Алмазная пыль (ЛП)

Далее Вера-Леа Курт описывала свои встречи с Якобом. На полях страницы был рисунок в тонкой черной рамке. Не Зуциус, не девушки, а просто каракули, вроде тех, что рисуют дети в саду, когда воспитательница велит рисовать, а их душа стремится к качелям во дворе. А вдруг — нет? Я снова и снова вглядывалась в рисунок, пытаясь разглядеть три фигурки. Но тщетно…

Ко мне подошла библиотекарша:

— Посмотрите, что я нашла, — прошептала она, расплывшись в улыбке. Читальный зал был совершенно пуст в этот утренний час, но библиотекарши всегда шепчут. Она положила на стол экземпляр «Исчезнувшей памяти» на иврите. — Это было на тележке со сданными книгами, — радостно сообщила она.

Быстро пробежав глазами перечень имен, я открыла страницы, посвященные Якобу… Сюрприз! Страницы были вырваны. Очень похоже на этого слизняка! Не говоря ни слова, я показала книгу библиотекарше. Она чуть не задохнулась от гнева. Несколько долгих секунд сверлила меня глазами, словно подозревая во вредительстве, потом пролепетала:

— Вандализм… Дикие звери… Что за люди… Кто мог так поступить с книгой…

— Ну что ж, придется читать по-английски, — примирительно сказала я. — Я специально приехала из Ариэля, чтобы прочитать о своем дяде, и на тебе — именно эту главу кто-то вырвал… — библиотекарша жалостливо на меня посмотрела и вернулась за стойку.

Др. Курт писала, что наш Якоб был самым трудным и самым увлекательным из всех больных, с которыми она общалась. «Из всех уцелевших в Катастрофе, с которыми я встречалась во время своей поездки, Роткопф был самым упрямым и скрытным. Он не общался с персоналом больницы и отказывался разговаривать со мной. По моему мнению, из его памяти стерлось всё, что с ним было в концлагере, и, кроме нескольких проблесков, он ничего не помнил. Он вел себя, как человек, без памяти, без прошлого, пришедший ниоткуда. Видимо, единственный, с кем он поддерживал связь, был Макс Райхенштейн, гражданин Израиля, уроженец Вены. Райхенштейн взял этого пациента под свою опеку, и тот стал членом его семьи…»

Еще исследовательница писала, что ей пришлось принудительно госпитализировать Якоба. «В течение многих дней пациент что-то бормотал. Он повторял имя мальчика „Лиор“ и обещал, что придет к нему. Думаю, что этот Лиор был плодом его воображения, замена мальчику, который у него не родился, или наоборот — мальчику, которым он сам когда-то был, если вдуматься в смысл имени „Ли-ор“[39]…»

Оторвав глаза от книги, я посмотрела в окно. «Плод воображения», — подумала я, и сердце сжалось от горя. Даже мертвым Лиор оставался самым настоящим, самым реальным! Как же сильно любил его дедушкин сумасшедший!..

Мои глаза вернулись к убористым строчкам. «Время от времени пациент с невероятной серьезностью повторял: „Не волнуйся, папа, я сберегу твоих фройляйн“. Смысл этой фразы остался неясен. В конце каждой встречи пациент кричал, чтобы его отпустили к Максу и мне часто приходилось вызывать санитаров, чтобы те успокоили его и вывели из кабинета…»

На полях этой страницы были каракули Якоба, а под ними — толкование ученой доктор Курт. «Это пятно, по всей видимости, — единственная картина, сохранившаяся в памяти больного», — писала она.

«Я была очарована этим человеком, — так закончила Вера описание своих встреч с Якобом. — Он был необычайно талантлив: наизусть читал книги Танаха из конца в начало, с поразительной точность мог просвистеть любую симфонию Малера, вырезал шахматные фигуры… Он отказывался общаться со мной и лечащим персоналом и, не переставая, требовал отпустить его домой, где, по его словам, его ждали родные…»

Таксист, подобравший меня у выхода из библиотеки, наверняка видел в жизни немало странного, тем не менее, когда я сняла с головы нелепую шляпу и расстегнула несколько пуговиц на блузке и кофте, он удивленно на меня уставился.

— Жарко сегодня… — пояснила я. — Теплый ноябрь.

— А разве у вас это можно?.. — он не сводил с меня пораженного взгляда.

— Дело в том, что я от них убегаю, — сказала я голосом девственницы. — Они хотят выдать меня за старика.

