Страница 3 из 3
- Слушаю.
- Викентий Павлович раненых привезли. Мы не справляемся, спуститесь, пожалуйста, - прострекотала в трубку дежурная медсестра.
Следующие восемь часов слились для Забелина в сплошную кашу из криков раненных и умирающих бойцов, брызг крови, отданных распоряжений и пяти срочных операций, которые он проводил лично.
Когда солнце взошло, и робкие лучики наполнили окружающий мир новыми красками, начальник госпиталя вышел на улицу и присев на деревянную скамейку у входа, трясущимися руками попытался зажечь папиросу. Рядом с ним сидело двое: старуха, обнимавшая во сне мешок с вещами и старик, глядевший на небо. Удивляться тому, что даже в такое время здесь кто-то был, не приходилось. Родственники ехали к своим сыновьям, дочерям, внукам и просто знакомым стремясь узнать о здоровье, привезти немудрёный гостинчик, неистово надеясь просто успеть. То ли ещё будет завтра.
- Что мил человек, досталось вам сегодня? - щёлкнув допотопной зажигалкой перед носом Забелина спросил старик.
Прикурив начальник госпиталя благодарно кивнул.
- Работа у нас такая.
- Да, не позавидуешь.
- Это ещё что. Вот бывает боец цел остался и выздоравливает, а невредимым его назвать нельзя. Что-то ломается внутри, иногда даже насовсем.
- А как же уважаемый по-другому то будет? Война дело тяжёлое, опасное. Каждый её по-своему воспринимает, но пропускает через себя до последней капельки.
Бабка на скамейки всхрапнула и что-то промямлила во сне, ещё крепче прижав к себе брезентовый мешок.
- То-то и оно дедушка, то-то и оно.
Пододвинувшись к Забелину, старый философ улыбнулся и, стараясь не разбудить старуху тихо сказал:
- Для нас русских нет ничего страшнее, чем остаться в одиночестве. Пока мы едины и нам есть, что защищать победить нас невозможно. Никому не удавалось.
- А если всё же остался один.
- Один это не тогда когда в одиночестве, - крякнул в усы старик. Один это когда защищать нечего, и людей вокруг нет.
- Людей?
- Да уважаемый, ЛЮДЕЙ. Ради которых и погибнуть не жалко. Слава богу, Россия ими богата.
Старик тоже начал дымить папироской, и клубы дыма окутывали их в утренней прохладе словно саван. Подумав, что выбрал неудачное сравнение, Забелин сплюнул через плечо и постучал по дереву.
- Вот вы долгую жизнь прожили, скажите, а чудеса бывают?
- Бывают, а как же милейший. Вот только не все их достойны, я так считаю. Такие есть, кто пройдёт мимо чуда и не заметит его. Им хоть кол на голове теши, не поймут ничего. А вот Сашка два раза рассвет встретил ворогу назло и это чудо. Духом не пал, его и подтолкнуть то всего маненько надо было.
Начальник госпиталя вздрогнул и выронил недокуренную папиросу, которая упала на галифе и прожгла в них дырку. Чертыхнувшись, он соскочил со скамейки, качнув её, бабка снова всхрапнула и попросила кого-то закрыть окно. Только сейчас Забелин внимательно разглядел своего собеседника. Лампасы, фуражка с красным околышем без кокарды, и вечная улыбка на губах, но не злорадная - отцовская. Нет, скорее дедовская, всёпонимающая. Всё как описывал Воропаев.
- Вы ..., вы кто?
Разгладив седые усы пальцами, дед, внимательно посмотрел на стоящего перед ним доктора и сказал, чётко произнося каждое слово:
- Я это я. А ты уважаемый кто будешь?
Викентий Павлович, словно мальчишка, бежал по лестнице на последний этаж, перепрыгивая через несколько ступенек за раз. Сердце билось часто, но ровно. Оказавшись на третьем, он, напугав медсестру, протопал по коридору и ворвался в свой кабинет. Подбежав к столу, врач схватил со столешницы бланк принудительной госпитализации и, порвав его на мелкие клочки, выбросил в корзину для мусора, твёрдо решив сегодня же, ещё раз поговорит с Воропаевым, чтобы успокоить парня и объяснить ему, что он не сумасшедший. Ведь заразного безумия не бывает. Забелин не успокоился, пока не заполнил выписку и не спрятал в карман гимнастерки, довольно похлопав себя по карману.
- Уф-ф-ф. Так-то оно лучше будет. Только сейчас начальник госпиталя заметил, что всё ещё сжимал в руке полупустой кисет с павлином, который подмигивал ему зелёным глазом в виде камушка.