Страница 41 из 56
— Что?! — закричала я. — Вы подозреваете, что он ее убил? Этого не может быть! Якоб никогда бы этого не сделал…
— Почему?
— Потому что… Собственно, вы же сами говорили, что убитая знала убийцу, она не сопротивлялась, — так зачем же вы это сделали, Шамир?! Хотели этим несчастным прикрыть задницу полиции?
— Габи! — обиделся капитан. — Я понимаю, что вы с дедушкой готовы на всё, чтобы выгородить этого человека, но он не вполне вменяем, вы согласны со мной? Видимо, убитая не ожидала, что он может напасть, может быть, даже улыбалась ему — она просто не понимала, с кем имеет дело…
Я разочарованно посмотрела на него:
— Вы сами в это не верите.
— Я человек фактов, а не веры. Якоб Роткопф сам рассказал нам, что он подумал, что Вера-Леа Курт разыскала его и приехала, чтобы снова забрать в больницу.
— Вот! На основании болтовни не вполне вменяемого человека вы его арестовали? Он же может умереть…
— Он не в тюрьме, а в психиатрической клинике «Абарбанель». Не думаю, что он предстанет пред судом. Скорее всего, суд вынесет постановление о его госпитализации, по крайней мере, на первых порах. И вашему дедушке будет легче, если его друг будет под медицинским надзором.
— Шамир! — вздохнула я. — До сих пор мне казалось, что вы всё понимаете…
— Мне жаль, что я вас разочаровал …
— Я прошу меня выслушать.
Он посмотрел на меня с усмешкой.
— На вашем месте я бы не улыбалась. В деле, которое вы шьете Якобу, полно дырок.
— Я слушаю.
— Как вы объясните таинственный налет на дедушкин дом? Кто ранил Морица? Что вы узнали от Топаза? Вы собирались с ним поговорить. Как вы объясните, что все вдруг стали интересоваться картинами Зуциуса, да еще и угрожают при этом оружием? Что вы зациклились на дедушкиной недвижимости?! Сара Курт не недвижимость искала у дедушки во дворе. Она искала картину! И Якоб тут совершенно не при чем. А теперь внимательно выслушайте мою версию: мать Сары Курт, Вера, выдающийся психиатр, услышала от своего венского пациента, внука директора музея, о картине, которую надо сберечь, или о девушках, которых надо беречь. Она написала об этом, и, возможно, даже рассказала эту историю своей дочери. Через много лет, когда Вера уже покоилась глубоко в земле, Сара встретила заказчика — сказочно богатого мультимиллионера, готового уплатить любую цену за картину с тремя девушками, которая была написана в Вене и исчезла. Он заявил, что пойдет на всё, чтобы все четыре картины принадлежали ему. Одержимый коллекционер сказал, что пока у него нет четвертой картины, он чувствует себя неполноценным, ущербным, несовершенным. Такой вот сумасшедший…
Шамир невозмутимо слушал меня.
— И тут в голове у Сары зазвенел колокольчик… Она вспомнила рассказ своей матери, перечитала книгу, чтобы освежить память, и отправилась на розыски того пациента.
— Если у коллекционера так много денег, зачем ему убивать?
— Возможно, — улыбнулась я, — кто-нибудь еще разыскивает эту картину? Пойди, пойми этих сумасшедших.
— Отлично, Габи! — кивнул Шамир. — Позвоните мне, если когда-нибудь захотите сменить профессию. — Его заносчивость мне не понравилась. Он поднял портфель и вынул три листа бумаги. — Посмотрите — те ли это картины? — И передо мной тут же предстали мои девушки во всем своем великолепии.
Я пораженно кивнула. А он не такой уж идиот!
— Если вы всё понимаете, зачем арестовали Якоба?
— Кто сказал, что я всё понимаю? Что я — исследователь живописи, что ли? Я, госпожа Габи, ловлю убийц! А Якоба арестовал потому, что он признался в убийстве. Вот и всё.
— В таком случае Вы скоро получите новую загадку, — обессилено пробормотала я.
— Простите…
— Вы не понимаете! Нас с дедушкой держат на мушке! — Мне уже нечего было терять. Я должна была посвятить его в угрозы бандитов, посетивших меня ночью. — Вы думаете, что всё началось с Сары Курт и на ней же и закончилось, а я говорю, что она — всего лишь звено в цепи.
