Меч истины

Я был среди пирующих, путался у них под ногами, они отмахивались со смехом, словно от привычной докуки. И тогда я полез под мостки и заснул там.

Странно это – спать во сне. Проснулся оттого, что огни стали ярче, а клики веселья сменились стонами боли. В щель мостков видно было немногое: мелькали чьи-то ноги, падали угли, прокатилась, разбрызгивая кровь, голова и упала в воду. А потом я увидел, кто это делает – и задохнулся от ужаса. Нет, меня – Лугия, Меча Истины – было не напугать и таким. Но сейчас я стал убогим Гиллом. Впрочем, Лугию это зрелище тоже не показалось: голова слетела от удара кривого однолезвийного меча в руках белобрысой статной девки. И одного удара ей показалось мало, с мясницким уханьем она подняла свой клинок и рубанула упавшего снова. Лицо у девки было длинное, волосы тоже длинные и прямые – они рассыпались по плечам. А глаза совершенно рыбьи – светлые, безо всякого выражения, и от этого улыбка на точёном скуластом лице казалась приклеенной.

Двое бандитов под руки притащили Филомена. Он был порядком изранен, но переставлять ноги ещё мог. Впрочем, пока ему не давали упасть. И другая девка – в точности копия той, что с мечом – подошла к нему, держа раскалённую железяку. Филомен дернулся и громко застонал, когда она ткнула этой железякой ему в лоб. Да, мне говорили, что Адраст тоже был клеймён. И кто-то ещё, не помню, не сейчас… зрелище становилось нестерпимым даже для меня, привычного к виду крови. Но это было не всё, что видел несчастный Гилл.

Похожий на жабу Кикн обвил шею купца какой-то шипастой цепью, и резко дёрнул. Брызнула кровь, и он плотоядно засмеялся, потому что она оросила ему лицо. И так же смеялись две одинаковые девки с неживыми лицами. Вправду, что ли, ламии?

К счастью, человеческой выносливости есть предел. Гилл потерял сознание, когда его дядька был ещё жив. Так что мы не видели остальное. Я готов был разнять руки, изнемогая от увиденного, когда немой Гилл показал нам ещё одну картину. И я задохнулся от изумления.

По реке плыла лодка. В лодке стоял могучий витязь с арфой и что-то пел. Волосы у витязя почему-то были чёрные. Это меня он так увидел? Ничего себе!

Сила рвалась прочь из кольца, мокрая ладонь Гилла норовила выскользнуть из моей руки. А потом вдруг то, что было в кругу, враз исчезло, только Жданка дёрнулась, будто её резко толкнули в грудь. Аяна спешно подхватила, потому что жена моя была почти неживая.

Я сам не понял, когда открыл глаза. Томба настороженно смотрел на меня:

- И как тебе всё это нравится?

Я понял, что он видел то же самое.

- Никак, - спёртым голосом произнёс стратег. – Глазам дурачка невозможно верить.

Кратон с усмешкой спросил у меня:

- Ты, в самом деле, плыл там, играя на арфе?

- Ага. А ещё я хожу по водам. На голове. На той, черноволосой. У меня их две.

Кратон невесело заржал:

- Вот обогатились знаниями!

Мне было интересно, как они всё это видели, ведь их не было в кругу. Но Томба проявил себя старшим в доме, не дал спросить. Когда-то он был в числе телохранителей наместника, эти ребята ни с кем не церемонятся!

- Сейчас вам лучше уйти. Жданка сделала всё, что могла. Не её вина, что убогий видит не так. Женщине надо отдохнуть.

У греков не принято воспринимать баб всерьёз. Но в чёрном племени Томбы всё было иначе, и выглядел увечный воин так, что танаисцы не посмели ослушаться.

- А с этим что? – Кратон указал на Гилла.

Александр угрюмо произнёс:

- При нас будет. Мало ли?

У меня не было никаких идей, так что удерживать их я не стал. Да и Жданка беспокоила. Впрочем, Аяна уже усадила её, поила простоквашей. Жданкины руки теребили пояс Визария, но снять его она не пыталась. Томба хромал кругом, гасил недогоревшие лучины. Мои домашние выглядели так, словно происшедшее было чем-то обыденным, что мы делаем ежедневно.

- Что ты понял? – обернулся Томба ко мне.

- Что мальчишка смотрит задницей и думает брюхом.

- А кроме этого?

Ну, как это может быть, чтобы коренастый седой нубиец был похож на долговязого русоволосого римлянина? И говорил с теми же интонациями.

