Страница 123 из 141
— Именно поэтому, чёрт возьми, уже не имеет значения, что я гей или ты гей! Ты не догадываешься, но, поверь мне, ты принимал это у себя в душе уже продолжительное время. А сейчас просто…
— Просто пытаюсь сбежать от счастья, ещё не веря в него… Да, я понял, Джон, — парень кивнул, губы слегка задрожали; он опустил голову на плечо Джону и резко усмехнулся. Константин знал: это переизбыток чувств. Ему самому принять всё это оказалось в какой-то степени легче (что удивительно, как ни крути): сказалась моральная усталость и измотанность. Чес, вероятно, ещё немного пострадает. Парнишка повернул голову так, что теперь его тёплое дыхание касалось шеи Джона. Так они, не двигаясь, посидели какое-то время.
— Спасибо тебе, — вдруг проговорил Креймер, отодвинувшись от него и усмехнувшись. — Если бы не твоя благоразумность, я бы давно сошёл с ума. И в тюрьме ты не давал мне накосячить, как мог. Нет-нет, серьёзно! — воскликнул он, видя, как Джона постепенно распирало на смех. — Если бы ты не сказал мне сегодня эту вразумляющую речь, я бы думал, что мы решили замять вчерашний разговор под предлогом того, что я нёс какую-то дикую чушь.
— Чушь? Ага, а я типа подтвердил эту чушь тогда, на реке! — Чес, пытаясь стянуть улыбку назад пальцами, задрожал. Джон, глядя на него, не смог не заразиться этим. Спустя секунду они уже смеялись, громко, звонко, беспечно, иногда касаясь друг друга руками. Тогда Константин ещё раз понял для себя, что же такое всё-таки счастье; Чес, наверное, тоже.
Иногда всё же не верилось, что можно так беспечно жить и что вообще где-то есть такая жизнь; за полуобвалившимися останками цивилизованной жизни и озверевшими людьми невозможно было разглядеть нечто подобное, что проживали сейчас Джон с Чесом. Тогда хаос резко обрушился на мир; отдельный мини-хаос ворвался в жизнь Джона в лице Чеса, открывшего ему ясный взгляд на происходящее. Потом потихоньку судьба стала вычёркивать лишних, по её мнению, людей из жизни Джона и пустила его самого на волю центробежных сил, раскручивающих его по кругам Ада. И Чеса не могло не зацепить вместе с ним. После этого всего трёхразовое обильное питание, полдники, чистое бельё, продолжительный сон и частые прогулки — всё это казалось земным, невозможным Раем. И сам факт того, что Джону больше не нужно скрывать нечто в их отношениях с Чесом, спрашивать, почему он делает так или иначе, почему между ними проскальзывают безумства, делал эту размеренную жизнь ещё более приятной.
За больницей находилась чудесная, но маленькая аллея из пожелтевших деревьев. Там стояли большие удобные скамейки, и гулять можно было в любое время. Джон и Чес любили мотаться там, иногда заходя на газон и садясь под деревья: почему-то так было лучше. Им удалось немного познакомиться с другими больными именно благодаря этому месту. Люди, хоть порой и лечились от чего-то более существенного, чем они с Чесом, были добры, вежливы и разговорчивы. Джон поначалу относился ко всему скептически, но благоприятная обстановка размягчала его. Постепенно страшные моменты прошлого стирались из его памяти, но всё-таки… всё-таки они были словно след от хорошо заточенного карандаша: вроде, какую-то часть резинкой стереть можно, но вмятины остаются такие, что не составляет труда прочесть, что здесь было написано. Также оказалось и в памяти Джона: каждое печальное событие оттеснило в его душе своеобразное болезненное клеймо. Кровь от них уже давно стёрлась, а раны зажили, даже резь прошла, но вот само клеймо будет, скорее всего, ещё долгое время.
Джон часто думал об этом, особенно когда покидал безупречно светлые стены больницы: в них никак не могло подуматься о таком. И сегодня, спустя пять дней или больше с их прибытия в Хайд, Джон и Чес до обеда решили проветриться в аллее. Они даже облюбовали своё собственное место: в конце аллеи росли старые дубы, и, если зайти поглубже в маленький лес, идущий за аллеей, можно почти скрыться от лишних взглядов и подумать о чём угодно. Там росло уже долгие столетия дерево, о большие выпирающие корни которого можно было упереться, как о спинку стула. Они не боялись застудиться, хотя погода, мягко говоря, не радовала: день ото дня становилось пасмурнее и холоднее. Скорее всего, когда выйдет солнце, они и не узнают, что это оно; уже и забывалось то, что это штат Калифорния, где почти всегда тепло и комфортно и весь день греет солнце.
