Страница 42 из 145
Ниневия наоборот оказалась настолько робкой, что вызвать ее на разговор было положительно невозможно. Большую часть времени она либо отмалчивалась, потупив взгляд, либо отвечала односложно, либо терялась и тушевалась, когда отвертеться от выражения своего мнения ей не удавалось. Она расцветала, только когда пела.
На следующих выходных меня пригласили в театр мастера Одилона. Она располагался неподалеку от дома Синкло, на небольшой площади с деревянным помостом под навесом, окруженным рядами скамеек. Актеры в пестрых нарядах разыгрывали на нем трагические сцены из сказаний древности и комические истории из повседневной жизни. Играли исключительно мужчины, даже женские роли, на лицо они одевали маски и выглядели потешно, даже когда изображали печаль и горе. На дальнем конце помоста стояла дюжина певчих в одинаковых бледно-бирюзовых туниках, в основном мальчишки, среди которых чудом, которым несомненно являлась мастерица Синкло, затесалось несколько девушек. Ниневия пела божественно, на мой непритязательный вкус, чисто, с густыми грудными нотками, которые добавляли любой мелодии неповторимое звучание. Но солировал все равно пухлый златокудрый мальчик-евнух с неправдоподобно высоким фальцетом. Музыканты стояли позади внизу и играли на арфах, лютнях, волынках, флейтах и барабанах.
Недостатка в зрителях не наблюдалось. Все скамейки всегда были заняты, а основная часть зрителей толпилась позади, то и дело поднимаясь на цыпочки, чтобы получше разглядеть. После каждого представления зрители оживленно хлопали в ладоши, осыпали актеров цветами и монетами. Мне тоже нравилось.
Один раз я набралась наглости и попросила мастера Одилона познакомить меня с актерами. Он с радостью проводил меня в маленький казенный дом, где жила и готовилась к выступлениям труппа. Я с интересом наблюдала, как они повторяют слова и одновременно красят лицо в яркие краски и надевают костюмы с масками. Нет-нет, да я слышала, как они называли мастерицу Синкло ведьмой и жалели старого Одилона.
Я тоже его жалела. Один вместе со своими актерами он тоже словно расцветал, полнился жизнью, с воодушевлением читал сценарии пьес, хвалил, фонтанировал идеями. Но как только на горизонте появлялась изящная фигурка его жены, тут же сникал и превращался в незаметную тень.
Однажды за чаем в особняке Синкло я рассказывала Одилону одну необычную сказку, которую накануне услышала от бродячего барда на рыночной площади. Про некрасивую принцессу и золотого дракона, который был благороднее Стражей. Сама сказка Одилону понравилась, только ставить ее он боялся из-за слишком вызывающего содержания, которое к тому же порочит престиж ордена. Мы горячо спорили. Я считала, что рыцарям как раз наоборот стоит напомнить, как они должны себя вести и каким идеалам следовать, иначе демоны и впрямь станут благороднее нас.
— И все же, думаю, не стоит. Учитывая неспокойную обстановку, содержание могут истолковать превратно. Труппу не только освистать могут, но и арестовать за подстрекательство.
— Что это, трус, ты тут мелешь? — взвилась вдруг неожиданно появившаяся в гостиной мастерица Синкло. — Детской сказки испугался? А я говорю, смелее надо быть! Я уже давно прошу поставить что-нибудь про угнетение женщин. Театр — мощнейшее оружие, чтобы повлиять на мнение людей. Мы просто обязаны использовать его для нашей борьбы. Не будь ты такой рохлей, мы бы уже давно состряпали сценарий и гремели этим выступлением по всему городу. Ну чего молчишь? Перестань уже бояться этих покрытых мхом и плесенью стариков из Совета. Сильный человек не должен смиряться с несправедливыми порядками, а бороться с ними и изменять мир к лучшему!
— Ну, видимо, я не сильный, — он тихо встал из-за стола и побрел к себе наверх, как делал всегда.
— Ну-с, милочка, что ты там этому олуху рассказывала? — полюбопытствовала Синкло, когда я престала смотреть на угрюмо хромающего по лестнице Одилона.
