Король ворон (ЛП)

— Не очень привлекательный видок, — подметил Генри. — Немного требует ремонта. Хотя было бы неплохо проводить на крыше зомби-вечеринки, йоу.

Пока Фискер медленно тащился по кругу, во́роны наблюдали за ними с крыши и с ограды настила. Ощущение дежавю ворвалось в разум Гэнси, как когда он смотрел на Ноа и видел и живую, и мёртвую его версии.

Гэнси задумчиво коснулся своей нижней губы.

— Я бывал здесь.

Генри смотрел на во́ронов, которые неподвижно глядели в ответ. Ожидая.

— Когда?

— Я здесь умер.

Глава 52

Еще до того, как заснуть, Ронан знал, что находиться в Энергетическом пузыре будет невыносимо, но не осознавал насколько.

Это ухудшение невозможно было увидеть глазами, оно было на уровне эмоций. Демон по-прежнему работал над деревьями, землёй и небом, но также он разрушал и чувства леса, вещи, которые делали грёзу грёзой, даже если она не обладала каким-то чётким описанием. Теперь каждый виноватый вздох пропитывался подобием лжи. Это было сродни уханью желудка вниз, после обнаружения тела. Это было похоже на грызущее чувство подозрительности, с которым вы распрощались, потому что у вас и без того огромная проблема, и лучше бы вам было бы вообще умереть. Это был стыд вожделения того, что нельзя; это был гадкий трепет почти мертвеца. Это было всё вместе разом.

Прежде кошмары Ронана были чем-то одним или двумя из выше перечисленного. Крайне редко всё сразу. Такое бывало раньше, когда они хотели его убить.

Разница заключалась в том, что он тогда был одинок. Теперь же в мире бодрствования его поддерживали Мора и Кайла — Кайла, сидя на капоте его машины, а Мора — на заднем сидении. Он мог чувствовать их энергию, которая была будто руками, обхватившими его голову и блокирующими все ужасные звуки. И у него был разум Адама, здесь, в грёзах. В реальном мире тот снова впал в транс на пассажирском сидении, и в этот раз он стоял в разрушенном лесу, ссутулившись, с неуверенным лицом.

Ну нет. Ронану нужно было признаться самому себе, что, хотя они и упрощали всё, не существовало никакой разницы между его старыми ночными кошмарами и этим. Настоящая разница заключалась лишь в том, что тогда ночные кошмары хотели его смерти, и Ронан тоже её хотел.

Он осмотрелся в поисках безопасного места, места, где его творение могло бы спокойно, беспрепятственно развиваться. Такого места не существовало. Единственным, что осталось неиспорченным во сне, были Адам и он сам.

Значит, ему придётся полагаться на себя. Ронан прижал ладони друг к другу, представляя, как там формируется крошечный огненный шар. Демону было всё равно. Его уши уловили вздох. Несомненно, принадлежащий его отцу. Несомненно, преисполненный боли. Боли человека, умирающего в одиночестве.

«Твоя вина».

Ронан оттолкнул это. Он продолжал думать об искрящейся крохе, которую сооружал, чтобы найти Гэнси. Он представлял её вес, размер, структуру миниатюрных крыльев.

— Неужели ты думаешь, что я ради тебя здесь останусь? — холодно и отстранённо прошептал Адам ему в другое ухо.

Настоящий Адам стоял, повернув голову в сторону, в то время как неразумное факсимиле отца кричало ему в лицо, тембр его голоса до жути идеально походил на настоящий голос Роберта Пэрриша. Губы Адама исказились в фирменную линию, которая демонстрировала больше упрямства, нежели страха. Он неделями медленно высвобождал себя от пут настоящего отца; этому двойнику сопротивляться легче.

Жить можно.

«Я не прошу его остаться, — подумал Ронан. — Только вернуться». Ему безумно хотелось проверить, был ли объект в его руках тем, чем был задуман, но он чувствовал, как сильно демон жаждал изувечить этот предмет, извратить его, наградить противоположным предназначением, изуродовать. Сейчас лучше не держать его на виду, полагаясь только на то, что он создает нечто позитивное. Ему придётся держаться за представление, для чего предназначался этот объект, когда он будет принесён в реальную жизнь, а не за представление демона о том, чему бы мог послужить этот объект, когда будет принесён в реальную жизнь.

