Страница 107 из 141
— Кейт… — на выдохе, без горечи в голосе, но с некоторым сожалением произнёс он, качая головой и не желая думать, как так получилось. Он так и не разобрался в своих чувствах к ней, потому, наверное, не желал видеть её или хотя бы искать… Но теперь это показалось ему сущей мелочью. Что-то хрустнуло внутри него, отдавшись холодным эхом по всему телу, когда раздался глухой удар и когда последним в его поле зрения оказались безумные горящие глаза. Он опустил веки и вздохнул. Ведь когда-то он думал, что любил её… по крайней мере, у него была семья. Теперь он эту семью похоронил полностью. Может, ничего такого вовсе и не было? Может, это глупое влияние что-то надиктовала ему про семью, а сейчас он видит смерть совершенно незнакомого человека? Хотя та женщина, что сейчас свисала обезглавленная с постамента, брызжа кровью, была уже явно не Кейт.
Джон ощутил, как что-то противное подступило к горлу; он был готов с радостью выблевать это отвратительно чувство, но дальше тошноты, долгой и сводящей с ума, ничего не пошло. Он открыл глаза. Вокруг началась самая настоящая паника. Он и не заметил, что их с Чесом сдвинули метра на два назад с места, на котором они стояли. Чес пытался докричаться до него, дёргал его за рукав и молил ответить. Константин просто посмотрел ему в глаза, а немного погодя ответил не своим, сдавленным голосом:
— Позволь мне… позволь чуть-чуть помолчать… знаешь… — Джон рассмеялся, смеялся долго и истерически, — не каждый день до конца хоронят всю семью… — наконец на выдохе ответил он.
— Я понял… — тихо сказал Чес, взял его ладонь в свою и опустил голову. — Только вот вокруг происходит что-то ещё более плохое… нас почему-то не выпускают…
Джон только сейчас вышел из своего оцепенения и огляделся: действительно, толпа шумела и гудела, кричала, просила выпустить, но что-то мешало потоку людей покинуть этот дворик. Константин ощущал: будто что-то вскрылось на сердце, некая рана, и противно гудела и болела; только тепло ладони Чеса слегка врачевало его потерянное состояние. Парень не сказал ни слов утешения, ни соболезнования, лишь два слова «я понял», но Джону и не требовались утешения в такую минуту… он просто знал (даже не чувствовал, а именно знал): Чес с ним и готов поддерживать его. И в данный момент ему оказалось достаточно лишь прикосновения — слишком глупого для двух взрослых мужчин. Но, наверное, для того и создан такой тип людей, с которыми глупости кажутся нужными и обыденными вещами…
«И всё-таки как, как же ты, Кейт, позволила себя так сломать?..» — вскинув голову вверх, подставив лицо противным мелким каплям, вопрошал Джон, надеясь, что душа Кейт уже вознеслась, если, правда, вообще существовало место, куда можно возноситься душам, праведным и заблудшим. Джон находился в том равнодушно-отрешённом состоянии, что, взорвись перед ним бомба, он бы даже не вздрогнул и не ощутил боли, только безучастно, словно это было не его тело, упал бы на землю уже замертво. Копошащиеся вокруг, кричащие люди, что пихали ежесекундно, наступали на ноги, пытались иногда повалить, теперь почти перестали для него существовать; горе необъятное, тихое, но оттого ещё более ужасное и разрушающее раздувалось в нём и вокруг него с огромной скоростью. Так бывает, когда до сознания ещё не в полной мере доходит вся правда, скопившаяся вокруг, как вода в воздушном шарике, заполненном по максимуму, а потом вдруг некое отрезвление, возвращение в реальный мир, словно толстая игла, протыкает этот шарик и вся его мутная вода сильной струёй вырывается оттуда, не давая даже передышки на то, чтобы понять весь этот бесконечно болезненный поток мыслей.
На мгновение перехватило дыхание, захотелось кричать, пусть беззвучно, упасть на колени прямо в грязь и, согнувшись, остаться в таком положении. Жаль, что такая слабость оказалась слишком дорогой в настоящее время. Джон сумел кое-как найти силы для судорожного вдоха — горло как будто схватил спазм, не дававший воздуху пройти дальше; предметы вокруг стали понемногу принимать отчётливые формы, а его собственная ледяная ладонь заново ощутила тёплые пальцы Чеса, сжимающие её.