Я пожал плечами.

- И тебе не приходит в голову, что две одинаковые девки – это дочери-близнецы изгнанника Скильда?

Ну, столько-то я соображаю!

*

Есть у константинопольских ромеев на редкость глупая забава: разукрашенные конские упряжки бегают друг за другом по замкнутому кругу – кто кого перегонит. А ромеи сидят вокруг и страшно кричат, кто кого переорёт. Это у них называется «болеть». В самом деле, больные на всю голову. Мы с Визарием однажды ходили смотреть, так потом нас эти болезные чуть не задавили, радуясь. Чего меня лапать, я ж не девка! И по кругу в упряжке не бегал. Мало того, на выходе с ипподрома на нас накинулись сторонники тех, кто проиграл. Даже Визарию кулаками помахать пришлось, иначе нипочём бы не выдрались.

Вот и мысли мои бегали, как те дурацкие упряжки по кругу, и не могли остановиться.

Нет, что-то после странного обряда прояснилось. Можно даже сказать, встало на свои места. И как ни жутко выглядело всё, теперь уже было понятно, что ламии тут ни при чём. Вполне земная история: изгнанники, мстящие своим гонителям. Леонтиск, Адраст, Филомен – все они были архонтами, все принимали решение наказать преступников. Лучше бы казнили, право слово. Скильду отрубили руку – вот вам руки и ноги, развешанные по кустам. Кого-то там клеймили – получите монетку на лоб! Верховодят всем подросшие дочурки Скильда. Где-то ещё ведь и сын есть наверняка. Тоже, должно быть, с мозгами в ссоре, у них, видать, папа такой был? Семейка уродов, и безумный Кикн с цепью – для полноты впечатлений. А в целом получается такая картинка, что голова с плеч в ужасе бежит.

И всё-таки что-то не складывалось. В город проникнуть бандиты могли легко, кое-где до сих пор стена мне по плечи. Танаис – беспечный городок, за глупость таки надо наказывать. Но кто-то же в таверне сидел, когда бедняга Евмен хотел о Скильдингах рассказать. И этот кто-то вышел Кикна предупредить. Снова я возвращался к этой мысли. Кто? Хвост всей истории скрывался в Танаисе, мне бы его ухватить. Остальное – забота стратега.

А он уже и начал заботиться. На следующий день снарядил отряд, который привёз в город останки погибших. По греческому обычаю похоронные обряды длятся двенадцать дней. А потом он собрал народ и объявил новый порядок. Отныне и до тех пор, пока с бандой не будет покончено – никто без спросу из города ни ногой. Все мужчины идут на строительство стен. Возобновляется постоянное несение караулов. Из самых сильных мужиков Александр набрал себе гвардию, полторы сотни человек. Они должны были блюсти порядок, наказывать ослушников, охранять горожан. Видал я этих ребяток – серьёзные такие, даже меня напугали. А ещё пообещал, когда опасность минет, снарядить посольство в Пантикапей – просить у царя защиты и милости. В общем, всё, как предсказывал покойничек Филомен.

И отсюда выходило, что Александру происходящее нужнее всех.

Но тут одна загвоздка – не было Александра в таверне. И близко даже не было. Кратон там был, верный Кратон, Александрова тень – дрых пьяный на столе. И до этого он выходил, чтобы вина заказать. Где был, с кем разговаривал – разве я видел?

По поводу Кратона имелось у меня и другое соображение. Гилл-дурачок онемел на Скотьей Могиле четыре года назад. Об этой Скотьей Могиле Кратон мне рассказывал так, словно сам там был. Но разве не говорили мне, что боспорец приехал с караваном в день смерти Леонтиска, то есть двумя годами позже? Странная история. Тем более странная, что пантикапейского племянника никто, кроме прежнего стратега не знал. Вот и понимай, как хочешь!

И по всему выходило так, что надо мне ещё раз дурацкие сны смотреть. Только пока я этого сделать не мог.

После обряда Жданка всерьёз заболела. Лежала ко всему безучастная, бледная, говорила с трудом. Это и понятно: волшба всегда много сил отбирает, а в тот день её усилиями мы видели такое, что сами едва не рехнулись. Она же напугалась до смерти. Хоть и пришлось ей страху повидать, когда готы деревню разорили, воительницей, подобно Аяне, Жданка не стала. И то, что амазонка приняла с отвращением, но стойко, тихую ведунью подкосило. Я однажды слышал, как она просила названную сестру: