Страница 104 из 141
Со стороны Чеса такое частое убегание по смутным причинам могло показаться обидным, но парень молчал, хотя его глаза раз из раза делались всё тусклее и тусклее. Джону хотелось верить, что тот понимал причину происходящего… ведь всё же он, прохвост этакий, знал! Значит, и это должен знать…
Ужасное безделье и неизвестность продлились до семи часов; уже начинало темнеть, хотя Джон не помнил, чтобы здесь или в Лос-Анджелесе когда-нибудь в декабре солнце заходило так рано. Стало ощутимо прохладно; вообще, близость к морю давала о себе знать, особенно когда происходили стремительные изменения в погоде — порой градусник показывал до пяти градусов со знаком плюс, благо. Ночью без обогрева было сложно заснуть.
В конце концов невероятными усилиями удалось загнать Чеса в дом; там-то он и заснул крепким сном — видно, слишком намотался и устал. Джон же в очередной раз возвращался ни с чем и, когда проходил мимо поста бронирования, вдруг увидал, что тот человек, которому он сегодня платил (долговязый парень-переросток лет двадцати), кажется, звал его. Чисто ради интереса Джон решил подойти к нему.
— Простите меня, конечно, но меня попросили оповестить всех жильцов о том, что сегодня в девять будет собрание, на котором выступит кто-то из мэрии и пояснит ситуацию. Подходить нужно к маленькой площади, она находится в метрах ста отсюда, если идти вперёд по улице. Дальше направо вы увидите забегаловку «Яблоко» с красной вывеской и через него пройдёте на ту самую площадь.
— Хорошо, — Джон направился к их кроватям, огороженным ширмой, и про себя думал: «О, это очень хорошо! Наконец-таки они всё пояснят и не надо будет ходить в неизвестности туда-сюда…»
Он наконец подошёл к ширме и отодвинул её створку. Слева на сероватой кровати спал, повернувшись на бок и слегка прижав к себе ноги, Чес; в полумгле комнаты его волосы казались почти чёрными, а кожа — даже смуглой. Он улыбался чему-то во сне; непроизвольно улыбнулся и Джон: и ему становилось хорошо хотя бы от этого умиротворённого вида. Он постарался не шуметь, когда прикрывал ширму, и присел на свою кровать; когда кто-то слишком громко входил или что-то ронял, Джон ругался про себя — ему казался, как и многим сидящим перед спящими людьми, любой мало мальский шум невероятным громом.
Времени до девяти было меньше двух часов. Джон решил остаться и никуда уже не ходить, а просто сидеть и думать о чём-нибудь. Несмотря на то, что ему месяц назад показалось бы такое время слишком долгим для безделья, сейчас он мог беспрепятственно сидеть и ничем не заниматься — нынче и часы текли по-другому, и мысли были заняты другим…
И трудно сказать, чем именно: он вспоминал обо всём. Кажется, недавно с ним было такое, когда в голову вдруг стали приходить разные моменты из прошлого — печальные, очень печальные и немного светлые. Почему-то с каждым типом этих мыслей был связан Чес, только со светлым и очень печальным — Дженни, а с просто печальными — Кейт… Джон часто вспоминал о ней, но так и не смог дать адекватную оценку прошлому; он ведь даже не определился с отношением к ней — вот что было неприятно! До сих пор среди всех остальных людей, с которыми он взаимодействовал в своей новой жизни, только она так и осталась серым безликим персонажем, маячившем где-то на горизонте. И эти почти три года, проведённые с ней, слишком быстро обратились в пустоту, что Джон не успел выхватить что-нибудь хорошее из тех воспоминаний. Он был рад, что до сего момента так и не встретил её — хотя и грешно так думать…
Джону показалось удивительным: впервые в жизни женщина, с которой он, к тому же, и прожил прилично, была ему далека, чем мужчина, казавшийся ему всегда чужим и с которым он пусть и много пережил, но которого всё ещё не так хорошо знал. «Невероятно…» Константин смотрел на этого спящего «мужчину» и усмехался; впрочем, он наверняка опять заблуждается. Никаким он не был чужим; то работало зеркальное отодвигание их друг от друга — Джон не хотел сближаться по личным тупым причинам, а Чес отражал это желание. Вот оттуда и вытекли столько лет их взаимной слепоты. Так-то Креймер уже давно не был ему чужим…
Тем не менее, Джон хотел отыскать Кейт и убедиться в её безопасности. Хотя бы кого-то из семьи нужно спасти!
