Страница 33 из 145
— Но я не хочу, я не создан для этого. Нет во мне лидерских амбиций. Ни командовать, ни получать большее жалованье, ни сидеть в одном шатре с высокородными — ничего мне не надо. Битва с демонами — единственное, ради чего я сюда шел.
— Ох, не хочет он, — заворчал Гэвин. — Ты думаешь, я хочу? Думаешь, мне нравится просиживать здесь штаны и по десять раз объяснять одно и тоже тем, кому это вовсе не интересно? Я всегда мечтал быть охотником-одиночкой, сумеречным странником, какими были мои предки века назад. Путешествовать по всему миру, созерцать чудеса, сражаться с демонами, а не просиживать штаны на военных советах, по десять раз объясняя одно и тоже, когда остальные даже не пытаются понять. Но я не могу. Защищать людей — это мой долг, священный долг моей семьи с самого пришествия Безликого. Видишь это? — он вынул из-за пазухи желудь на кожаном шнурке. — Это с белого дуба, который посадил Безликий перед строительством цитадели в Ловониде. Мои предки были среди его первых людей. Считается, что этот желудь — талисман, но на самом деле это напоминание, оковы долга. Если я не поведу эту армию, если не буду ее утренним всадником, то это не сделает никто и всех пожрет черная орда. Чем больше тебе дано, тем больше придется отдать. Сущность родового дара, смысл существования Стражей — служение и защита. А желания мы оставляем за порогом зала клятв.
Микаш по привычке хотел напомнить, что он не Страж, но вдруг вспомнил, что дал клятву и дал ее именно Гэвину. Значит, вот такую плату он требует за свои милости.
— Ветер не может быть свободен, не в этом мире, — добавил он тихо и печально, словно эта неожиданная вспышка искренности вытянула из него все силы. Сделалось немного совестно. — Либо ты принимаешь мои правила и ведешь себя как мужчина, либо проваливаешь на все четыре стороны. Выбирай.
Они еще долго стояли и смотрели друг другу в глаза, не моргая.
— Не могу. Есть во мне что-то темное. Даже тот одержимый у стен Эскендерии заметил, — наконец, заговорил Микаш.
— Темное есть в каждом из нас. Свой демон. Можно прятать его от посторонних глаза или прятаться самому. Но истинную силу можно обрести лишь тогда, когда встретишься с ним лицом к лицу и покоришь его, заставишь служить себе и людям, а не будешь служить сам.
Микаш смотрел в его пронзительно-синие глаза и верил, как никогда и никому в жизни не верил до этого. Микаш зашагал прочь и обернулся только у выхода:
— Можно я еще приду на совет послушать?
— Как лорд Мнишек жалуется на поваров? — удивился Гэвин. — Приходи, демоны тебя дери, делай, что хочешь! — он махнул рукой, и Микаш удалился.
Гэвин его разозлил. Гораздо больше, чем высокородные командиры в шатре. Задел за живое. Утром он шел в бой другим, отодвинул Орсо в сторону, сам указывал, сам орал, когда они начали кочевряжиться, мол, не командир ты нам, пошел прочь, сам приложил самого строптивого об землю, когда тот совсем берега потерял, да еще пригрозил маршальским гневом. Подействовало, хоть и мерзко было, они подчинились. Ненавидели, но слушались. В этот день бой был славный, много демонов полегло — ни один не ушел. На следующий, и через день, и дальше.
Посреди лагеря ставили большую грифельную доску, на которой мелом писали названия звеньев и количество побежденных демонов в столбик от самого большого до самого маленького. Сойки стремительно поднимались наверх и были уже в первой десятке. Каждый раз проходя мимо, Микаш удовлетворенно разглядывал ее и улыбался. С высокородными выскочками тоже стало легче. Он все-таки не постеснялся рассказать им про свой опыт слепого боя, про пересмешницу и про схватку с гарпиями во время битвы у огненных скал. А потом каждый раз, когда они начинали подначивать и издеваться, напоминал им про доску. У Вильгельма, видимо, была мечта оказаться в десятке, да все никак не выходило. Был близко, но рубеже переползти не получалось. От этого злился и краснел неимоверно, теряя весь свой лоск. Тогда высокородные оставляли его в покое. Иногда он сам вступал с ними в разговоры, поддерживал или сдержанно смеялся над их шутками, если находил их действительно остроумными. И все же каждый раз с нетерпением ждал военного совета, чтобы забиться в угол маршальской палатки и слушать стратегические планы Гэвина, а потом играть с ним шахматы.
