Приговоренный

“Господи, господи, господи, господи…”

— Скажи ему, пусть отвернется.

— Зачем? — Юлай был доволен произведенным эффектом. — Это вот Эл, — представил он меня псу. — Эл — спокойный парень, мы с ним подружимся, но если в голове у него что-нибудь повернется, спускай с него шкуру.

Челюсти Ровера дрогнули.

— Но когда Эл спокоен, когда он не пытается залезть в пункт связи, — добродушно закончил киклоп, — трогать его не надо. Места тут хватит всем. Иди!

Пес не издал ни звука. Он просто исчез.

— Неплох, правда? — похвастался Юлай. — Не забывай о нем. Старайся не забывать о нем. Оружия здесь нет, а с палкой или с камнем в руке ты против него не выстоишь. Да и не дикарь же ты, Эл.

— За каким чертом меня сюда притащили?

— Ты всегда такой торопливый?

— Всегда, — ответил я хмуро.

— Не лучшее качество. — Юлай с любопытством обозрел меня своим единственным смеющимся глазом. Очень внимательно. Как вещь, которая нуждается в определенном ремонте. — Куда тебе торопиться? Ты же в отпуске.

Я промолчал.

— С некоторых пор ты путаешься у нас под ногами, Эл, подумай об этом. Мы не убиваем, но ты постоянно путаешься у нас под ногами. Кое-кого это сердит, Эл.

— Кого, к примеру?

Юлай ухмыльнулся. Его плоское лицо озарилось улыбкой. Он действительно зачаровывал:

— Расслабься, Эл. Где твое чувство юмора.

Ему самому стало смешно.

Час ранний, злобный пес, бледные лица, за спиной — горная дорога, бессонная ночь… Но смешно ему стало не из сочувствия. Он, напротив, посуровел:

— Вот что, Эл. Если у меня всего один глаз, это не значит, что я многого не вижу. Тебя, например, я вижу насквозь. И я никогда не лгу. Повторять это больше не буду. Если я сказал: мы не убиваем, значит, мы действительно не убиваем. Скорее всего, ты выйдешь отсюда живым, тем более тебе следует кое-что осознать уже сейчас. Ну, скажем, то, что ты — дерьмо. Именно дерьмо. Иначе о тебе не скажешь.

— Почему? — вырвалось у меня.

Юлай странно, по-собачьи, встряхнулся:

— Мне обязательно отвечать на твои вопросы?

Он смеялся, но прежнего добродушия в его голосе я не услышал. И глаз его налился сердитой чернью. Я даже сказал:

— Да ладно.

Но Юлай рассердился:

— Сам знаешь, ты — дерьмо. Это данность. Доказательств тут не требуется. Пари держу, недели не пройдет, как ты начнешь расставлять ловушки Роверу и Юлаю. Это у тебя на лбу написано. У таких, как ты, какая-то сучья выучка, вы не можете не кусаться. Черт знает, может, ты и сумеешь меня пристукнуть, у тебя на это дело талант, но если вдруг такое произойдет, отсюда тебе не выйти. Дело не только в Ровере и в замках. Заруби себе на носу, лучше жить рядом с живым Юлаем, чем медленно помирать рядом с трупом.

— Да ладно, — повторил я.

Он помолчал, потом извлек из кармана отобранные у меня документы, толстым пальцем отодвинул в сторону список, полученный от доктора Хэссопа:

— Давно это у тебя?

— Со вчерашнего утра.

— Почтой получил?

— Почтой.

Юлай улыбнулся.

Слепой глаз и плоское лицо не портили его. В нем чувствовалось столько энергии, что уродом он быть не мог. В конце концов, даже Гомер никогда не рисовал киклопов уродами. Так, особая форма жизни.

— Надеюсь, список тебя развлек?

Я пожал плечами. Я никак не мог приспособиться к Юлаю, он сбивал с толку.

— Ты успел обдумать его?

— Не хватает информации.

— Да ну? — не поверил он, потом опять улыбнулся: — Ты получишь информацию. И у тебя будет время. И никто не будет тебе мешать.

Он снова улыбнулся:

— А пока сыграем в одну игру.

Я недоуменно воззрился на киклопа.

Мой взгляд его не смутил. Он сунул волосатую, как у Ровера, лапу в карман и извлек оттуда еще одну бумажку, аккуратно сложенную вчетверо:

— Держи. Это я сочинил. Сам. Для тебя старался.

— Что это?

— Держи, держи!

Единственный глаз киклопа так и сверкал.

— Ровер!

Повинуясь зову, пес вновь бесшумно встал на пороге. Густая серая шерсть на загривке стояла дыбом.

— Сядь, Ровер! А ты, Эл, разверни листок и читай вслух. Хватит сил?

— Зачем здесь пес? — спросил я вместо ответа.

— Ровер — мой Друг, — насмешливо объяснил Юлай. — Он должен знать о тебе все, он обязан узнавать тебя и по голосу, и по походке.

Я взглянул на Юлая: не сумасшедший ли он? Но нет, он не производил такого впечатления.

— Читай!

Я прочел вслух две первые строки, аккуратно отбитые на стандартном листе бумаги:

— Линди… Линди… Хоуэр… С. Хоуэр… Хоуэр-Тарт… Саути… Это что, театральные псевдонимы?

— Оставь, Эл. Не стоит шутить. Это все нормальные имена, никаких псевдонимов, и к театру отношения они не имеют. Правда, кое-что их объединяет — они все умерли. Но когда-то, Эл, это были живые люди, они и сейчас бы могли, вот как мы, сидеть себе за чашкой кофе… Читай!

— Лотти…

Что-то сбивало меня с толку.

— У этой Лотти не было фамилии?

— Наверное, была, — уже совсем сухо объяснил Юлай. — Правда, я не смог ее разузнать, прошло время… Эта Лотти была манекенщицей… Да что я рассказываю? Ты должен помнить ее.

“Я даже пугаться стал с опозданием, — слова Пана преследовали меня. — Поворот за спиной, а меня как кипятком обжигает”.

Я вспомнил маленькую манекенщицу.

Я знал эту Лотти по Бэрдокку. Правда, не знал, что она умерла.

А Линди и Хоуэры…

Конечна!

Я вспомнил и их.

Странный народ, сами лезли под пули… Там, в Бэрдокке, было достаточно погано. Мое первое серьезное дело. Но там со мной был Джек Берримен.

— Занятно? — спросил Юлай.

— Да уж.

— Читай, читай. Там дальше занятнее.

— Стенверт… Белли… Мейсон… А это кто?

— Не помнишь? Мейсона не помнишь?

— Не помню.

Я не выигрывал время, я действительно не помнил, кто такой этот Мейсон.

Юлай и Ровер, наклонив лобастые головы, с подозрением, с интересом, с ненавистью вглядывались в меня.

— Фирма “Счет”. Вспомнил? Там были заложники.

— Но их перестрелял Лендел!

— Вольно тебе вешать трупы на этого несчастного. Разве перестрелку спровоцировал не ты?

— Я был вынужден это сделать.

— А труп есть труп, — укорил Юлай. — Вынужден или не вынужден, это не имеет значения.