"Дед": заслужить чудо

Сединкин Владимир Александрович

"Дед": заслужить чудо

Дверь открылась и в кабинет, не утруждая себя даже формальным "можно войти" или "вы не заняты Викентий Павлович", вошёл начальник особого отдела дивизии Щукин. Отодвинув ногой в сторону табурет напротив рабочего стола начальника госпиталя, он замер, над доктором буравя его взглядом. Всё-таки фамилия Николаю Николаевичу очень подходила, было в ней что-то такое ... хищное.

- Чем обязан?

Скривив недовольную гримасу, особист произнёс:

- Что вы намерены делать с Воропаевым?

- Ну, ранение не тяжёлое. Кость не задета, думаю денька через три ...

- Перестаньте нести чушь! - стукнул кулаком по столешнице, Щукин.

Взглянув на удивленно раскрытые глаза хозяина кабинета, и поняв, что переборщил, Николай Николаевич плюхнулся на стоящий позади него табурет, выдохнул воздух сквозь сжатые зубы и продолжил:

- Вы же прекрасно понимаете, о чём я. Меня беспокоит его душевное здоровье ... или как там у вас врачей это называется?

Кашлянув, Забелин налил себе из графина в стакан воды и продолжил:

- И психиатр и психолог не нашли у него никаких отклонений.

Щукин подпрыгнул со своего места и, спрятав руки в карманы галифе буквально прокричал:

- То есть вы считаете, что у него все дома?

Сделав несколько глотков воды из стакана, начальник госпиталя, вытер губы тыльной стороной ладони и пояснил:

- Вы сами потребовали вызвать других специалистов, так как медицинское заключение наших вас не устроило. Столичные врачи всего лишь подтвердили наш диагноз.

- Какой диагноз?! - снова подпрыгнул на месте особист.

- Психическое здоровье Воропаева в норме. Никаких отклонений нет.

Вытянув из кармана брюк огромный платок, Щукин долго высмаркивался в него, а затем абсолютно успокоившись, снова сел на своё место.

- И вас не настораживает тот факт, что он видел того чего не было и быть не могло?

Этот разговор нервировал Забелина, но как человек ответственный и здравомыслящий, он понимал, что избежать его не удастся.

- Парень герой. Сколько там он немцев убил? Пятьдесят восемь, шестьдесят?

- Шестьдесят четыре, официально подтверждённых.

- Ну, вот видите. Целые сутки он в одиночку сражался с противником среди мёртвых тел своих товарищей. Возможно, у него был стресс, который и вызвал временные галлюцинации.

Пододвинув табурет к рабочему столу собеседника, особист почти шёпотом спросил:

- А признаки стрессового состояния у него обнаружены?

- Нет. Не обнаружены, - развёл руками в стороны Забелин. - Но это же психиатрия, с полной уверенностью сказать что-либо трудно. Вы же не сомневаетесь в его подвиге?

- Конечно, нет. Есть куча фактов подтверждающих его отважное поведение. К тому же у нас имеются показания красноармейца Каримова, который почти сутки находился на позиции корректировщика и всё видел собственными глазами в бинокль.

- Ну, вот видите. Что же вам ещё нужно?

Снова стукнув кулаком по столу, от чего стакан с остатками воды подпрыгнул и перевернулся, Николай Николаевич проорал:

- Вы что не понимаете? Возможно, даже, скорее всего, Воропаева представят к званию Героя Советского Союза. Его будут фотографировать, брать у него интервью, повезут в Москву для встречи с нашим руководством. Не исключаю такой возможности, что товарищ Ворошилов или даже сам товарищ Сталин попросят его рассказать о подвиге. А вдруг он ляпнет им про этого старика, который будто бы сидел с ним целые сутки в окопе?

Смахнув с зелёного сукна капли воды, начальник госпиталя посмотрел на Щукина.

- Ну, он же не идиот. Поговорите с ним.

- В этом всё и дело. Если он адекватный человек и ваши врачи правы, то проблем нет. Воропаев забудет про своего старика, и будет наслаждаться заслуженной славой. А если доктора ошиблись, ... тогда место ему не в рядах Красной армии, а в психиатрической лечебнице.

Вынув из нагрудного кармана мундира портсигар, Щукин достал папиросу и постучал ей по металлической крышке коробочки.

