Страница 6 из 54
-Что сама?
-Всё-то ты помнишь, всё-то ты знаешь. Думаешь, обвела всех вокруг пальца? Ошибаешься. Теперь с тобой иначе говорить будут, - она сделала строгое официальное лицо, - отвечай: от кого тут скрываешься? Быстро отвечай!
"Ну вот, началось", - подумала Кира, но вслух деланно равнодушно проговорила:
-Я ничего не помню. Уже сто раз сказала, что ничего не помню. А сколько лет мне недавно вспомнила, только говорить не хотела. Думала, что в другую больницу отправят, во взрослую. А я здесь привыкла. И няня Варя тут...
-Привыкла она! Теперь будешь отвыкать, - она порылась в своём портфеле, достала какую-то справку, - согласно медицинскому освидетельствованию, у тебя, Стоцкая, беременность в 14 недель. И не помнить, каким образом это случилось, ты не можешь. Так что давай, говори!
Вот оно что! У Киры задрожали колени, она повернулась и медленно на подгибающихся ногах пошла в свою палату. Вот почему у неё голова кружилась и подташнивало по утрам. Четырнадцать недель! Это много или мало?
-Четырнадцать недель - это много? - подняла она глаза на вошедшую за ней Дашкевич. Та фыркнула:
-Достаточно. Так как же это случилось?
Кира только посмотрела на девушку в погонах, вздохнула и привычно ответила:
-Не помню.
Она с головой погрузилась в своё новое состояние. Отвернулась от всех, натянула одеяло до ушей, лежала и улыбалась. Она представила, каким изумительным светом вспыхнули бы глаза Штефана, если бы она рассказала ему эту замечательную новость. У неё даже в глазах защипало от избытка чувств. Кира тут же приказала себе не разнюниваться - ведь это вредно для ребёнка. К тому же все слёзы она выплакала в том далёком 31 году. Теперь понятно, почему в последнее время она себе напоминала фонтан слёз. Но теперь - ни-ни. Теперь она будущая мать и думать должна, прежде всего, о ребёнке.
Глава 2
Дальше всё закрутилось-завертелось. К ней приходил врач: уговаривал, пугал, какие-то люди её стыдили и говорили, что она себе всю жизнь ломает. Объясняли, что в её сомнительном положении возможен только один выход - избавиться от ребёнка. У Киры сложилось впечатление, что все-все ополчились против неё. Лишь один человек её поддерживал - это няня Варя.
-Плюнь ты на них, - сердилась она, - ишь, забегали! Чего раньше-то думали? Почему не осмотрели? Я тебе так скажу: грех это. Страшный грех! И раньше, если б вздумали тебя под нож совать, а уж теперь - и подавно. Не слушай ты их! Перебирайся ко мне. Пусть выписывают.
Няня Варя теперь ходила везде с Кирой: и к завотделением, и к главврачу, и даже в милицию. Её настырность сделала своё дело. Киру выписали из больницы с паспортом в руках под сотню подписок няни Вари о полной её ответственности за больную. Кира помнила, как впервые переступила порог бабулиной коммуналки. Была середина марта, светило солнышко, вовсю распевали птицы. Варвара Тихоновна с Кирой проехали на звенящем трамвае пару остановок по Среднему проспекту. Девушка не отрывалась от окна, глядела во все глаза на спешащих по своим делам людей. Как же они изменились! Если для тридцать первого года преобладающими были все оттенки серого: светло-серый, тёмно-серый, цвет мокрого асфальта, цвет пыльного асфальта и так далее, то теперь серый разбавился коричневым, синим, зелёным. Исчезли мужчины в полувоенной форме: в галифе и сапогах. Но теперь женщины надели самые настоящие сапоги, только не такие громоздкие и уродливые, как когда-то у мужчин. Поменялся не только внешний вид людей, стали другими машины, автобусы. Кире показалось, что изменился целиком весь город. Но это не вызвало у неё страха, не испугало, как тогда, в 1931. Этот город не показался ей враждебным, и это радовало.
Варвара Тихоновна заметила её улыбку:
-Ты чего?
-Хорошо здесь, няня Варя, - Кира вся светилась радостью.
-А, ну-ну, - и подумала, что хорошо бы узнать, кто отец ребёнка да найти этого гада, что такую дурёху обморочил. Уж она бы ему, паразиту, показала, где раки зимуют! Но благоразумно промолчала, только попросила не звать её няней: - ты вот что, зови меня бабушкой. Ведь всё-таки теперь ты моя внучка.
