Страница 8 из 54
-А куда именно? Может, в Одессу?- мужчина уже не дрожал, с надеждой смотрел светло-карими глазами на Варвару Тихоновну. А та кивнула и стала рыться в шкафу. Отыскала старый свитер, вязаную шапку и серый плащ, в котором лет десять назад красовалась на бульварной скамеечке. Ещё нашла толстые шерстяные носки и галоши от валенок. Всё это она дала отогревшемуся человеку в пижамной куртке:
-Вот, надень на себя. А я тебе поесть принесу, - и вышла, а когда вернулась с миской горячего супа, застала его уже одетым.
-Спасибо вам, - он улыбнулся, и Варвара Тихоновна поняла, что перед нею совсем молодой человек, только весь словно пеплом присыпанный, настрадавшийся и измученный. В ней тяжело шевельнулось сомнение, правильно ли она поступает. Но тут же одёрнула себя: правильно, нечего раздумывать. А он, стоя, быстро-быстро выхлебал суп и пошёл к выходу. У дверей обернулся:
-Если она вам напишет, сообщите ей, что приходил Штефан. Я теперь стану в Одессу пробираться. Буду её искать, - и ещё раз одарил её мягкой улыбкой.
Так вот он какой, Штефан-то! Вот кого записала скрытная девчонка в свидетельство о рождении Шурочки. Какие тут могут быть сомнения?! Да он же и Киру отнимет, и Шурочку заберёт. Тут такая боль обрушилась на голову Варвары Тихоновны, заломило и виски, и затылок. Но мозг упорно сверлила мысль: не отдам этому убогому детей, не отдам. Старая женщина засеменила за посетителем, лепеча ему в спину первое, что приходило в голову. Он замер, напряженно повернулся, вглядываясь в её лицо потемневшими глазами. А она всё плела и плела свою историю, выгоняя его окончательно из Кириной жизни. Он кивнул и вышел, хлопнув дверью.
Варвара Тихоновна минут десять в оцепенении простояла у окна, глядя на качающийся от ветра фонарь в глубине тёмного двора и казнясь от мысли, что совершила непоправимое. Что же она натворила?! Как теперь Кире в глаза смотреть?! В голове билось: "Догнать! Сказать!" Она метнулась, в чём была, на чёрную лестницу, выскочила на улицу. Пробежала в одну сторону, в другую, но человека в сером плаще нигде не увидела. Вернулась домой заледеневшая от ветра с морозом. Сердце щемило так, что сил не было. Соседи вызвали неотложку, врачи мгновенно приехали, посмотрели и повезли Варвару Тихоновну в больницу имени Ленина на Большом проспекте.
Когда Кира вернулась из школы, бабулю уже отправили. Она попросила соседку присмотреть за Шурочкой, а сама помчалась в больницу. К бабуле её не пустили, сказали, что та в реанимации. А утром ей сообщили, что Варвара Тихоновн скончалась, не приходя в сознание, не успев поведать Кире о визите того, кого та так исступлённо ждала.
В очередной раз, Кира осталась одна. Нет, не одна - у неё была Шурочка. Но как же им не хватало бабулиного жизненного опыта! Только теперь Кира в полной мере поняла, как к ней привязалась и как много та для неё сделала. Даже ордер на комнату переписала на Киру, словно предчувствовала, что скоро не станет её...
Окончив восьмой класс, Кира поступила в библиотечный техникум, училась заочно и работала в школе на Петроградской стороне: сначала уборщицей, а когда освободилось место, перешла в библиотеку. Работа ей нравилась, только платили маловато, но и к этому приспособилась. Только никак не могла привыкнуть к району - тянуло на Петроградскую. Попробовала заняться обменом, но знающие люди сказали, что случай её безнадёжный. Кому нужна такая маленькая комнатка на шестом этаже в коммуналке? Полтора года Кира упорно читала объявления об обмене, прошла через бесчисленное количество обменных пунктов с обшарпанными стенами, выкрашенными жуткой голубой или зелёной краской, но нашла то, что искала. Супружеская пара мечтала об отдельной кооперативной квартире, но их большая комната не оставляла им никакой надежды. И тогда они придумали, как "обмануть" обстоятельства. Они решили обменять свою большую комнату на Петроградской на что-то неказистое и маленькое. Они торопились, потому что ждали ребёнка и их могли не прописать на Кириных одиннадцати с половиной метрах.