— Я слушаю, — сказал он с таким выражением лица, какое бывает у Игруна, когда он мучает пойманного хамелеона.
— Арест Якоба Роткопфа ничего не прояснил. Я не знаю, кто убил Сару Курт, но зато точно знаю, что револьвер, который ночью засовывали мне в рот, это «смит&вессон», и что тряпка, которой мне накрыли лицо под утро была пропитана эфиром, а тот, кто сюда проник, сделал это не для того, чтобы стереть пыль с картин. Так что, будьте добры, капитан, прежде чем Вы улетите в Лондон, объясните мне это.
— О чем вы говорите? Опять какая-то игра, как тот маскарад?
— Если бы! Вы спрашивали, что это за разгром? Вот и ответ?
Он наклонился вперед и внимательно слушал, положив подбородок на ладони.
Я рассказала ему всё. Всё-всё.
— И теперь я не знаю, что делать, капитан. Может быть, я сделала ошибку, что сразу не позвонила, но я уже не знаю, как уберечь мою семью. Понимаете? Это всё, что у меня есть, — один дедушка, человек довольно тяжелый, и один папа, человек довольно слабый. И всё.
— Скажите, вы уверены, что всё то, что вы рассказали… То есть, вы не преувеличиваете?
— Идите сюда, — я подвела его к окну гостиной. — Видите «мерседес»?
Он наклонился и уставился в просвет между планками жалюзи.
— Нет там никакого «мерседеса», — сказал он.
— Они же всё время были там! — чуть не заплакала я. — Я же вам говорила! Вчера вечером они ехали за мной в Яффо. Когда я вышла из дому сегодня утром, они были здесь. И когда возвращалась — тоже… Я ничего не выдумываю. Шамир, вы должны мне верить! Наверное, они увидели вас и испугались…
Шамир растерянно смотрел на меня. Застрекотал мобильник.
— Что? — рявкнул он в трубку и покраснел. — Повтори! Нет, я не сержусь, с чего ты взял? Я разгневан! Головы полетят…
Он сунул телефон в футляр, висящий на брючном ремне.
— Ваш псих, этот Якоб, сбежал! Да, ему как-то удалось улизнуть… А мы собирались ночью произвести следственный эксперимент. Теперь у меня нет ни эксперимента, ни подозреваемого, ничего…
— Это такой человек… Он не может находиться в плену…Он из любого места сумеет сбежать. Дедушка всегда это говорил.
— Габи, я не знаю, что и думать о том, что вы рассказали. Я должен ехать в «Абарбанель». Я организую вам охрану на ближайшие сутки. Меня не интересует, хватает вам этого или не хватает! Кто-нибудь приедет сюда не позже, чем через час. А вы тем временем не выходите из дому и никому не открывайте. И ничего тут не убирайте, очень вас прошу! Я хочу, чтобы здесь поработали криминалисты. Всё ясно?
Ясно. Чего ж тут неясного? Я закрыла за ним дверь и вернулась к своему беспорядку.
Портрет Эстер Кеслер валялся на ковре. Взломщики разобрали деревянную золоченую раму. Картон, прижимавший полотно к раме, торчал из-под дивана. Я рассмотрела картину вблизи. В левом углу виднелась подпись. Я никогда ее раньше не видела. Наверное, рама заслоняла…
Это был не Зуциус а некто Басови. И на картоне толстым пером тоже было начертано Пол Басови. Слава Богу! Может он и не стоит миллионов, как Зуциус, но хоть одной неясностью будет меньше.
Кто-то позвонил в дверь.
— Дарлинг, открой! Я знаю, что ты там, — послышался Душкин голос. — Позвонила Сюзан и сообщила, что ты в беде. Открой, пожалуйста. — Он продолжал настойчиво звонить.
Я открыла. Он вошел, самодовольно улыбаясь, как будто собирался выпустить из шляпы голубя.
— Что это ты такой довольный?
— По двум причинам… — замерев на месте, он с ужасом обводил взглядом перевернутую вверх дном квартиру. — Господи, что это?.. Здесь побывали казаки?
— Да. Но давай начнем с хороших новостей. Итак, что во-первых?
— Во-первых, это твой кастинг. Я просто тащусь от твоей Марии, и отец ее тоже замечательно играет. Ты его видела? И вообще, все ребята молодцы, ты же видела вчера, как они выкладывались. А сегодня утром у нас была еще одна репетиция. «Южная набережная» будет хитом сезона — это я тебе говорю!