Страница 304 из 329
Вот она протягивает к нему руки после битвы со Странником, а Охотник отворачивается, не в силах больше бороться против неё и против себя одновременно. Вот она просит его потанцевать с ней, а он отказывается, оправдываясь тем, что слишком занят интригами Эйтайни. Вот она дерётся с ним на лесной поляне, а ему хочется повалить её на землю, впиться в губы и удовлетворить желание, что столько месяцев жгло пятки. Вот она умоляет его потанцевать с ней на Эльдантайде, а он несёт невнятную чушь, не находя причин для отказа. Вот она кричит, пытаясь остановить их драку с Финистом, но стук кровавой ярости в ушах лишает слуха. Глупец! Мерзавец! Полоумный! Ненавижу! Вибрации в теле усиливались, высвобождая остатки энергии из потаённых мест. Какой, оказывается, бездонный у него резерв! Ну, когда же?! Морти снова обратился к Герде: «Я не хотел, чтобы ты вернулась в мою жизнь. Не хотел, чтобы Мрак, уничтожавший всё, что мне дорого, коснулся и тебя. Я надеялся, что в твоём мире не будет ни Компании, ни Голубых Капюшонов, ни проклятого родового дара. Ты должна была рано выскочить замуж за бедного, но надёжного бюргера, нарожать детишек и прожить тихую спокойную жизнь. Не со мной. Жаль, что не вышло. Наверное, нельзя вырвать человека из своей судьбы, постоянно думая о нём. Но я не мог себе запретить. Думать. Вспоминать. Представлять себя на месте того бюргера. Какова была бы жизнь, не будь у меня ремесла Охотника? Может, тогда удалось бы урвать хоть краюшку мечты. Какая несусветная чушь, да? Нельзя стать тем, кем не являешься, как нельзя перестать быть тем, кто ты есть. Но я был счастлив, что ты снова рядом. Что я слышу твой голос, твой смех, вижу твои ясные глаза, добрую улыбку, ощущаю робкие твои прикосновения, украдкой целую волосы, щёки и даже губы. Я не заметил, как ты разогнала Мрак в моей душе и наполнила пустоту собственным светом. И всё же проиграла моей глупости и упрямству. Нежный цветок не может распуститься во время стужи. Мороз и ветер погубят его, как только он выглянет из сугроба, чтобы потянуться навстречу солнцу. Так и я погубил... и цветок, и само солнце. Ненавижу Безликого. Ненавижу своё ремесло. Ненавижу Компанию. Ненавижу Голубых Капюшонов. Ненавижу наших дедов. И всё то, что нас разделяет. А больше всего ненавижу себя, потому что не сказал, пока ты слушала. Я никогда и никого не любил так сильно, как тебя сейчас. До дрожи в коленях. До рвущегося из груди сердца. Не думал, что смогу чувствовать так глубоко. Как же больно! Словно отмороженную руку в кипяток засунуть. Но это единственное, о чём я не жалею. Лучше умереть в яркой вспышке, чем всю жизнь прозябать во Мраке. Люблю тебя, родная. Люблю до смерти. И даже после неё. Так бери же всё, что у меня есть. Тебе эта жизнь нужнее, чем мне. Ты ещё отыщешь своё место. А моё горе и боль пускай сотрутся в этой агонии. Пускай всё, что я есть, растворится в тебе, станет песчинкой в твоей душе, живущей тобой, твоим дыханием, твоим счастьем. Вместе. Всегда». По телу растекалась болезненная тяжесть, конечности сковывало параличом, голова гудела и наливалась жаром. Внутри глухо ухала пустота. Кажется, действительно конец. Даже сделать вдох сил не осталось. Не жаль. Отчаянно захотелось взглянуть в любимое лицо, запечатлеть его на холсте памяти чёрточка за чёрточкой в последний раз. Но Морти не успел. Словно хлипкий деревянный мост под ногами сломался, и Охотник с головой рухнул в непроглядный омут. *** В комнате царил полумрак. Солнечный свет с трудом пробивался сквозь тяжёлые гардины. Дышать было тяжело из-за стоявшей столбом пыли. За притворенной дверью раздавались приглушённые голоса. Морти не разбирал слов, но был уверен, что говорят о нём. О том, что жизни в нём осталось всего на пару вздохов. Нужно попросить, чтобы на погребальном костре его сожгли рядом с Гердой, а руки обвязали верёвкой. Тогда на Тихом берегу их уже ничто не разлучит. Герда. Нужно заглянуть ей в лицо. Морти с трудом пошевелился. Её рядом не оказалось. Не удержал. Змейкой ускользнула сквозь пальцы. По щеке прокатилась одинокая слеза, прочистила взор. Это не его комната. И этих голосов Морти не узнавал. Он умирал в чужом доме. Под скорбный шёпот чужих людей. Впрочем, какая разница? Дёрнулась гардина, дрогнуло стоявшее напротив окна тусклое зеркало. Охотник повернул к нему голову. Внутри шевельнулась тень. Демон? Предвестник? Пастух? На негнущихся ногах Охотник доковылял до зеркала и стёр пыль рукавом. Собственное отражение заставило его обмереть от ужаса. Кожа на лице плавилась будто от пылавшего в голове пламени, покрывалась струпьями, чернела и осыпалась пепельной крошкой. Из-под неё, как из-под облезшей маски, проглядывали нечеловеческие черты. «Маска под маской, новое обличье, – говорил Пастух на Мельдау. – Сколько ещё будет продолжаться твоя игра?» Что же это? Галлюцинация? Сумасшествие? Одержимость? Всё не то.