Жила Варвара Тихоновна на одной из линий Васильевского острова, в огромном доме аж на шестом этаже.
-У нас знаешь, какой дом? Ещё немцы строили, до революции. Видишь, плиткой выложили "1914" и ещё над входом написали: "Salve" - это по-латыни вроде "здравствуй" будет, - Варвара Тихоновна заметно гордилась своим домом. - А лифт у нас какой! Скамейка бархатная, зеркало... И лестница хорошая: светлая, широкая да чистая.
Они поднялись на лифте на шестой этаж. На площадке было только две двери, окрашенные тёмно-коричневой краской.
-Нам сюда, - махнула рукой Варвара Тихоновна и достала огромный ключ с хитрой бородкой. На дверях белела кнопка звонка, и рядом висел список жильцов с указанием, кому сколько раз звонить. - Видишь, нам два раза звонить будут.
В обширной прихожей с настенным зеркалом они разделись и пошли по широкому коридору с почти зеркально натёртыми полами.
-Это дверь Егоровых - у них две комнаты и балкон есть. Здесь живёт семья военного, но они сейчас уехали. Тут ещё маленький коридорчик, там такая змеища обитает - не приведи Господь. Никому покоя не даёт. Зато напротив двери её - уборная - так ей и надо, кобре очкастой. Там комната Петровых, у них окна на улицу выходят. Тут ванная, но мы в ней только умываемся и стираем. Мыться в баню ходим, я на Шестнадцатой линии люблю париться, - они свернули направо, - тут кухня. Наш стол с краю - нам удобно, не надо через весь коридор кастрюли таскать, потому что вот наша дверь. Тут ещё одна уборная есть и чёрный ход, мы здесь мусорное ведро держим.
Она открыла дверь:
-Входи. Теперь ты дома.
Кира переступила порог небольшой комнатки с одним окном во двор. Она уже разобралась в квартирном лабиринте. В давние времена это была бы недорогая квартира с комнатой и туалетом для прислуги. А бабулина комнатка была бы убежищем для горничной и кухарки. Пока Кира оглядывалась, Варвара Тихоновна согрела на газе синий эмалированный чайник, заварила чай в толстопузеньком чайничке, достала из старенького холодильника "Саратов" сыр, колбасу, масло. Определила всё это на обеденный стол, покрытый клеёнкой в зелёную с белым клеточку.
-Садись, ужинать пора, - позвала она Киру, рассматривающую деревья во дворе. - У нас осенью красиво: тут дубы да клёны растут. Клёны разноцветные: и красные, и жёлтые - прямо Левитан. Ты давай ешь получше. Теперь тебе силы нужны, вот и набирайся. Мажь хлеб маслом, сверху колбаски докторской положи и сырочком придави. Да не забудь сахар в чай насыпать.
Докторская колбаска на белой булочке с маслом да с сыром показалась невозможно вкусной, Кира даже глаза зажмурила от удовольствия. Варвара Тихоновна только улыбалась, глядя на неё:
-Ты не смотри, что комнатка небольшая. Поместимся! У меня раскладушка есть, ребёночку потом кроватку купим. А для начала в корыте поспит.
В тот вечер они долго говорили, прикидывали, как лучше устроиться. Решили, что надо поспрашивать в домоуправлении - может, какая работа подходящая подвернётся, потом пойти в женскую консультацию на учёт становиться. Короче, самые обычные дела. Варвара Тихоновна чувствовала, что гнетёт её приёмную внучку какая-то тяжёлая забота, но с расспросами не приставала, ждала, когда та сама всё расскажет.
Очень просто решился вопрос с работой: её взяли убирать парадную и чёрную лестницы с зарплатой в 60 рублей. И с консультацией повезло - всего-то дорогу перейти. К тайничку своему Кира наведалась, как только бабуля ушла на сутки дежурить в больницу. В зелёном пальто с коричневым цигейковым воротником-шалькой и чёрных фетровых сапогах на резиновом ходу она влетела в зал ожидания, независимо продефилировала к окну и замерла там, сделав вид, будто любуется грязными сугробами на дороге. Потом, воровато оглянувшись, пошарила рукой под подоконником. Сокровище было на месте.