Чес сидел рядом, иногда они болтали о мелочах, рассуждали вслух, что могло произойти с миром, раздумывали, как им действовать дальше, даже решили, что мечта о домике рядом с морем не так уж и невозможна. Креймер любил прикасаться к нему, редко — класть голову к нему на плечо и слушать отдалённый шум незатейливых разговоров на аллее. Они успели познакомиться почти с каждым обитателем этого места, слушали их непростые истории, рассказали очень вкратце свою. На вопрос, что же произошло в мире, никто не знал точного ответа: местные, что жили здесь до катастрофы, лишь слышали далёкие погромы да пару раз замечали на небе непонятные летающие устройства, которые даже рассмотреть нормально не удавалось, а пришедшие сюда жили недалеко от Хайда, поэтому видели, как падала цивилизация, чуть подробнее, но всё же не так подробно, как Джон с Чесом. Их рассказы о первых минутах катастрофы слушали с разинутыми ртами; на них смотрели в некотором смысле как на героев, что сумели вылезти из-под обломков и выжить. Правда, Джон ни разу не упомянул об их с Чесом мини-расследовании до катастрофы, о каких-то странных установках и о влиянии. Он решил оставить эти открытия до лучших времён, когда их слушателями будут не рафинированные почти безоблачной жизнью люди, а интересующиеся этим, готовые провести исследование.
— Знаешь, а я всё же лелею мысль о том, что мы сможем захватить чей-то дом, — вздохнув, Чес с лёгкой улыбкой повернулся в его сторону. — Ты, конечно, думаешь, что это банально и глупо.
— Даже если быть точно уверенными, что около побережья людей обстреливали так, что напугали их… А мы заметь, этого точно не знаем, — акцентировал Джон, — то что прикажешь делать, если и хозяева вернуться в свои нагретые места?
— Объявить политику: кто первый занял, того и дом! — Чес рассмеялся, однако Джон хмыкнул, всерьёз заинтересовавшись этой мыслью. Подумав немного, он выдал:
— Я почему-то уверен, что, в каком-то смысле, это так и будет. Однако, знаешь, это будет ещё не скоро… Нам бы лучше подумать о том, чем бы заняться после выписки.
Они стали перебирать варианты работы, которые им могли предложить. Джон, между прочим, во время их лечения обнаружил положительные изменения в характере Чеса: к нему возвращались прежние рассудительность и ясность мыслей, а вспыльчивость и безрассудство уходили всё дальше. Взгляд больше не полыхал безумством, там теперь проглядывали лишь живые задорные огоньки, говорившие о желании двигаться вперёд и жить в полном довольстве. Что касалось их личных отношений, о которых они, то ли плача, то ли смеясь, признались в день побега, то, думал Джон, подняв упавший на его пальто сухой ломкий лист, там не было повода волноваться. Всё шло своим неспешным ходом; каждый из них ещё потихоньку принимал это у себя. Однако Джон никуда не торопился, как и Чес: пусть некоторые интимные подробности однополых отношений им ещё придётся познать, однако за душевную сторону любви они могли не волноваться. Непривычность мягко скроется за доверием и бесконечным уважением друг к другу, знал Джон. Это знал и Чес.
В этот момент, когда Джон раздумывал, Креймеру странным образом, видимо, пришли подобные мысли, и он тихо выдал:
— Знаешь, я до сих пор не верю, что меня наконец перестанет лихорадить в личном плане. Я ведь был… все эти годы словно брошенная голодная собака, — он усмехнулся, отобрал у Джона листок, стал вертеть его у себя в пальцах. — Мотался туда-сюда, от одной к другой… Каждый раз пытался приютить своё сердце у кого-нибудь, но места для меня там уже не было. Понимаешь? — он пристально, но насмешливо посмотрел на Константина. — В конце я подумал, что, вероятно, для меня у высших сил не нашлось пары, с кем я мог бы не думать, кто я, чего стою, а мог бы просто наслаждаться жизнью.