Час за подобными долгими размышлениями прошёл быстро. Константин хотел было будить напарника, как веки того задрожали и приоткрылись. Парень улыбнулся, увидав Джона, и медленно стал вставать.
— Сколько я проспал? — приглаживая растрёпанные волосы, сонно спрашивал он, зевая.
— Сейчас восемь, — усмехнувшись, прошептал Джон, глянув на потрескавшиеся часы. Недавно они пострадали ещё больше — это случилось на работе (увы, он позабыл их снять). Теперь рядом с двенадцатью пролегала глубокая короткая трещина.
— Ох, долго же!.. Что ж ты не будил? Или опять куда-то убегал? — Чес потянулся, сладко зевая, а потом поправил куртку, в которой умудрился заснуть.
— Я здесь уже час сижу. Не решился тебя будить после такого дня… да и сон для тебя теперь — единственное лекарство, — Джон опёрся локтями о колени и, наклонившись вперёд, смотрел на того исподлобья. — В девять будет какое-то собрание местное. Больше новостей я так и не узнал…
— Ясно… — выдохнул, опустил голову несколько вбок, уперев взгляд в грязноватый пыльный пол.
— Я вот что хотел сказать! — Джон уже понял это и кивнул. — Мне показалось, ты убегал сегодня из-за… не столько из-за надобности, сколько из-за нашего разговора. Тебе стало жутко, верно? Я говорил бред…
— Мне стало немного не по себе, — перебил его Джон и пытался поймать его взгляд — теперь он отнюдь не боялся смотреть прямо в глаза. — Ты выглядел так, будто хотел, чтобы я рассказал нечто подобное в ответ. А ты знаешь меня… Оттого я и убегал, — он и сам не понял, почему слова лились так легко и складно. Хотя и на это ответ был: потому что его слушал Чес. Нынче почти многое между ними получалось просто и гладко.
Чес даже смутился — слегка отпрянул телом, едва заметный румянец показался на его щеках. Он долго подбирал слова, ведь явно не ожидал такого. Потом наконец выдавил из себя:
— Что ж… я рад… — проговорил тихо, отвёл глаза, ладонью убрал волосы со лба. — Только это… — Чес немного встряхнулся и вновь посмотрел на него, — только ты должен знать кое-что ещё, раз так… проницателен.
Он помолчал, давая Джону время на сказать, но тот ничего не сказал — не столько по причине незнания нужных слов, сколько из-за желания послушать Чеса. Он любил, когда этот парнишка говорил слишком очевидные, но для них пока новые вещи так искренне и честно.
— Ну… я никогда не заставляю тебя говорить правду взамен. Вот так, — Чес вздохнул и расправил простынь рядом с собой. Видно было, что он чуть-чуть нервничает.
— Мне казалось, что мы действуем по прежнему принципу: равноценный обмен и всё такое…
— Мы действуем по принципу того, что у нас… — он похлопал себя по груди, — вот здесь, на сердце. Никакую правду я от тебя не требую, Джон Константин. Можешь выдохнуть спокойно и больше не покидать меня.
Джон чувствовал, что вновь проигрывал этому человеку в честности. Казалось бы, что может быть проще тех слов, который Чес только что сказал? А для него это снова было немыслимой загадкой. Однако это, видимо, слишком ожидаемо: ему то было впервые ощущать на своей шкуре. Теплота этих отношений начала понемногу проникать через щели его закоптелой души.
— Кстати, я тут недавно вспомнил про свою давнишнюю рану, которая долго заживала. Помнишь, когда я ходил искать Кейт и там попал… — Чес слегка загнул кофту с правой стороны и указал на место повыше бедра. — Думал, что заживёт бесследно, а в итоге остался шрам… благо, небольшой.
Джон пригляделся: действительно, на бледном животе пролегал тонкая красноватая полоска.
— Уже не удивляюсь, что это из-за меня…
— Знаешь, это куда лучше, чем впустую! — вдруг воскликнул он, опустив кофту. — По крайней мере, тебе беспокоиться не о чем — мне-то всё равно, ведь это была жертва во благо, как говорится.