Намечался последний бой. Заканчивался провиант, рыцарям требовался длительных отдых, починка одежды и оружия, новые лошади взамен травмированных и павших. Все расслабились, думали о возвращении домой, только и разговоров было о том, кто их будет встречать и что будут делать после. Микаш не разделял всеобщего возбуждения. Возвращаться ему было некуда и не к кому, но уныния он старался не показывать. За любую слабость здесь сжирали с потрохами не хуже демонов-падальщиков.
Когда они утром выступали в атаку, Микаш чувствовал, что настрой в звене слишком легкий и несерьезный. Словно они забыли, что опасность все еще рядом, скрывается за каждым кустом, выглядывает из каждого оврага. Вначале и вправду все шло, как по маслу. Несколько маленьких ехидн, горгон, керберов и ламий проблем не вызвали, не замедлили марш и только прибавили веселого настроя рыцарям.
Микаш заметил ее первой, большую, уродливо-болотную ауру пифона. Рыцари разом испуганно замерли, не смея пошевелиться. Страх их сделался густым и почти осязаемым. Перед глазами у каждого вставала гибель их командира. Не думали, не ожидали снова встретить чудовище за день до возвращения домой. А Микаш… что-то сломалось внутри него за это время. Он разучился бояться. И возликовал, пожалуй, впервые со времени сборов. Может, и не придется…
Он оглянулся по сторонам в поисках Орсо, чтобы тот помог привести рыцарей в чувства, но тот выглядел таким же остолбеневшим от страха, как и остальные. Дом у него, жена и дети малые, для которых он единственный кормилец.
Надо действовать, иначе все полягут, когда может только один. Микаш подхватил внушением ближнего к нему рыцаря, по цепочке пошел по всем остальным. Орать и угрожать нет ни сил, ни времени. Встряхнул, передал свое отчаяние, свою злость, свое желание отомстить, разорвать во что бы то ни стало. В сражении смысл жизни, на острие меча все мгновения, все желания, которые в ней есть, а страх… Бояться надо не за себя, не за мертвых, а за живых, чтобы защищать их лучше. До последней капли.
Словно по команде согнули луки и наложили стрелы. Выстрелили общим залпом по выползающей из оврага громадной ящерице. Еще один раз вместе по мысленной команде. Заставили лошадей пятиться, пока тварь верещала, вырывая из себя древки стрел зубами и истошно орала. Выстрелили снова. Как комариные укусы. Нужно пробовать копьями достать. Орсо самый лучший копьеметатель, только его такая оторопь взяла, что даже через внушение не пробиться. И все-таки надо пробовать.
Микаш отпустил остальных и перенаправил всю свою энергию на Орсо. Без поддержки агрессивными эмоциями остальные обмякли, глаза снова круглились и лезли из орбит от ужаса. Пифон уже вытянулся на задних лапах во весь свой огромный рост и шагал к ним, шипя и вихляя раздвоенных языком.
— Копья, быстро! — командовал Микаш, надеясь, что здравый смысл возобладает.
Они повиновались больше по привычке. Рука Орсо тряслась, отстегивая древко копья от подпруги. «Давай. Хочешь жить, хочешь вернуться домой — действуй!» Микаш собрался всю свою волю в кулак и пихнул ею нерасторопного от страха рыцаря. Вышло! Вместе взлетели пять копий, два упали, не достигнув цели, два воткнулись в чешуйчатую шкуру слабо, поверхностно и лишь пятое, то, которое метнул Орсо, вошло в тело пифона по самый локоть.
— Еще! — взметнулись оставшиеся четыре копья.
Микаш приложил пятки к бокам Беркута и помчался вперед. Пифон ревел, пытаясь вырвать из себя намертво застрявшее между огромными темно-зелеными чешуйками копье. Как бил Гэвин? Микаш напряженно вспоминал, вырисовывая в голове картинку. Шея, должно быть, слабое место. Как распределялась усилие во время боя с минотавром, Микаш помнил, всполохи голубого свечения хорошо это подчеркивали. А вот до пифона было слишком далеко.