Меч истины

*

У меня появился повод для гордости: сорокамильный путь до виллы Донатов я проделал без единого обморока. Впрочем, гордиться мог скорее мастер, который делал повозку. Или Метос, правивший так, что её почти не трясло. Хотя обледенелая тропа по зимнему времени лучше не стала: корни и рытвины попадались повсеместно. Эрик, нагнавший нас, когда уже рассвело, сунул мне под голову объёмистый кожаный мешок с чем-то угловатым и твёрдым и ухмыльнулся:

- На, ещё пригодится!

Не знаю, что он имел в виду, но в качестве подушки мешок был никуда не годен, я сдвинул его в сторону и просто откинулся на соломе, устилавшей дно повозки. Над головой колыхался навощенный полог, он защищал нас от снега, но не от холода. Давид тихо вздыхал рядом, я слышал его, но в разговоры не вступал.

Когда-то Проксимо и Публий Донаты клялись мне в вечной дружбе. Но это было три года и целую жизнь назад. Останутся ли клятвы в силе теперь, когда Визария гонят, как волка, а у него даже не хватает сил идти своими ногами? Всё слишком изменилось вокруг, чтобы я мог на это всерьёз рассчитывать.

Вот потому я почти не спал. Боль, не оставлявшая ни на миг, в последнее время сделалась ноющей, тупой, и не валила с ног с прежней неумолимостью. Кажется, я всё же сумел зацепиться за жизнь. Сумею ли удержаться на этой грани, если мне откажут в приюте, и придётся продолжить мучительный путь в тряской повозке? Я не знал этого.

В воротах виллы Доната нам преградили дорогу всадники. Я услышал топот чужих коней и негромкий возглас Метоса, удерживающего лошадь. А потом знакомые голоса:

- Назовите себя, путники. Кто вы такие и чего ищете в наших землях?

Они были здесь оба. Сейчас всё решится. Я упёрся на руки, застонав, аккуратно сел, а потом принялся поступательно извлекать себя из повозки. В тоге это было сделать довольно трудно, я никогда её не носил, если вдуматься. Вначале был очень молод и предпочитал ходить в одной тунике. Потом и вовсе утратил такое право. Так что моё появление хозяев не впечатлило.

Метос произнёс:

- Здесь благородный римлянин, приехавший с визитом к своим друзьям.

На людях бессмертный держался исключительно скромно, стараясь не привлекать внимания. Ему это удавалось ровно до того момента, пока не замечали его глаза. Опыт веков не скроешь, взгляд Метоса очень тревожил, поэтому «бывало разнообразно», как выражался Эрик. Только этого разнообразия сейчас и не хватало!

- Благородный римлянин – это тот ряженый, который лезет из повозки с ряженым возницей? Ещё раз: кто вы такие? – голос Публия делался всё холоднее.

- Тот, кого здесь называли другом, - почти простонал я. Соприкосновение подошв с обледенелой землёй вызвало неприятное сотрясение всего организма. Поэтому голос прозвучал не вполне уверенно.

И всё же меня тотчас узнали.

- Что случилось, Визарий? – воскликнул Проксимо, соскакивая с седла, и я почувствовал, как меня обнимают тёплые руки.

*

Итак, для семейства Донатов дружба – не пустой звук. Это обнадёживает. Впрочем, я стал глупцом или мерзавцем, если вздумал в этом сомневаться. До сих пор у меня в каждом углу находились друзья, стремящиеся помочь беде. К сожалению, епископ Прокл что-то надломил во мне, и все, кто окружал, кто знал меня прежде, вдруг стали казаться лишь тенями людей. Реальным был только Метос, упорно пробивавший щит моей апатии с помощью своего невыносимого упрямства. Остальные же просто искали во мне какого-то другого Визария, который был им понятен и близок. И от этого казались ещё дальше.

Проксимо, кстати, это нимало не заботило. На следующее утро он обнаружился подле моей постели с выражением предвкушения на лице. Теперь я обитал не в каморке за кузней, меня и моих друзей с почётом расположили в господском доме. Поэтому Проксимо не затратил много времени, чтобы дойти от своей спальни до моей.

- Доброе утро, Визарий! Не хочешь встать и прогуляться? Честное слово, мне есть, чем перед тобой похвастать!