Они с Шурочкой перебрались на Кировский проспект в облицованный серым гранитом дом. Новая коммуналка Киру не испугала. Чего бояться после муравейника 1931 года? Комната приводила их с Шурочкой в восторг. Во-первых, окна выходили на Кировский проспект, и какие окна! Одно трехстворчатое, полукруглое в верхней части - обычное для дореволюционного города. А вот другие... Угловой эркер, нависая, шёл от третьего этажа до шестого, заканчивался башенкой с ажурным флюгером и представлял собой полукруглый фонарик с двумя узенькими окошками и одним широким окном. Поэтому из него отлично просматривался и переулок, и проспект. Во-вторых, самое главное: был виден дом Циммермана. Когда по вечерам зажигался свет в окнах их бывшей квартиры, Кира надолго замирала у окна эркера и смотрела, смотрела. Если бы у неё спросили, какое слово она ненавидит больше всего, не задумываясь, ответила бы: "Ожидание". Каждый день, каждый час, каждую секунду она ждала Штефана. Однажды ей пришло в голову, что он не ищет её, потому что не хочет искать. Мучилась этой мыслью всю ночь, ворочаясь на диване. Утром обругала себя дурой и в наказание себе вымыла окна, уже отмытые неделю назад. Увеличила фотокарточку из медальона и повесила на стенку, то же самое она сделала с карточкой, где они все вместе.
Она часами рассказывала Шурочке об отце - о самом добром, самом умном, самом смелом, самом красивом человеке на свете. Девочка слушала рассказы, эту бесконечную сказку о том, как потерялись её папа и мама, как они ищут друг друга и, конечно, найдут. Надо только уметь ждать. Ждать и надеяться. Так получилось, что её жизнь вновь уложилась в эти три слова и теперь она приучала к ним дочку. Кира написала бесчисленное количество запросов по поиску Штефана. Она ненавидела коричневые и белые безликие конверты официальных писем. Это были всегда отрицательные ответы, но Кира не сдавалась. Надежда умирает последней? Только так! Её надежда была жива.
Осенью 1975 года Шурочка пошла в первый класс. Теперь каждое утро они вместе перебегали по светофору Кировский проспект и по улице профессора Попова торопились в сторону школы. Жить на жалование библиотекаря было сложно, даже несмотря на то что ей добавили 5 рублей к зарплате после окончания техникума, и она крутилась, как могла: старалась везде, где только можно подработать. В общем, вертелась, как белка.
-... перед нами мост Сыпрус, впереди Эстонская Советская Социалистическая Республика. Река Нарва - самая полноводная река Эстонии...
Вика, с розовыми от возбуждения щеками, перешёптывалась со своим викингом. По его блестящим глазам, улыбке до ушей было понятно, что девушка ему нравилась. Кира решила им помочь:
-Вацлав, давайте поменяемся местами. Вам будет удобнее разговаривать с Викой.
Молодой человек радостно перебрался к сияющей Вике. И они, склонившись голова к голове и не обращая внимания на назойливо-громкий голос Дины Моисеевны, опять зашушукались. В Нарве сделали маленькую остановку, Дина Моисеевна назвала это "технической остановкой для туалета и перекура". Им выпал хмурый для поездки день, дул холодный ветер, и Кира с ужасом смотрела на несгибаемую Дину Моисеевну, стоящую на ветру с голыми руками и ногами. Неужели эта женщина с лицом старой седой лошади не взяла с собой куртку? И ей не холодно?! Поразительно.
Их опять загрузили в автобус, и они покатили по Эстонии. Теперь замечательная Дина Моисеевна вещала о древнем таракане - трилобите, добыче сланца и сланцевой смоле. На сто двадцатом километре вся группа должна была увидеть вдали город Раквере и развалины древнего замка. Неподалёку от Раквере родился Крейцвальд, и далее Дина Моисеевна стала рассказывать об эстонском эпосе "Калевипоэге".
Кира вспомнила, с каким удовольствием рассматривал Иван Фёдорович Пален переплетённый в кожу редкий экземпляр "Калевипоэга", подаренный ему женой на Рождество. Какое выражение лица было тогда у Эльзы Станиславовны! Как она волновалась - вдруг мужу не понравится её подарок? А Штефан? Чем он был занят? А Штефан не отрывал глаз от Киры. И она сердилась на него за это, потому что его взгляд беспокоил, будоражил, завораживал. Его янтарные глаза звали и притягивали к себе. А она ничего не понимала, потому что была тогда больна. Бедный Штефан! Что должен был он вынести, глядя, как ничего не подозревающие Кира и Андрей, обнимаются и любезничают друг с другом?! Теперь-то она понимает, как это мучительно. Уж ей-то пришлось насмотреться на подобное в 1931 году.