспрепятствовать силам зла покинуть стены киновии. Смелости им придавало то, что теперь руки силача были заняты.

Впрочем, это не облегчило положение святых братьев. Худощавый спутник гиганта, на которого до сих пор мало обращали внимания, выступил навстречу защитникам обители. Он только покачал головой, негромко предупредив самых рьяных монахов:

- А вот не надо!

И в тот же миг разом воспламенилось адским огнём всё, что было горючего в святой обители. Даже пергаменты в скриптории выгорели дотла, ибо ни вода, ни песок, ни молитва не могли унять сатанинское пламя. После этого уже никто не чинил лиходеям препятствий, и они растворились во тьме, унося в ад душу пленника, которую так и не успел спасти епископ. А подробности их эпических безобразий монахи, обливаясь слезами, ещё долго пересказывали всем желающим.

Грандиозно! Достойно песен. Жаль, что Лугий не видел. Я тоже не видел. К тому времени я потерял способность что-либо видеть.

*

Я уже почти научился ходить, когда из Италии вернулся Квинт Требий. Он уехал несколько месяцев назад и понятия не имел обо всех моих злоключениях.

- В чём дело? Стража у городских ворот ищет Визария.

Я не присутствовал, когда его посвящали в суть дела, но Квинт принял живейшее участие в моей судьбе. Люди епископа оправились от ужаса и сообразили, что меня следует искать не в аду, а на земле. Они вспомнили, что братья Требии были моими близкими друзьями. Авл под этим едва ли подписался бы, но именно он предложил способ, как мне выбраться из города:

- Почему бы снова не стать римлянином? В этом доме найдётся лишняя тога.

Я не настолько привязан к своей бороде, чтобы ради неё возвращаться на дыбу. Так что превращение много времени не отняло. Квинт вызвался сам отвезти меня на своей колеснице. Но Мейрхион снова уместно заметил:

- Тебя уже спрашивали о Визарии, когда ты въезжал в город. На выезде они могут проверить вас. Визария трудно не узнать. Даже в тоге.

Поправки в план спасения внёс Эрик:

- Им нужен высокий русоволосый варвар с бородой? Кажется, у нас имеются и варвар, и борода.

Я заикнулся, что ему грозит не меньшая опасность, если Эрика опознают. Но Геракл предложил мне не тревожиться по пустякам. А Метос промолвил, что идея годится.

Братья Требии тем более не возражали, что ищейки епископа в любой момент снова могли заявиться в их дом и на этот раз его обыскать.

Для побега выбрали раннее утро, когда крупными хлопьями повалил снег. Это существенно ухудшало видимость и давало нам шанс на спасение в случае, если стража захочет стрелять. Тетивы наверняка безнадёжно отсырели и были сняты с луков.

Первыми к воротам подошли Эрик и Давид. На поясе Эрика висел мой меч. Честно говоря, без него я чувствовал себя неуютно. Впрочем, я всё равно не мог сражаться. Даже если бы не был болен. Теперь же мне стоило труда удерживаться на ногах рядом с Квинтом. Большая бутыль фалернского у наших ног призвана была объяснить мою внезапную слабость в том случае, если не удержусь.

Эрик хвастал прекрасным мечом. Те, кто меня знал, неминуемо должны были опознать его. Среди воинов возникло движение.

Квинт тронул поводья, приближаясь к воротам.

- Эй, ребята, пропустите нас, не то Марк уснёт прямо в колеснице. У Фриды было сегодня особенно весело!

Он не нашёл ничего лучше, как назвать меня моим же именем. Благо, в городе о нём знали немногие. Зато хорошо знали Фриду. Она была известной куртизанкой и держала весёлый дом вблизи городской стены. Впрочем, услуги в этом лупанарии изрядно стоили. Двое гуляк, возвращающихся от Фриды ранним утром, могли вызвать зависть вперемежку с сочувствием.

- Эй, парень, хорошо же тебя укатали! Счастливо допраздновать, такое не скоро повторится. Или ты очень богатый человек?

Я бессмысленно осклабился, хватаясь за Квинта, потому что колесницу ощутимо тряхнуло. Мой приятель пришёл на помощь:

- Он нет. А вот у меня ещё остались денарии. Так что завтра повторю заход. Счастливо, ребята!

Мы проехали ворота и окунулись в сумеречную снежную круговерть. За нашими спинами стражники оживлённо спорили, похож ли этот меч на меч Визария. А Эрик громогласно повествовал, как в порту выиграл его в кости у какого-то доходяги.

В кустарнике близ реки нас ждал Метос с хорошей крытой повозкой.