На осколках цивилизации

Константин задумался над его словами, но вместе с тем решил для себя, что это сейчас не проблема. После завтрака, первого за всё это время настоящего завтрака, он ощутил в себе силы и, взяв общение с Чеса, что тот не пойдёт работать, а будет тихо сидеть дома, сделает вторую часть уборки, посмотрит, что скрывает погреб, и подумает над тем, что делать с двадцатью оставшимися крышками, пошёл записываться на самую высокооплачиваемую работу в этом месте — строителем подземных убежищ. Конечно, не факт, что его возьмут — бумажечка, будучи его паспортом, говорила о том, что ему максимум можно доверить побелку стен или донос воды для кухни. Но был и другой факт — опасность работы и наверняка немногочисленность желающих. Джон шёл с уверенностью, граничащей даже с самоуверенностью; он знал, что своего добьётся.

Он направился вверх по улице и скоро очутился рядом со входом в шахты, откуда вчера вынесли трупы; рядом стоял крохотный домишко — явно для оформления на работу. На двери как всегда висела бумажка с двумя надписями: оставшимися свободными местами и ценой за день. Цена оказалась перечёркнута и вместо неё было нашкрябано «55 кр./день». Джон знал, отчего такое повышение зарплаты… Оставалось десять мест; он толкнул деревянную дверь вперёд и вошёл в маленькую «приёмную», на самом деле комнату, обставленную двумя столами и скамейками для ожидающих. За столами сидели люди, ожидающих было два человека; Джон присел к ним и стал вертеть в руках свой «паспорт».

Разговаривали шёпотом; собеседование проходило быстро — не более двух минут. Вот уже и настала очередь Джона подходить к столику. Перед ним сидел мужик, которого именно что только и можно было назвать «мужиком», а не мужчиной: грубые черты, смуглая кожа, сильные руки, волосы короткие и жёсткие, лицо даже в грязи, а одежда не первой свежести. Кажется, это был какой-то бригадир…

— Давай паспорт, — сказал он, как только Джон уселся на стул; пробежав карточку глазами, он ехидно глянул на него: — Ты не подходишь, знаешь? Ты ведь почти ничего не можешь, верно? Нам нужны строители или хотя бы связанные с этим профессии, а не разнорабочие. Учить тебя здесь с нуля никто не собирается.

— Я научусь сам. По образу и подобию… — Джон искривил губы в ухмылке, готовый на спор. — Вчера отсюда вынесли пять трупов. И цена стала выше. Здесь дела идут не очень, правда? Получается, скоро строителей не будет и строительство прекратится, так?

Мужик нахмурился, но более никак не отреагировал. Потом ответил:

— Это я так, как бы поступил, будь сейчас всё хорошо. Смерти у нас дело типичное, но вчера был действительно какой-то пик. Именно поэтому я разрешаю тебе работать. На какой срок тебе?

— Пока на неделю. Я же могу отказаться в любой момент?

— Конечно! Только потом придётся снова проходить процесс оформления. И, возможно, тогда дела наладятся и тебя попросту не примут. Но если отработаешь две недели, ты получишь новую отметку в паспорте вместо этого. По рукам?

— Да, — Джон едва заметно, но с облегчением выдохнул.

— Вот твоя карточка, заходишь не через эти двери, а которые рядом, может, видел. Это пропуск, показываешь охраннику. Пока будешь в шестой бригаде, где проходит как бы практика тех, кто не умеет. Там тебя быстренько бригадир научит всему, только готовься к изнурительному труду и быстро соображай — тупых не любят. Зарплата там меньше в два раза. Так будет проходить две недели. Можем отдавать плату жетонами и крышками или только крышками — на усмотрение. Потом получаешь новую отметку в паспорте и идёшь работать на полную плату. Делать на две недели?

— Да… — ещё раз подтвердил Джон; он чувствовал, что предстоит нелёгкое занятие. Мужик черкнул пару строчек в бумажке, спросил его имя и подал ему.

— Если с сегодняшнего дня, то проходи. На входе будут ставить штампик в эти столбцы. Когда они закончатся, прикрепится другая карточка. Есть поощрения за отработанные трудодни. Через две недели приходи — поставлю новую профессию в паспорт. Если не заявляешься на работу три дня — распрощаемся, возможно, навсегда. Всё понятно? Как войдёшь, отведут к шестой бригаде, к её главному. Он тебе дальше расскажет, что делать, выдаст одежду, расскажет про обед, перерывы, предоставит план работ. Иди.

