Четвертое сословие

— Брат председатель, — начал он, — меня поставили в известность, что было нарушено Правило процедуры номер девять, подраздел «в», касающееся выборов руководителей данного комитета.

— Давай, не тяни, — сказал Кит. У него уже были кое-какие планы насчет брата Дженкинса, о которых не говорилось ни в одном своде правил.

— Потерпи, брат Таунсенд, — обернулся к нему Дженкинс, — тем более вопрос напрямую касается тебя.

Кит резко выпрямился и впервые за вечер стал внимательно слушать.

— Оказывается, брат председатель, последние десять дней брат Таунсенд вел предвыборную агитацию, чтобы заручиться голосами в свою пользу.

— Естественно, — вставил Кит. — А как еще можно набрать голоса?

— Что ж, я рад, что брат Таунсенд этого не скрывает. В таком случае, брат председатель, вам не придется проводить внутреннее расследование.

Кит озадаченно ждал разъяснений Дженкинса.

— Очевидно, — начал он, — брат Таунсенд не удосужился заглянуть в свод партийных правил, в котором ясно говорится, что любые формы предвыборной агитации строго запрещены. Правило процедуры номер девять, подраздел «в».

Кит вынужден был признать, что у него нет свода правил, и он, конечно же, никогда его не читал, тем более Правило процедуры номер девять со всеми его подразделами.

— К сожалению, долг велит мне вынести на рассмотрение комитета следующую резолюцию, — продолжал Дженкинс. — «Не допускать брата Таунсенда к участию в завтрашних выборах и одновременно исключить из комитета».

— Вопрос по порядку ведения заседания, брат председатель, — подскочил другой член комитета, сидевший на втором ряду. — Полагаю, ты заметил, что нам предлагают две резолюции.

Комитет еще минут сорок обсуждал, сколько резолюций нужно ставить на голосование — одну или две. В конце концов они остановились на поправке к предложению: одиннадцатью голосами против семи было принято решение, что резолюций две. Потом последовали новые выступления и обсуждение процедурного вопроса, позволить ли брату Таунсенду принять участие в голосовании. Кит заявил, что вполне обойдется без голосования по первой резолюции.

— Какое благородство, — ухмыльнулся Уильямс.

Десятью голосами против семи, с одним воздержавшимся, комитет принял резолюцию вычеркнуть брата Таунсенда из списка кандидатов на пост председателя.

Уильямс настоял, чтобы результаты голосования внесли в протокол собрания на случай, если в будущем кому-то придет в голову обжаловать решение. Кит ясно дал понять, что не собирается ничего обжаловать. Уильямс не мог сдержать усмешки.

Кит не стал дожидаться результатов голосования по второй резолюции и вернулся в свою комнату задолго до ее принятия. Он пропустил пространное обсуждение вопроса, стоит ли им напечатать новые бюллетени — ведь теперь у них только один кандидат на пост председателя.

На следующий день несколько студентов, узнав о дисквалификации Кита, высказали сожаление по этому поводу. Но он уже понял, что лейбористская партия вряд ли войдет в реальный мир до конца века, и он ничего не может с этим поделать — даже если станет председателем клуба.

Тем же вечером за стаканом хереса ректор колледжа согласился с его точкой зрения. Вдобавок он сказал:

— По-моему, это даже к лучшему. Хочу вас предупредить, Таунсенд, если вы и дальше будете учиться так же бессистемно, как эти два года, вряд ли вы получите диплом нашего университета. Таково мнение вашего преподавателя.

Не дав Киту сказать ни слова в свое оправдание, ректор продолжил:

— Я, конечно, понимаю, что оксфордская степень не имеет большого значения для выбранной вами карьеры, но смею предположить, что ваших родителей постигнет горькое разочарование, если три года учебы окончатся для вас ничем.

Той ночью, лежа в постели, Кит всерьез задумался о предостережении ректора. Но толчком к действию стало письмо, которое он получил несколько дней спустя. Мать сообщала, что отец перенес микроинфаркт, и она надеется, что теперь он переложит часть своей ответственности на другие плечи.

Кит сразу же заказал разговор с Тураком. Когда его наконец соединили, он первым делом спросил, не нужно ли ему вернуться домой.

— Нет, — твердо ответила она. — Но твой отец надеется, что теперь ты будешь больше времени уделять своей степени, иначе, по его мнению, Оксфорд окажется пустой тратой времени.

