Страница 43 из 145
Я отписала отцу обо всем, что со мной произошло за исключением некоторых интимных подробностей, которые ему знать было явно незачем, рассказала, как я тут устроилась и попросила не волноваться ни о чем. Через пару месяцев пришел гневный ответ с требованием не дурить и возвращаться сие мгновение. Не доводить бедного родителя до умопомрачения, как мой непутевый братец. Нет, для Вейаса отыскалось парочку настолько крепких словечек, что стало ясно, что папа зол до крайности. Похоже, братец наотрез отказался браться за голову и жениться. Удрал от родительской опеки в Стольный, только его и видели. А я бы уже и хотела, чтобы его прибрал к рукам кто-нибудь вроде мастерицы Синкло и заставил, наконец, возыметь совесть. Хотя с таких, как Вей, где сядешь, там и слезешь. Уж мне ли не знать.
Одним словом отец давил на дочерние чувства, жалость к престарелому родителю, а если этого окажется недостаточно, присовокупил угрозы собрать большое войско и взять лабораторию мастера Жерарда штурмом. Я написала новое письмо, где терпеливо разъяснила, что не нужно за меня беспокоится. Я как будто замужем, уехала в замок супруга, работаю… ну не за вышивкой, конечно, но что-то вроде того. Никаких неприятностей, опасностей и неприличностей мне не грозит. В конце концов, я делаю полезное нужное дело и, возможно, когда-нибудь о моих успехах заговорит весь орден, и отец будет гордиться мной. Написала, и будто бы сама поверила, хотя за все это время никакой даже самой малой весточки от Безликого не было. И занимались мы чем-то совсем не тем, что могло бы подвести меня ближе к нему. Но… мастер Жерард умный, ему виднее.
Я уже собиралась уходить со станции, как заметила, что в боковую дверь между прилавками смотрителей постоянно заходят и выходят какие-то люди. Судя по всему, там собралась нешуточная толпа. От любопытства мне захотелось посмотреть. Я протиснулась между спинами стоявший сплошной спиной женщин. Просторная комната была битком набита, в основном женщины, старики и подростки до шестнадцати. Таращились на большие грифельные доски, исписанные именами, перебирали сложенные на столе бумаги, что-то спрашивали у дежурившего рядом смотрителя. От всеобщего шепота стоял давящий на уши гул.
— Что здесь такое? — спросила я у стоявшей рядом миловидной смуглой сальванийки с пышными золотистыми кудрями и кошачьими изжелта-карими глазами.
— Военный вестник. Здесь сообщают имена павших Стражей и новости с мест сражений, — прошептала она мне в самое ухо. — Матери, жены, сестры, дети, старики — все приходят сюда, чтобы узнать о судьбах своих мужчин.
— О, в чьей армии столько потерь? — поинтересовалась я, стараясь скрыть внутренний трепет.
— Маршала Комри. Говорят, они наткнулись на демонскую рать гораздо большую, чем рассчитывали. И это еще мало по сравнению с тем, что могло бы быть. Маршал Комри очень удачливый полководец, у него всегда потерь меньше, чем у всех.
Я ее уже не слушала. Как завороженная, пошла к доскам, расталкивая толпу локтями. Я должна знать! Долго водила пальцем по списку, проговаривая про себя каждое имя, с каждым новым сердце больно ухало в живот. Думала, умру прежде, чем доберусь до конца.
Но имени Микаша тут не было.
Я подошла к смотрителю:
— Это только за последний день, да? — я кивнула на доски.
— За предыдущие здесь, — он вручил мне стопку листков, и я снова стала вчитываться.
Глаза уже рябило от незнакомых имен, но того единственного, которого я так боялась, не было и тут. Я поблагодарила смотрителя и вернулась к сальванийке, с которой разговаривала раньше.
— Не нашла? — коротко спросила она.
Я покачала головой.
— Подожди еще, сейчас должны прийти свежие вести. Я-то не очень переживаю. Мой жених лютнист, важный человек в армии, развлекает всех, командир его бережет, — словоохотливо объясняла она.
Я зябко обняла себя за плечи.
— А мой всегда сам на передовую лезет, никто его не побережет.
