Четвертое сословие

Кит спрыгнул с подножки трамвая на уже знакомой остановке, взбежал по ступенькам и за несколько минут до девяти уже стоял перед конторкой. На этот раз он прождал минут двадцать, читая газеты. Наконец к нему вышла смущенная секретарша директора.

— Мне очень жаль, мистер Таунсенд, — сказала она, — но капитану Армстронгу неожиданно пришлось вылететь в Англию. Вас охотно примет его заместитель лейтенант Уэйкхем.

Кит провел около часа с лейтенантом Уэйкхемом, который все время называл его «старина», объяснил, почему ему нельзя в Шпандау, и тоже острил по поводу Дона Брэдмана. Выйдя от него, Кит подумал, что он больше узнал о состоянии английского крикета, чем о ситуации в Берлине. Остаток дня он провел в американском секторе и поговорил с несколькими американскими солдатами. Они с гордостью доложили ему, что никогда не выходят за пределы своего сектора, пока не наступает срок возвращаться в Штаты.

Ближе к вечеру он снова зашел в гараж, и англоговорящий механик заверил его, что машина будет готова к следующему вечеру.

Назавтра Кит на трамвае отправился в русский сектор. Он быстро понял, как ошибался, думая, что не узнает ничего нового. Лейбористский клуб Оксфордского университета был бы очень огорчен, услышав, что обитатели Восточного Берлина выглядят гораздо хуже, чем их соотечественники в секторах союзников — согбенные плечи, низко опущенные головы, шаркающая походка. Они не разговаривают даже друг с другом, а с Китом и подавно. Статую Гитлера на главной площади сменил огромный памятник Ленину, на каждом углу красовались громадные портреты Сталина. Проболтавшись несколько часов по мрачным улицам и не найдя ни одного бара или ресторана, Кит вернулся в британский сектор.

Если завтра утром он уедет в Дрезден, думал Кит, он сможет выполнить задание раньше срока, и тогда, наверное, ему удастся провести пару дней в Дювиле, пополнив свои истощившиеся финансы. Насвистывая, он вскочил в трамвай, идущий в сторону автомастерской.

«Эм-джи» стоял во дворе, и Кит не мог не признать, что выглядит он великолепно. Его даже помыли, и красный капот сиял в лучах заходящего солнца.

Механик протянул ему ключ. Кит сел за руль и включил двигатель. Машина завелась мгновенно.

— Здорово, — обрадовался он.

Механик довольно кивнул. Когда Кит вышел из машины, другой рабочий гаража наклонился и вытащил ключ из зажигания.

— Итак, сколько я должен? — спросил Кит, открывая бумажник.

— Двадцать фунтов, — ответил механик.

Кит резко повернулся и уставился на него.

— Двадцать фунтов? — задохнулся он. — Но у меня нет таких денег. Вы уже получили тридцать шиллингов, и вообще, эта чертова машина обошлась мне всего в тридцать фунтов.

Информация не произвела на механика ни малейшего впечатления.

— Нам пришлось заменить коленчатый вал и восстановить карбюратор, — пояснил он. — А запчасти достать нелегко. Не говоря уж о кузовных работах. В Берлине невелик спрос на такую роскошь. Двадцать фунтов, — повторил он.

Кит открыл бумажник и стал считать деньги.

— Сколько это будет в немецких марках?

— Мы не принимаем марки, — покачал головой механик.

— Почему?

— Британцы предупредили, что сейчас много фальшивых марок.

Кит решил, что пора сменить тактику.

— Это же просто вымогательство! — закричал он. — Я добьюсь, чтобы вас закрыли!

Немец равнодушно выслушал его тираду.

— Может, вы и выиграли войну, сэр, — сухо произнес он, — но это не значит, что вы не должны платить по счетам.

— Вам это так не пройдет! — бушевал Кит. — Я сообщу о вас моему другу капитану Армстронгу из ОИССО. Тогда узнаем, кто здесь главный.

— Пожалуй, стоит вызвать полицию. Пусть они решают, кто здесь главный.

Это остудило пыл Кита. Некоторое время он ходил по двору и наконец признался:

— У меня нет двадцати фунтов.

— В таком случае вам, наверное, придется продать машину.

— Ни за что, — покачал головой Кит.