Кит решил в очередной раз удивить экзаменаторов. Следующие восемь месяцев он посещал все лекции и не пропустил ни одного практического занятия. Во время каникул он с помощью доктора Хоуарда продолжал зубрить и готовиться к экзаменам, поняв, как мало он работал за прошедшие два года. Он пожалел, что не взял с собой в Оксфорд мисс Стедман вместо «эм-джи».

В понедельник на седьмой неделе последнего триместра он явился на публичный экзамен в университетской форме — темный костюм, воротничок и белый галстук — и студенческой мантии. Следующие пять дней он сидел за отведенным ему столом и, склонив голову, старался дать как можно больше ответов на вопросы в одиннадцати экзаменационных билетах. На пятый день он вышел на свет божий и вместе с друзьями пил шампанское на ступенях университета, предлагая всем прохожим разделить с ними радость.

Через шесть недель Кит вздохнул с облегчением, увидев свое имя в списках тех, кому присудили степень бакалавра искусств с отличием. С тех пор он никому никогда не говорил, какую степень получил, хотя вынужден был согласиться с доктором Хоуардом, что она не имела особого значения для его карьеры.

Кит хотел вернуться в Австралию на следующий день после того, как узнал результаты экзамена, но отец даже слышать об этом не желал.

— Я рассчитываю, что ты будешь работать у моего старого друга Макса Бивербрука в «Экспрессе», — раздавался его голос сквозь треск на линии. — Бивер всему тебя научит. За шесть месяцев ты узнаешь у него больше, чем за три года в Оксфорде.

Кит не стал говорить ему, что это вряд ли будет большим достижением.

— Единственное, что меня беспокоит, папа, это твое здоровье. Я не хочу оставаться в Англии, если могу приехать домой и взять на себя часть твоей работы.

— Я чувствую себя прекрасно, как никогда, мой мальчик, — ответил сэр Грэхем. — Врач говорит, я почти пришел в норму, и если не буду перетруждаться, проживу еще очень долго. Со временем ты принесешь мне гораздо больше пользы, если научишься своему делу на Флит-Стрит, а не дома под моим крылышком. Сейчас же позвоню Биверу. Так что черкни ему пару строк — сегодня же.

Кит написал лорду Биверу, и три недели спустя владелец «Экспресса» удостоил сына сэра Грэхема Таунсенда пятнадцатиминутной аудиенции.

Кит приехал к Арлингтонскому дому раньше назначенного времени и несколько минут ходил взад и вперед по улице Сент-Джеймс, прежде чем войти во внушительный многоквартирный дом. Ему пришлось ждать, и только через двадцать минут секретарь проводил его в огромный кабинет лорда Бивербрука с видом на Сент-Джеймский парк.

— Как поживает отец? — были первые слова Бивера.

— Хорошо, сэр, — Кит стоял перед его столом, так как ему не предложили сесть.

— А ты, значит, хочешь пойти по его стопам? — внимательно посмотрел на него старик.

— Да, сэр, хочу.

— Ладно, тогда завтра в десять утра придешь в кабинет Фрэнка Баттерфилда в редакции «Экспресса». Он лучший заместитель редактора на Флит-Стрит. Вопросы есть?

— Нет, сэр, — ответил Кит.

— Хорошо, — кивнул Бивербрук. — Передавай привет отцу.

Он наклонил голову, очевидно давая понять, что разговор окончен, и через тридцать секунд Кит снова был на улице.

На следующее утро он явился на Флит-Стрит к Фрэнку Баттерфилду. Замредактора постоянно бегал от одного журналиста к другому и, казалось, никогда не останавливался. Кит старался не отставать и очень скоро понял, почему Баттерфилд трижды разведен. Немногие нормальные женщины способны вынести такой образ жизни.

Шли недели, и Киту наскучило повсюду таскаться за Фрэнком. Ему не терпелось получить более широкое представление о том, как делают газеты, как ими управляют. Фрэнк, чувствуя недовольство юноши, разработал программу, которая обеспечивала ему полную занятость. Три месяца Кит провел в отделе распространения, следующие три — в рекламе, и еще три — в типографии. Там он обнаружил бесчисленных членов профсоюзов, которые играли в карты, когда должны были работать на станках, или устраивали перерыв в работе между питьем кофе и ставками у ближайшего букмекера. Некоторые даже отмечались на проходной под двумя или тремя именами, получая зарплату за каждого.