Таксист заметно повеселел. Ему будет что порассказать!..

— Куда?

— Улица Ахад а-Ам. И побыстрее, пожалуйста, — он завел машину, и мы поехали в полном молчании.

Я вернула к жизни свой мобильник. Он немедленно зазвонил, и на экране высветилось имя дедушки Макса.

— Габи, где ты? — он был взволнован.

— Что случилось?

— Якоба арестовали. Твой капитан ненормальный!

— Шамир его арестовал?

— Да. Приехал утром и забрал его.

— Успокойся, дедушка, — сердце пустилось вскачь бешеным галопом. — Ты говорил с адвокатом?

— Нет. Для этого я тебя и ищу. Найди кого-нибудь. Самого лучшего…

Так что я имею на сегодняшний день? Я попыталась разложить всё по полочкам: дедушку на грани сердечного приступа, папу, сбежавшего из наркологической клиники прямо в объятия женщины, приносящей нам зло, озлобленную тетю, на которую нельзя полагаться, и Газету в тюремной камере. И это не считая двух ночных визитов. Не многовато ли для девушки с пониженным весом?

— Дай мне полчаса, я что-нибудь придумаю, — заверила я дедушку и отключилась.

— Простите, госпожа, — водитель обеспокоено на меня посмотрел.

— Да?

— Вы заметили «жука», который едет за нами? От самого проспекта Царя Шауля сидит у меня на хвосте…

Я безнадежно пожала плечами:

— Это, наверное, сваха. Езжайте, пожалуйста, побыстрее.

Телефон зазвонил снова.

— Сюзан, — останавливаю залп воплей раньше, чем она успевает открыть рот. — Арестован Якоб, дедушкин друг. И папа пропал. И не спрашивай, что еще… Мне нужна помощь.

— Говори.

— Во-первых, имя лучшего адвоката по уголовным делам.

— Что еще?

— Позвони ей.

Сюзан моментально всё поняла.

— Твоя мать проходит лечение.

— Тем не менее… Позвони и скажи, что я хочу встретиться с ней и с папой. Вместе. Скажи им, что это очень срочно! Дело не терпит отлагательства! Хорошо?

— Хорошо, но ты… — я отключилась прежде, чем она вспомнила, что ей от меня нужно.

Такси приехало на улицу Ахад а-Ам. Я напялила на голову перевернутую кастрюлю и застегнулась до самого горла. «Мерседес» стоял в некотором отдалении, а у подъезда — кто бы вы думали? Капитан Шамир. Он безразлично скользнул по мне взглядом. И только, когда я, проходя мимо, шепнула «Привет!», он меня узнал.

— Это вы? — выдохнул он и поспешил вслед за мной по лестнице. — Вы с ума сошли? Репетируете спектакль?

— Скажите, — проигнорировала я его вопросы, широко распахивая дверь квартиры. — Почему вы арестовали самое слабое звено во всей этой истории?

— А почему вы выглядите так, будто перебрались на поселение за Зеленую черту?

— Вы подозреваете, что этот несчастный — страшный убийца женщин?

— Почему вы всегда отвечаете вопросом на вопрос?

— А почему вы не отвечаете?

Он растерянно остановился в дверях:

— Что это за разгром?

— Так кто постоянно задает вопросы? — улыбнулась я. Его присутствие прибавило мне смелости, и я решила безотлагательно выяснить вопрос о Якобе. Произошла ужасная ошибка, и Шамиру придется это признать. — Дайте мне пару минут, чтобы уничтожить поселенку, которую я на себя налепила, и приготовить кофе. Потом перейдем к ответам.

Мы сидели за кухонным столом друг против друга. Между нами две чашки кофе и полная окурков пепельница. Когда я рассказала ему, как прорвала осаду «мерседеса» и что нашла в книге Веры-Леи Курт, Шамир побагровел.

— Я знаю, — оборвал он меня, когда я начала пересказывать книгу. — Мы тоже достали эту книгу. Чему вы так удивлены, не знали, что бывают грамотные полицейские? Мы обнаружили связь между Якобом и Верой-Леей Курт — матерью убитой. Нам также известно, что Сара Курт оказалась во дворе вашего деда по собственной инициативе. Она интересовалась недвижимостью вашей семьи, но на самом деле имела в виду нечто другое. Ваш дедушка согласился что-то продать. Они назначили встречу, и вот тогда Якоб ее и увидел, подумал, что это Вера, и мы подозреваем, что…

39

Ли ор (иврит) — мой свет.