Чес, кажется, что-то говорил ему уже долгое время, но Джон не мог разобрать ни слова. Лишь ноги его бессознательно двигались в направлении, которое задала толпа. После чьего-то пронзительного крика-всхлипа Джона наконец-таки вернуло из полусознательного вакуумного мирка в мир реальный. Послышался выстрел, вновь чей-то ужасный крик, более измождённый и тусклый, разнёсся по всему дворику, и всё стихло; стал слышен только прерывающийся кашлем плач, шёпот испуганных людей и шелест равнодушного ко всему дождя. Плакала явно женщина. Вся толпа как по приказу остановилась. Джон едва смог расслышать слова — её самой не было видно, происходило это где-то около выхода из дворика.
— За что же?.. Он совсем… ребёнок! Он не причастен к этим людям, попал совершенно случайно!
— Все здесь совершенно случайно! — рявкнул грубый голос. — А ну вставай и иди, если не хочешь быть пристрелянной здесь!
Несколько долгих секунд молчания и надрывного плача, и ещё один гулкий выстрел. Плач прекратился, толпа вновь зашагала вперёд, подгоняемая холостыми выстрелами и криками каких-то людей по бокам. Джон разглядел одного такого: чёрный длинный плащ, ружьё, грубое мясистое лицо, выглядывающее из-под капюшона. Константин стал понемногу понимать, что происходило вокруг: вероятно, их всех приняли за сектантов и ведут… ну, явно не на что-то хорошее. Идея попытаться сбежать или что-то объяснить этим истуканам, чьё гарканье доносилось со всех сторон, была, мягко сказать, провальной. Через некоторое время перестали пугать и выстрелы, даже если они заканчивались чьими-то сдавленными возгласами…
Джон не заметил, как они дошли до выхода; под ногой ощущалось что-то нечто более плотное, чем грязь. Константин глянул вниз и едва сдержал рвотный позыв: под ногами, наполовину затоптанное в грязь, лежало месиво из крови, кожи и костей, что, судя по виднеющимся длинным волосам, раньше было женщиной. Кажется, эта та самая, что ещё недавно рыдала, наверное, над своим сыном, убитым нечаянно. Джон резко отдёрнул ногу, скорее переступил и совсем недалеко от неё увидал и её сына, по которому теперь топтались все, кому не лень. Размякшая грязь смешалась с кровью, какими-то красными ошмётками и клочками одежды. Джон бы никогда не подумал, что такой слабак, пока не увидал это зрелище и пока запах свежей крови не забил ему в нос. И правда, семейная жизнь совсем изменила его: раньше такое он мог выдерживать без проблем.
В конце концов, когда осознание, что их жизни медленно катятся в какой-то ещё более отдалённый и захолустный уголок этого Ада, что спастись, возможно, не удастся никогда, что вероятность выжить есть только сейчас, наконец пришло к нему, он решил пойти на отчаянный шаг. Заметив ближайшего конвоира, Джон, протискиваясь сквозь толпу и не слушая вопросов Чеса, направился к нему.
— Это какая-то ошибка, — добравшись, крикнул сходу он. — Мы не состоим в этой секте.
— Никто здесь не состоит, — зло хмыкнул мужик, на всякий случай повертев в руках пистолет. — А если судить по беспорядкам в деревне, то где-то треть завербована. Так что иди и не рыпайся. Потом вас всех выведут на чистую воду.
— Мы с этим парнем точно не состоим в секте. Это может подтвердить Молл Бекер, вы же наверняка знаете её? Пошлите кого-нибудь за её ответом и скажите, что спрашивает Джон… — он понимал, как глупо было просить такое у конвоира: ну кто, в самом деле, ринется выполнять требование первого встречного из всей этой толпы, да ещё и станет беспокоить ради него дочь важного здесь человека? Однако ж конвоир попался не из тех каменных истуканов; он сильно изменился в лице, будто болезненная дрожь прошла по нему, однако потом снова натянул маску хладнокровия и низким, приглушённым голосом произнёс:
— Если б вы и правда знали Молл Бекер, то уж были бы в курсе того, что два часа назад она скончалась от заражения крови…
Джон… Джон уже не удивлялся. Теперь для него реальность была что-то наподобие плохого фильма, где персонажи дохли один за другим и их уже не было жалко — предыдущие эпизоды как бы подготовили к этому. Просто привычный лёд сковал какую-то часть души, а потом треснул, разрушив её, и теперь на том месте зияла маленькая дыра. Почти такая же дыра, только поменьше, уже образовалась после смерти Кейт; а огромный провал, занявший где-то половину всей души, очень долго и мучительно выдалбливался, когда Джон сидел перед кроватью умирающей Дженни. Удивительно, теперь не было больно. Теперь он точно стал прежним?