— Как бы вы ни решили, она останется у нас в гараже — по обычному дневному тарифу, — пока вы не оплатите счет.

Механики нависли над его «эм-джи», и Кит побагровел. Они невозмутимо смотрели на него.

— Сколько вы можете за нее предложить? — наконец спросил он.

— Ну, подержанные спортивные машины с правым рулем не пользуются большим спросом в Берлине, — ответил механик. — Но думаю, я смогу заплатить вам 100 тысяч марок.

— Вы же говорили, что не имеете дела с марками.

— Только когда продаем. Покупка — дело другое.

— После оплаты счета у меня что-нибудь останется от этих ста тысяч?

— Нет, — сказал механик. Он немного помолчал, потом с улыбкой добавил: — Но мы поможем вам поменять деньги по хорошему курсу.

— Проклятые нацисты, — тихо пробормотал Кит.

На втором курсе друзья из Лейбористского клуба убедили Кита баллотироваться в комитет. Он сразу сообразил, что, хотя в клубе состоит больше шестисот человек, именно комитет встречается с министрами, когда те посещают университет, и именно комитет обладает властью принимать решения. Они даже выбрали представителей, которые присутствовали на партийных конференциях и, таким образом, могли повлиять на политику партии.

Когда объявили результаты голосования, Кит удивился, узнав, что победил с большим преимуществом. В понедельник он присутствовал на первом заседании комитета в «Каменщиках». Он молча сидел сзади и не мог поверить в происходящее. Этот комитет повторял все, что Кит презирал в Британии. Это был реакционный, предвзятый и, когда доходило до принятия настоящих решений, ультраконсервативный комитет. Если кто-то предлагал оригинальную идею, ее долго обсуждали, а потом благополучно забывали, перенеся собрание в бар внизу. Кит понял, что быть членом комитета недостаточно, если он хочет претворить в жизнь свои наиболее радикальные идеи. На последнем курсе надо стать председателем Лейбористского клуба. Когда он упомянул о своем замысле в письме отцу, сэр Грэхем написал в ответ, что его больше интересует степень Кита, поскольку должность председателя Лейбористского клуба не имеет первостепенного значения для человека, который надеется унаследовать газетный бизнес.

Единственным соперником Кита оказался вице-председатель Гарет Уильямс. Он был сыном шахтера со стипендией от Нитской средней школы и, само собой, имел все необходимые данные для этой должности.

Выборы руководителей были назначены на вторую неделю Михайлова триместра.[11] Кит понимал — если он хочет стать председателем, ему нужно использовать каждую минуту первой недели. Поскольку Гарет Уильямс скорее пользовался популярностью у комитета, чем у рядовых членов, Кит точно знал, куда направить свои усилия. Первые десять дней триместра он приглашал выпить у себя в комнате некоторых зарегистрированных членов клуба, в том числе первокурсников. Каждый вечер они ящиками поглощали пиво, ели пирожки, пили дешевое вино — и все за счет Кита.

За сутки до выборов Кит решил, что все на мази. Он просмотрел список членов клуба, отмечая галочкой тех, с кем уже наладил отношения и кто, он не сомневался, будет голосовать за него. Сторонников Уильямса он отмечал крестиком.

Вечером накануне выборов проходило очередное заседание комитета, но Кит испытывал огромное удовольствие от мысли, что больше ему не придется присутствовать при обсуждении бессмысленных резолюций, которые в конечном счете всегда оказываются в ближайшей мусорной корзине. Он сидел в глубине комнаты, безучастный к внесению бесконечных поправок в подпункты, столь любимые Гаретом Уильямсом и его кликой. Почти час комитет обсуждал постыдный уровень безработицы, который недавно достиг 300 тысяч. Киту хотелось указать братьям, что в Британии, по его мнению, как минимум 300 тысяч человек, которые попросту не способны работать, но он решил, что накануне выборов, когда ему потребуется их поддержка, такое выступление было бы неразумным.

Он откинулся на спинку стула и почти задремал, но вдруг… Когда перешли к пункту «Другие вопросы», Хью Дженкинс (из Сент-Питерза), член комитета, с которым Кит почти не разговаривал — не только потому, что тот представлял Ленина либералом, но и потому, что он был ближайшим союзником Гарета Уильямса, — неуклюже поднялся со своего места в первом ряду.