Страница 86 из 130
Невозмутимое лицо Хоркина слегка оживает. Видно, что с таким соперником ему встречаться приходилось не часто. Он садится к столу и спрашивает, устало:
-Ну давай, выкладывай по порядку.
-Какой порядок, хозяин, может быть в нашей беспорядочной державе. А за информацию платить принято. позолоти ручку, коханый.
Хоркин вновь бьет его здоровой ногой. На этот раз мужичок поднимается с огромным трудом. Но голос по-прежнему ехидный:
-Грубый ты человек, Хоркин. А грубые люди плохо живут. Зло - оно, как бумеранг.
Эта фраза подтягивает внимание Хоркина. Он всматривается в человечка и что-то припоминает:
-Никак Кузя-юродивый? Человек-собака.
-Он самый, мил человек, помнишь, значит, психушку еще.
-Что же ты дурака корчишь? Или рожа казенная. Сказал бы сразу все толком. Вон, бери в холодильнике пивка, коньяк есть, пожрать.Мне ходить больно. И рассказывай, с чем пожаловал. Если денег надо - не стесняйся, я при фарте.
-И коньячку выпью, и пивка и от еды не откажусь, и деньги приму,-блеет Кузя, хозяйничая.-Тебе налить?
-Нет.
-А пожаловал я вот с чем, мила-голуба. Не шантажировать, нет - нет. Просто узнал тебя на улице, да и подумал повидать. Да услышал, как тебя дежурная кличит, вот и решил пошутить. А за тумаки не в обиде, мне к тумакам не привыкать. У меня, как у бультерьера, болевой порог снижен.
Кузя рассуждает, аппетитно пьет, закусывает, чавкает. Хоркин смотрит на него умиленно. И уплывает в воспоминания.
Серое небо падало в окно. Падало с упрямой бесконечностью сквозь тугие сплетения решеток, зловеще, неотвратимо.
А маленький идиот на кровати слева пускал во сне тягучие слюни и что-то мурлыкал. Хороший сон ему, видимо, снился, если у идиотов бывают сны? Впрочем, сны бывают даже у собак.
Напротив сидел на корточках тихий шизофреник, раскачивался, обхватив лысый череп, взвизгивал. Ему казалось, что в его голову входят чужие мысли, и эти мысли причиняли ему боль.
А небо падало сквозь решетку в палату, как падало вчера и еще раньше - во все дни без солнца.
И как будет падать завтра.
Я лежал, посматривая на это ненормальное небо и пытался думать.
Мысли переплетались с криками, вздохами, всхлипами больных, спутывались в горячечный клубок, обрывались, переходили в воспоминания. Иногда они обретали ясность и тогда хотелось кричать или плакать. Действительность не укладывалась в ясность мысли, кошмарность действительности заставляла кожу краснеть и шелушиться, виски ломило. Но исподволь выползала страсть к борьбе и хитрости.
Я встал, потер виски влажными ладонями. Коридор был пуст - больные еще спали. Только доносилось монотонное жужжание. Это жужжал больной, вообразивший себя мухой. Он шумно вбирал воздух и начинал: ж-ж-ж-ж-ж... Звук прерывался, шипел всасываемый воздух и снова начиналось: ж-ж-ж-ж-ж...
А скорая помощь, которая везла меня в психушку, мало чем отличалась от милицейского "воронка". Она, как и больница со своими решетками и дверями без ручек вполне могла конкурировать с лучшими образцами тюремной продукции.
Трудней всего было из-за отсутствия общения. Почти все больные или были вообще неконтактны или разговаривали только о себе. Подсел я как-то к старику, который все время что-то рассказывал. Вот как выглядел его рассказ.
"...Я его держу, а он плачет, ну знаешь, как ребенок. А мать вокруг ходит. Я стреляю, а темно уже, и все мимо. Потом, вроде, попал. Ему лапки передние связал, он прыгает, как лошадь. Искал, искал ее - нету. А он отпрыгал за кустик, другой и заснул. Я ищу - нету. Ну, думаю, вот мать упустил и теленка. А он лежит за кустиком, спит. Я его взял, он мордой тычется, пищит. Я его ножом в загривок ткнул. А живучий!.. Подвесил на дерево и шкурку чулком снял, как у белки. Вышло на полторы шапки, хороший такой пыжик, на животе шерстка нежная, редкая, а на спине - хорошая. А мать утром нашел, в воде. Я ей в голову попал, сбоку так - глаз вырвало и пробило голову. Я ее там и бросил, в воде, - мясо уже затухло. Через месяц шел, смотрю - на суше одни кости. Это медведи вытащили на сухое и поели. Они тухлятину любят. Шкурку теленка я вывернул на рогатульку: ножки где - надрезал и палочки вставил, распорки. Когда подсохла, ноздра прямо полосами отрывалась. Сухая стала, белая. Я ее еще помял. Хорошенькая такая, на животе реденькая, а на спинке хорошая. Я геологу сказал: ты привези мне две бутылки коньяка и помидор. А он, гад, одну бутылку привез, а помидор не привез."
Все это он говорил ровным монотонным голосом. Он когда-то работал в геологии, потом спился, а потом и чекнулся. И вот, убийство лосенка запомнилось и изрыгалось из больного мозга.
Тяжело было мне в больнице. Изоляция, большая, чем в тюрьме, полное отсутствие книг, запахи кошмаров и едкого пота с карболкой.
Когда привезли Кузю-юродивого, жить мне стало чуток веселей. Он считал себя собакой на все сто процентов: на коленях и локтях от постоянной ходьбы на четверенках образовались мощные мозоли, лай имел разнообразные оттенки, умел лакать из миски и отлично задирал ногу над унитазом. Кстати, кусался тоже отлично. А человеческие укусы заживают медленно, поэтому обслуга его опасалась и постоянно пичкала снотворными и транквилизаторами.
Я очень люблю собак. Уже через неделю мой Кузя усвоил команды: сидеть, лежать, фу, место, рядом, ко мне. Он ходил со мной, держась левой ноги, выпрашивал лакомство, которое аккуратно брал с ладони, перестал кусаться, что освободило его от дурманящих лекарств, и мы с ним приступили к освоению более сложных команд: охраняй, ищи, аппорт.
К сожалению, его перевели в другое отделение, и я по нем скучал7 В его глазах действительно был разум.
Хоркин вздрогнул и отдернул руку. Это Кузя, нажравшись и напившись, забегал по номеру на четверенках и лизнул бывшего хозяина в руку.
***
Кузя и Хоркин умиротворенно беседуют.
-Жизнь - она не сложная, это мы ее усложняем,-вещает Кузя, привычно возлегая на ковре.- Вот ты, мечешься, страдаешь, мышцы накачал, как пружины, а душа дряблая. То, что ты на нее панцирь невозмутимости одел, - так ей от этого еще хуже. Ты ее на травку пусти, как щенка, пущай хвостиком повиляет, порезвится. Будь самим собой, сними маски свои многочисленные. А то приростут, не отдерешь.
-Что ж, мне теперь вместе с тобой по ковру бегать на четырех костях?-угрюмо говорит Хоркин.
-От Рока не уйдешь. Ты - разрушителем стал, а не борцом. Вот когда слабым был, когда с голыми ручками на пулеметы шел, со скрипкой и стихом, - вот тогда ты был сильным. А теперь у тебя самого пулемет в руках. И он в любой момент может выстрелить в невиновных.