Я рассказала ей глупую простенькую сказку, которую она нашла изумительно остроумной. Посидев с остальными «синими чулками» ровно столько, сколько было нужно для соблюдения приличий, я извинилась и ушла «освежиться». На самом деле отправилась искать Одилона. Он стоял на втором этаже у окна и безотрывно смотрела на улицу, где деловито сновали хорошо одетые прохожие и важно катили запряженные нарядными одномастными рысаками экипажи.
— Я поставлю пьесу о ревнивом мануше-Страже. Она тоже трагичная и поучительная, но не такая вызывающая. Думаю, публика будет благосклонна.
— Конечно. Как и всегда, — добродушно согласилась я. — Простите, что завела этот разговор при вашей жене. Дух в качестве главного положительного персонажа — это уже слишком, вы правы.
Он долго молчал, продолжая глядеть на улицу, а потом горестно вздохнул:
— Когда-то я был командиров, управлял дюжиной звеньев. Мы сражались плечом к плечу с тварями, не зная страха и горестей. Мне даже вручали награды. И никто не смел обращаться ко мне неуважительно. Только потом я одряхлел и превратился в жалкую развалину под пятой собственной жены. А когда-то я так ее любил!
— Покажите мне их, ваши награды, — я взяла его за руку и заставила повернуться.
Его глаза блестели. Молча, он побрел по коридору к дальней угловой комнате. Снял увесистую связку с ключами и принялся отпирать. Проржавевший замок долго не поддавался, а петли жалостно скрипели, пока дверь отворялась впервые за много лет. Внутри оказалась маленькая комнатуха-трофейная. У моего отца под это был отведен целый огромный зал, все трофеи, клыки, когти, шкуры, рога, чучела и награды тщательно чистились и содержались в порядке гораздо большем, чем что-либо в замке. Здесь же все заросло паутиной, покрылось огромным слоем пыли, шкуры основательно побила моль, кое-что и вовсе сгнило и превратилось в труху.
Я подобрала со старого покосившегося столика почерневший от времени орден и принялась оттирать: «мужество», «геройство», «хитрость», «тактика». Похоже, он и вправду был знатным воином. Жаль, что все обернулось прахом.
— Красивые. Надо их почистить меловым порошком и выставить в витрине в холле, — предложила я с улыбкой.
Одилон печально покачал головой.
— Моя жена не потерпит. А ты хорошая девочка. Спасибо, что напомнила мне. Я будто живой воды глотнул. Ну да ладно, идем, а то тебя хватятся внизу.
Расстроенная, что ничем не смогла помочь, я вернулась к «синим чулкам», но все еще переживала и злилась на Одилона. Он мог хотя бы попробовать побороться. Злилась на его жену, что она сделала его таким жалким.
Мастерица Синкло вещала какую-то несусветную нелепицу про то, как глупы все мужчины и как легко ими вертеть, при это создавая у них ощущение, что они сами выбирают и руководят. Я слушала и кивала невпопад. И думала, что не хочу себе таких мужчин. Вдруг его выберет другая? А у него своей воли никакой нет, и он пойдет, как теленок. Или подобно Одилону будет скитаться по углам бесшумной тенью, медленно увядая с памятью о своих подвигах. Нет, не хочу!
А вскоре я потеряла Зои. Она как-то незаметно сошлась с Элоизой, они брались под столом за руки, едва заметно обменивались взглядами, но я чувствовала это в воздухе. Зои стала появляться на стрельбище гораздо реже. А однажды я застала их в темном переулке целующимися. Сделала вид, что не заметила и перестала донимать их расспросами. Странные отношения, но кого из нас можно назвать нормальным? Раз это заставило их глаза лучиться счастьем, то пускай.
В салоне мастерицы Синкло я появляться перестала, только иногда заходила проведать Одилона в театре и посмотреть новые представления.
Еще я отыскала голубиную станцию. Она находилась в большом круглом здании, стены покрыты желтой штукатуркой, по периметру круглые колонны, а наверху большая открытая мансарда, сплошь усаженная крупными белыми птицами. Внутри было людно. Дюжина смотрителей в одинаковых белых с синими узорами балахонах занимались каждый своим направлением, к каждому стояла очередь в несколько человек, некоторые сидели за большим круглым столом и выводили на узких полосках короткие послания. Скрипели перья, со стуком окунаясь в чернильницы. Я направилась к прилавку, за которым стоял смотритель, отвечавший за почту в западный край Веломовии и взяла у него самый большой лист для посланий.