Страница 8 из 161
Мы с Вейасом совсем на неё непохожи: оба светловолосые настолько, что кажемся седыми. Глаза невыразительные и холодные — блёкло-голубые, как у папы. И если Вейас выделяется мелкими точёными чертами и холеной красотой, то я невзрачная бледная мышь, которой даже ни одно платье толком не идёт, насколько бы дорогим оно ни было. Со своей внешностью нужно смириться — тут уж ничего не попишешь. Нянюшка говорит, что добрый муж будет любить меня и жалеть, какой бы дурнушкой я ни была. Надеюсь, она права.
Говорят, он приедет из жаркого степного края и увезёт меня к себе. Там нет ни лесов, ни каменистых пригорков, даже снега зимой не бывает. Что за зима без снега? Днём с этой заброшенной башни виден и густой бор на юге, и прозрачные озёра на западе, и гряды древних курганов на востоке, и вьющаяся меж холмов дорога на севере. Как я буду жить без всего этого? Без шалостей Вейаса, без назиданий папы, без нянюшкиных сказок. Хозяйство, дети… Какие дети, ведь я сама ещё ребёнок. Ребёнок, который не хочет вырастать. А ведь церемония взросления всего через пару недель.
Так хотелось научиться к этому времени делать хоть что-то идеально, как мама. Рукодельничать, раз уж с песнями и танцами не вышло. Но видимо, этого я тоже не унаследовала. Нет души… Может, её нет, потому что нет мамы? Она бы научила и про красоту, и про мужа, и про рукоделие. Почему боги забрали её так рано? Нянюшка права, не нам их судить.
Я подняла вышивку с пыльного пола и вгляделась внимательней. Не так уж и плохо. Хорошо, что не бросила в огонь. Жених через пару дней на помолвку приедет. Без подарка-то стыдно встречать, а ничего лучше я за это время не придумаю. Как говорит нянюшка, главное — не подарок, а внимание. Я уж постараюсь быть внимательной и любезной. Тогда, быть может, никто не заметит моей невзрачности и неумелости.
Приведя мысли в порядок и немного успокоившись, я снова взглянула на небо, чистое, с растущей, но все ещё неполной луной. Сверкнула звезда и понеслась к земле, будто созвездие Охотника заговорщически подмигнуло, напоминая о давешнем сне. Отбросив страшные видения, чтобы не тревожили больше, я взяла лишь то, что меня очаровало — Огненного зверя на фоне беспроглядной тьмы. Именно его вышью следующим и подарю папе на прощание. Хорошо, что красных ниток осталось много. Нужно найти обрез чёрной ткани. Жаль, что из неё только траурные одежды шьют, но я достану. Надо поторопиться, чтобы успеть. И плевать на кошмары!
========== 3. Микаш (новое) ==========
Микаш помнил тот весенний день восемь лет назад, как будто это было вчера.
В воздухе пахло грозой. Микаш как раз возвращался с поля, где корчевал пни вместе со взрослыми мужиками. Свой участок он давно очистил, но соседский мальчишка, которого отец взялся приучать к пахоте, сильно повредил спину. Мужик попросил подсобить, чтобы управиться засветло. И такое от него исходило отчаяние, что Микаш не смог отказать. И вот теперь возвращался в ночи, потный и чумазый, как маленький демон-трубочист. Поясница ныла, ноги не сгибались, в голове шумело от усталости. А ведь он хотел еще в ночное идти табун выпасать. Коневоды всегда хорошо платили: сеном, овсом и даже овечьей шерстью. Мать ткала из нее пряжу на продажу — хоть как-то удавалась сводить концы с концами. Ух, и заругает!
На лицо упала первая крупная капля.
Микаш умылся из бочки с дождевой водой и виновато постучал в дверь маленькой покосившейся мазанки с худой соломенной крышей. Внутри в ожидании грозы повсюду стояли ведра и миски.
— Где тебя демоны носили? — забранилась с порога мать.
Она стояла у печи и помешивала кипевший в котле суп.