Отворилась еще одна дверь, внутрь вошел новый смотритель и вручил старому охапку кожаных футляров. Под внимательными взглядами посетителей, смотритель принялся расчехлять послания и выкрикивать имена. То и дело кто-то спешно выбегал из помещения и уже из-за двери были слышны его приглушенные рыдания. Одна пожилая женщина и вовсе упала в обморок, ее тут же подхватили и понесли на свежий воздух. Я до изнеможения напрягала слух, но имя Микаша так и не назвали. И все равно горло царапал сухой ком.
— Не назвали? — деликатно поинтересовалась сальванийка, когда остальные уже начали расходиться.
— Нет, но его могли назвать другим именем. О боги, ну почему я не спросила перед отъездом! — от досады я закрыла лицо руками.
— Не переживай, все хорошо будет, я знаю. Мой Маркеллино так всегда говорит, — она обняла меня, и сразу стало легче. — Меня Ипполитой зовут, можно просто Лита.
— Лайсве, — я пожала подставленную руку.
— Рада знакомству. Приходи сюда через неделю, будут новые вести.
Я встречалась с Литой каждую неделю, и вместе мы ждали вестей. Она хоть и говорила, что с ее женихом точно ничего не случится, но я видела, как она затаивала дыхание и сжимала кулаки каждый раз, когда выкрикивали имена павших. Я тоже вздрагивала, даже время оказалось неспособным притупить волнение. И все же то, что его имени не было в списках, не значило ровным счетом ничего. Оставалось только молиться и надеяться на удачу.
В этих заботах незаметно пролетели полгода. Промозглая, слякотная зима сменилась цветущей, благоухающей ароматами садов весной. Южные деревья были особенно хороши в это время года, вишни и яблони, абрикосы и апельсины, магнолиев цвет. Я никак не могла нагуляться по паркам, слушала птиц, посещала общественные теплицы и розарии. На одном особо живописным холме собирались студиозусы-рисовальщики и выводили на больших листах углем пейзажи. Мне нравилось ненароком заглядывать в их картины, как будто смотреть на мир чужими, полными таланта и восхищения глазами.
Сладкоголосая весна была уже на изломе, когда Жерард объявил, что вскоре нам предстоит важное общественное мероприятие. Чтобы создать у народа возвышенный и светлый образ Норн, мы должны были совершать на публике благие дела и даже чудеса. Мне не очень понравилось, как это прозвучало, уж слишком похоже на шарлатанство, но Жерард объяснил, что так нужно, пока мы не почувствуем уверенность. К тому же благие дела всегда остаются благими вне зависимости от того, насколько их природа чудесна.
— Как можно так легкомысленно к этому относиться? От нас будут зависеть жизни людей. Это такая ответственность, — я никак не могла увещевать свою совесть.
— Напротив, от вас ничего не зависит. Все уже обговорено заранее, — горячо уверил Жерард. — И не надо, пожалуйста, вникать глубоко и переживать. Все эти публичные встречи совсем не об этом, вам нужно просто завоевать популярность, сыграть роль, а
Торми с Джурией заняли безучастную позицию, а у меня одной отбиваться не хватило сил и уверенности.
Нас с торжественной процессией книжников отвели на казнь в полдень первого дня лета. Мрачная, пустынная площадь для наказаний находилась позади дворца Судей, с противоположной стороны от городка книжников. На нее выходило множество окон и балкончиков близлежащих домов. Во время казней здесь собирались любопытные до зрелищ толпы, стражникам приходилось сдерживать их напор, не давая подобраться к эшафоту слишком близко.
Сегодня там были установлены виселицы. Шеренгой возле них выстроили заключенных со связанными за спиной руками. Стражники расталкивали толпу, чтобы пропустить нас вперед. Все разглядывали нас с любопытством, я слышала бродившие по толпе шепотки. Жерард примерно описал, кого из осужденных мы должны помиловать высшей волей богов, проводниками который мы служим. У каждого из них будет зажат в ладони лоскут ткани в цвет наших платьев, по ним-то мы и узнаем. Но прежде мы должны коснуться каждого приговоренного и сделать вид, что впадаем в трас. Закрываем глаза, вздрагиваем, глубоко дышим, вещаем не своим голосом… Я решила, что притворяться так не смогу, а просто прочитаю мысли каждого. Это будет гораздо меньший обман.