- Николай Николаевич вы, что предлагаете отправить парня в дурдом? - не веря своим ушам, спросил Забелин.

Прикурив от зажигалки и выпустив из ноздрей струйки дыма, особист, пристально взглянул на начальника госпиталя.

- А вы предлагаете отправить в Москву сумасшедшего? Понимаете, чем это грозит?

- Вы сгущаете краски.

- Возможно, но проверить так это или нет, не собираюсь.

Вытерев рукавом пот, выступивший на лбу, Забелин молча уставился в окно, за которым вовсю хозяйничал последний весенний месяц.

Потушив папиросу в бронзовой пепельнице стоящей на столе, Щукин медленно, с какой-то садистской тщательностью, положил перед хозяином кабинета два листка бумаги.

- Не позднее, чем завтра, вы как начальник госпиталя должны принять решение насчёт Воропаева. Верхний бланк - принудительная госпитализация, нижний - выписка по выздоровлению.

Дверь кабинета бесшумно закрылась, и о визите особиста напоминал только запах папирос всё ещё витавший в воздухе.

- Тоже мне вершитель судеб, - тихо произнёс себе под нос Забелин, вставая на ноги. Одной рукой он подцепил со стола бланки, а другой снял с вешалки белый медицинский халат. Набросив его на плечи, он вышел из кабинета.

* * *

Воропаев в одиночестве сидел в своей палате и также как Забелин всего несколько минут назад, смотрел в окно, наслаждаясь весенней погодой.

Больничная пижама, серый шерстяной халат, матерчатые тапочки на босу ногу, так не вязались с образом отважного героя целые сутки в одиночку ведущего бой с превосходящими силами противника. Сейчас перед Викентием Павловичем сидел рядовой пациент с забинтованной рукой на перевязи и синяками под глазами.

- Здравствуйте Александр, меня зовут Викентий Павлович. Я начальник этого госпиталя.

Воропаев устало взглянул на врача.

- Наверное, именно вы будете принимать решение о моём будущем? Щукин мне всё подробно объяснил.

Желваки заиграли на скулах солдата.

- Так куда меня, к психам или разрешите вернуться в часть?

Забелин присел на пустующую кровать соседа Воропаева, нащупав пальцами руки, жгущие его бедро бланки в кармане халата.

- Давай так, ты расскажешь мне что произошло, а я обещаю разобраться и не принимать скоропалительных решений. Согласен?

- Согласен.

Вздохнув солдат, наверное, уже в двадцатый раз начал пересказывать свою историю.

- 14 апреля 1942 года моя рота заняла высоту между деревнями Маслово и Пастухово. Нас было восемьдесят шесть человек.

Громко сглотнув слюну, он продолжил:

- Немцы атаковали наши позиции весь день и всю ночь. Мы подбили шесть танков и четыре бронетранспортёра, уничтожили почти сотню пехоты и нескольких мотоциклистов. К утру нас осталось только двое - я и Коля Михеев, который был серьёзно ранен в живот. Я пытался оказать ему помощь, но к полудню он скончался.

Видно было, что воспоминания о смерти товарищей приносят боль Воропаеву. Крепко сжав кулак на здоровой руке, он опустил глаза в пол и немного помолчав, продолжил:

- Примерно через час после смерти Николая немецкая пехота вновь пошла в атаку. Я перемещался по окопу и стрелял, стрелял, стрелял. Скольких убил, точно сказать не могу, но думаю не менее дюжины.

- Говорят ты "Ворошиловский стрелок"? - спросил Забелин, стремясь отвлечь парня от мыслей о погибших сослуживцах и боясь, что он замкнётся и замолчит.

- Да. Значок получил ещё в учёбке.

- А где ты брал патроны, чтобы вести бой?

Махнув здоровой рукой в сторону окна, как будто врач мог что-то там увидеть, солдат пояснил:

- Я стрелял из винтовки. Пробежался вдоль наших позиций, обшарил тела ребят и набрал целую каску для трёхлинейки.

- Что было дальше?

- Когда фрицы отступили, вернулся к телу Николая. Привёл себя в порядок: одел чистую гимнастёрку, сапоги почистил, вымыл лицо.

Конец ознакомительного фрагмента.