Это я уже видел. За прошедшие годы молодой человек сильно окреп и даже ходить стал ровнее. Новым был здоровый румянец на загорелом лице. И такая же новая улыбка, лишённая налёта тревожной угрюмости, свойственной ему прежде.

- К сожалению, мне перед тобой хвалиться нечем. Я не смогу составить тебе пару, попроси об этом Эрика.

Загадочная улыбка Проксимо не погасла:

- Сдаётся мне, Визарий, что ты преувеличиваешь свой недуг. Всё не так страшно, по-моему.

- Ладно. Может быть. Но знаешь, фехтовать в тоге не слишком удобно. А в тунике холодно.

Он улыбнулся ещё шире:

- О, если дело только за этим! На вилле есть хорошие швеи, завтра же ты получишь свои ужасные варварские штаны. Не высказать, как меня бесил твой внешний вид! Помнишь?

Ему тоже нужен был другой Визарий. И я не мог его предоставить.

- А пока не угодно ли пройтись в трапезную? Она, кстати, не близко – ты прекрасно разомнёшься.

Так. Вот тут уже чувствовалась властная рука, украшенная железным кольцом.

- Это Метос подбил тебя не давать мне покоя?

Проксимо заметно удивился:

- Метос? Тот странный грек с бездонным взглядом? Нет, мы с ним почти не разговаривали. А что, этот человек неглупо тебя лечит! – потом подсел совсем близко и жарко заглянул в глаза. – Визарий, ты ведь научил меня не только владеть мечом. Помнится, ты за ухо выдернул меня из круга ненависти и тяжких мыслей. Научил быть сильным. Я не забыл это, учитель!

Да, если вдуматься, сейчас он пытался делать для меня то, что сам я когда-то сделал для него. А он, негодник, сопротивлялся. Кстати, выходит, и Метос лечит меня моим же способом!

- Ладно, сейчас я тебя не переупрямлю. Должно быть, ты ещё слаб после дороги. Но завтра обещай погулять со мной. Ты помнишь, я ведь не умею ходить очень быстро. Так что прогулка тебя не утомит.

Мне пришлось ему пообещать. Нельзя заставлять ученика сомневаться в словах учителя. Даже если учитель сам сомневается в своих словах.

Проксимо продолжал сидеть подле меня, только улыбаться перестал. Теперь на его лице странно мешались тревога и нежность – выражение, которого я тоже никогда у него не видел.

- И всё-таки, Визарий, что случилось с тобой?

Можно было ответить безобидно:

- Я повздорил с епископом Истрополя.

Это ровным счётом ничего не значило для Проксимо, в семействе Донатов почитали прежних богов. Но можно было высказаться опасно и честно. Я не привык лгать моему ученику.

- Он обвинил меня в том, что я убийца, соблазняющий несведущие души идти ложным путём. Что мной движет гордыня, побуждающая мериться с богами. Что человек не смеет присваивать себе право судить других.

Теперь взгляд Проксимо стал знакомо угрюмым:

- Однако адепт новой веры не задумался, жестоко судив тебя.

Я вспомнил, как он с первого взгляда распознал во мне неладное.

- Как ты догадался тогда, на дороге?

Его ладонь крепко сжала мою.

- Твои запястья, Визарий. На них и прежде были шрамы. Публий рассказал мне о твоём подвиге в Колизее. Но то с тобой сделали давно. А вот это – недавно!

Мои руки действительно были изуродованы верёвками. Я ведь долго провисел. И тогда это был совсем не мешок с костями, каким я стал сегодня. Багровые шрамы и опухоли до сих пор не сошли до конца. Счастье, что стража на воротах не заметила! Придётся скрывать.

- Ты не мог бы попросить своих швей сшить мне варварскую рубаху с завязками на рукавах?

Он кивнул:

- Обязательно это сделаю.

Наступило продолжительное молчание. Проксимо кажется, собирался с мыслями. Я же просто не знал, что ещё говорить. Мне не нравилось возбуждать жалость. Тут Метос снова оказался прав.

А я снова ошибся. И Проксимо вовсе не жалел меня, он думал совсем о другом.

- Учитель, я не пошёл твоим путём. Калека был бы никуда не годным орудием справедливости. Есть и другие способы служить людям, те, что доступны мне. И всё же никто не заставит меня думать, что человек, спасший мою семью от ненависти, раздора и убийства, был неправ. Перед каким угодно богом!