Мать была крупной и костистой, как Микаш. Только волос густой и темный, уже порядочно побитый сединой, заплетен в толстенную косу. Глаза яркие, темно-зеленые, как глубокие омуты. Не заметишь, как утонешь. В селе говорили, что в молодости она слыла первой красавицей, статной и яркой, только тяжкий труд и невзгоды состарили ее раньше времени. Но она никогда не жаловалась. И злой не была вовсе! Просто очень не любила, когда Микаш задерживался. Боялась, что он уйдет и не вернется. И сколько бы Микаш не пытался ее уверить, что бежать из дома — последнее, что он хотел сделать, этот ее страх изжить не удавалось.
— Да так… Грацек попросил помочь.
— Ага, а сам-то Грацек нам когда-нибудь помогал? Хоть кто-нибудь из них помогал, а, дубина ты стоеросовая!
Микаш понурился. Ну да, их все чурались то ли из-за сестры, то ли из-за его затаенной странности.
— У тебя и тут работы невпроворот. Никто ее за тебя не сделает, — мать плеснула супу в глиняную миску и вручила Микашу. — Только не извиняйся и не оправдывайся мне тут! Иди вон сестрицу утихомирь и покорми.
Агнежка сидела за столом у окна и раскачивалась на лавке взад-вперед. Толстые темные косицы растрепались, взмокли волоски от пота и слегка курчавились на лбу и макушке. Зеленые слегка раскосые глаза смотрят в никуда. Пухлые губы движутся в едва слышном бормотании. То и дело всхлипы вторят завывавшему на улице ветру. Перед ненастьем Агнежке всегда становилось хуже.
Микаш считал ее самой красивой из всех девушек, которых он видел. Такое простое открытое лицо, огромные глаза, доверчивые и искренние, широкая добрая улыбка. Она никогда не злословила ни вслух, ни даже в мыслях. Чище всех и лучше всех. Хотя остальные почему-то считали ее страшилищем. Даже мать.
Кап-кап-кап — заколотило в крышу, кап-кап-кап — в подставленные ведра. Громыхнуло. А следом сверкнуло так ярко, что глаза на миг ослепли. Агнежка затряслась так, что лавка аж подпрыгивала под ней.
Микаш поставил миску на стол и присел рядом. Ладони привычно легли на голову сестры и принялись массировать виски, посылая волны тягучей безмятежности. Он умел это, сколько себя помнил. И не только это: чувствовал чужие эмоции, подслушивал мысли, мог утихомирить драчунов или заставить людей отводить взгляды. Это было также естественно, как дышать. И иногда Микаш досадно прокалывался из-за этого, неосторожным взглядом или жестом, тогда люди пугались. Он бы хотел стереть это из их памяти, как мать стирает пятна с его рубах.
Агнежка медленно расслаблялась, дышала уже глубоко и смотрела более осмыслено.
— Мика, — измученно произнесла она, улыбаясь ему. — Мой Мика прийти.
— Пришел, — счастливо кивнул он. — А сейчас мы будем кушать, — зачерпнул супа полную ложку и, остудив, поднес ко рту сестры. Агнежка капризно замотала головой. — Ну давай, аммм, за меня, чтобы я был сильный, много работал, и мы пережили зиму.
Она все-таки сдалась и открыла рот.
— Ам, за маму, чтобы она не хворала и заботилась о нас. Ам, за тебя, чтобы ты выздоровела и к тебе посватался самый богатый парень на селе!
— Мика! — хохотнула она. Он засмеялся вместе с ней.
— Микаш! — строго оборвала их мать. — Хватит нести вздор! Поторапливайся. У тебя еще куча работы на сегодня. Никто ее за тебя не сделает.
— Я все успею, разве я когда-нибудь не успевал? — отмахнулся он и снова вернулся к сестре. — Ам, чтобы лихо белоглазое наш дом всегда стороной обходило.
Микаш потом еще долго корил себя за эти слова, ведь тут же раздался стук в дверь. И он знал, что это не ветка. Сердце стремительно ухнуло в пятки. Стук продолжился.