Джон взял свои бумажки и пошёл на выход; мужик говорил рублено, перескакивая с одной темы на другую, но в общем-то суть он понял: двадцать семь с половиной крышек у него сегодня будут. Когда вышел, свернул направо, в огороженный решёткой ход, и постучал; заскрежетал замок, его впустили, потребовав пропуск. Там ещё один мужик, выйдя из своей будки, поставил ему на первой строчке штамп с надписью «Работа принята» — наверное, штампы теперь были редки и на такие случаи подходили любые, с любой надписью. Тот же мужик буркнул ему что-то о том, что двигать нужно ко входу в так называемые шахты, и кивнул на огромную железную дверь впереди. Сзади неё было что-то похожее на коридор, идущий под землю; перед этим висел огромный плакат с нарисованным от руки чертежом планируемых работ: светлыми чернилами — что ещё предстоит сделать, чёрными — что уже сделано. Наверняка понятно, какой оттенок преобладал на этом плане… У этих людей были наполеоновские планы; многое ли они совершат из них?

Дверь была тяжела, но открылась; Джон вошёл в какое-то подобие уходящего вниз коридора, крышу которого поддерживали балки; света здесь было мало — электричество, понятное дело, уже давно пропало (его лишь, кажется, вырабатывали в ограниченном количестве только для больниц), и горели здесь керосиновые лампы, висящие сверху через каждые метров десять-двадцать. Джон стал шагать вниз — не было ступеней, просто пологий скат. Где-то далеко-далеко, казалось, под самой толщей земли, слышались напряжённые крики, переговоры, какие-то удары — работа шла в самом разгаре.

Шёл он недолго: вот впереди забрезжил более яркий свет и стал виднеться человек. Джону нужна была шестая бригада. Коридор, по которому он шёл, разделялся там на три, ещё менее освещённых и ещё более круто уходящих вниз. Человек (ещё один невзрачный мужик, из той породы рабочих, лица которых до ужаса идентичны) спросил у него, в какую ему бригаду, и, услыхав, махнул рукой в сторону крайнего правого коридора.

— Там расположены пятая и шестая бригады. Там… — он показал на крайний левый, — третья и четвёртая, а посредине — первая и вторая. Это для информации. Бригадира найдёшь в отдельной комнатке перед самой площадкой. Постучись, и он тебе всё расскажет…

Джон поплёлся дальше, перед этим рассмотрев ещё один ход, ведущий сюда, а не отсюда. Он не помнил, чтобы на поверхности были ещё ходы, но территория, занимаемая под работы, была обширной, поэтому пространство, обнесённое забором, могло скрывать разные потайные ходы. Но Джон немного не понимал одного: зачем их скрывать? Мало ли какая опасность… Однако внимательность в этом деле была лучшим другом — вот какой вывод он сделал.

Чем глубже он спускался, тем слышнее становились крики, разговоры, брань рабочих и нередкие удары каких-то инструментов. Воздух становился более спёртым; где-то два десятка метров перед самой площадкой вообще были не освещены. Но затем, за поворотом, открывалась широкая полукруглая площадка с не менее чем тридцатью людьми, работающими на ней. Вот здесь света не жалели — всё было видно, как днём. Слышались удары лопатой о твёрдую землю, противные звуки пилы, перерезающей какую балку надвое, глухой стук молотка и ещё много таких звуков, какие каждый из нас может услыхать, находясь недалеко от стройки; только здесь было одно различие: не было слышно ни болгарки, ни сварочного аппарата, ни сверла. Скорее, здесь были видны такие причудливые и странные приборы, которые современный человек позабыл. Здесь были звуки стройки, но стройки старинной, будто бы восемнадцатого века, когда ещё не было придумано электричество, а существовали лишь какие-то простые механизмы. Лишь потом Джон узнал, что и под землю провели то ценное электричество, большая часть которого уходила на больницы, только им могла пользоваться первая бригада и никакая более. В ней вообще, как говорили, самые профессиональные строители и обычному человеку, даже прошедшему практику в две недели, не светит ничего выше третьей. Именно поэтому сразу после смены первой бригады на вторую работа становилась тяжелее и опаснее — больше никто не обучал и не давал поблажек… Но сейчас Джон этого не знал, да если бы и знал — навряд ли отказался.