Что-то царапало шею Ронана. Ненавязчиво, безобидно, неоднократно, упорно, пока не проложило себе дорогу через верхний слой его кожи и не обнаружило кровь.

Ронан это проигнорировал, он чувствовал, как объект оживал в его пальцах.

Сон разбрызгал тело перед ним. Чёрное и порванное, изломанное и испорченное. Гэнси. Глаза ещё живы, губы двигаются. Разрушенный и беспомощный. Коготь одного из ночных кошмаров Ронана всё ещё цеплялся за угол рта, продырявив щеку насквозь.

Бессильный.

Нет. Ронан так не думал. Он чувствовал, как грёза трепетала в его ладонях.

Адам встретился взглядом с Ронаном, несмотря на то, что копия его отца продолжала орать на сына. Что бы за напряжение энергетического баланса он ни создавал, это отражалось на его лице.

— Готов?

Ронан надеялся, что да. Правда в том, что они действительно не узнают, кто выиграет этот раунд, пока не откроют глаза в БМВ.

— Буди меня, — велел он.

Глава 53

Гэнси уже бывал здесь семь с небольшим лет назад. Кое-что изменилось. Невероятно, но это был ещё один благотворительный вечер Конгресса. Гэнси вспомнил, как был взволнован тем, что он туда идёт. Вашингтон, округ Колумбия, летом был удушающим и тесным, и его жители превращались в заложников с мешками на головах. Хотя Гэнси только что вернулся из заграничной поездки, где посещал монетный двор в Пенджабе (политическая поездка, цель которой так и осталась для него загадкой), путешествия заставляли юного Гэнси чувствовать себя более беспокойным. Только задний двор их Джорджтаунского дома был заполнен от стены до стены цветами старше Гэнси, и ему было запрещено ходить туда в летнее время, ведь там дремлют пчёлы. И хотя его родители брали Гэнси на выставки антиквариата и в музеи, лошадиные скачки и шумные сборища художников, ноги Гэнси стали зудеть только сильнее. Он смотрел на все эти вещи. Он чувствовал себя жадным до новых диковинок и чудес, до того, чего раньше никогда не видел и не мог понять. Он хотел пуститься в дорогу.

Так что, хотя он не был в восторге от идеи политики, он был в восторге от идеи поездки.

— Будет весело, — сказал тогда его отец. — Там будут и другие дети.

— Дети Мартин, — добавила мать, и его родители обменялись пренебрежительными смешками, значение которых было известно только им двоим.

Гэнси потребовалось время, чтобы понять, что они предлагали ему эту новость в качестве стимула, а не просто как факт, например, перемены погоды. Гэнси никогда не находил детей весёлыми, включая ребёнка, которым был сам. Он всегда смотрел в будущее, где мог бы изменить свой адрес по собственному желанию.

Теперь, несколько лет спустя, Гэнси стоял на опутанной плющом лестнице и взирал на дверную табличку. «ГРИН ХАУС», — гласила она. — ИСТ.1824». При ближайшем рассмотрении было трудно сказать, почему дом выглядел гротескным, а не просто неопрятным. Присутствие воронов на каждой горизонтальной поверхности здания не вредило. Он толкнул входную дверь — заперто. Нажал на функцию «фонарик» на сотовом и заглянул в боковые окна, пытаясь разглядеть, что внутри. Он не знал, что искал. Осознавал, что поймёт, как только увидит. Возможно. Возможно, задняя дверь была незаперта, или окно могло оказаться открытым. Хотя не было никакой конкретной причины, почему интерьер заброшенного дома должен был хранить какой-нибудь секрет, имеющий отношение к Гэнси, часть его, которая была хороша в поисках штуковин, тихонько постучалась в стекло, желая попасть внутрь.

— Взгляни на это, — окликнул его Генри с расстояния нескольких ярдов. Его голос был театрально удивлён. — Я обнаружил, что в какой-то момент в боковую дверь вломился корейский вандал-подросток.

Гэнси пришлось пробираться через клумбу мёртвых лилий, чтобы присоединиться к нему возле реже используемого бокового входа. Генри закончил с уборкой битого стекла из окошка, чтобы просунуть руку и открыть замок.