Король ворон (ЛП)

— Стоп. Стоп. Залезай в мою машину. Знаешь что? Ты за рулём. Это всё пугает меня до смерти.

Генри бросил ему ключи.

Он забрался внутрь.

В этом была какая-то нездоровая правильность, как если бы Гэнси всегда знал, что погоня будет проходить именно так. Когда Камаро остался позади, время сместилось, и он оказался внутри. Над ними во́роны метались и разрывали черноту. Иногда они застывали на уровне зданий, иногда пропадали на уровне деревьев. Под последним городским фонарём они сверкали и мерцали, словно лопасти вентилятора. Гэнси и Генри проезжали последние остатки цивилизации и удалялись в сельскую местность. В голове Гэнси Генриетта была настолько велика, что его немного удивило, так как он не обращал на это внимания, насколько быстро огни маленького города исчезли в зеркале заднего вида.

За пределами Генриетты вороны разделились и отклонились на север. Они летели быстрее, чем, Гэнси считал, птицы могут летать, Погоня за ними была делом непростым; во́роны летели идеально прямо, в то время как Фискеру приходилось придерживаться дорог. Сердце Гэнст кричало ему: «Не потеряй их. Не потеряй его. Не теперь».

Он не мог отделаться от мысли, что это его единственный шанс.

Его голова не думала. Думало сердце.

— Вперёд, вперёд, вперёд, — подбадривал Генри. — Я взгляну, где копы. Вперёд, вперёд, вперёд.

Он набрал что-то на телефоне, а затем нагнулся, чтобы посмотреть, как снаружи машины робопчела убралась делать для него работу.

Гэнси двигался вперёд, вперёд, вперёд.

На северо-восток, по запутанным дорогам, на которых Гэнси, вероятно, бывал и раньше, но уже не помнил. Разве он не исползал весь штат? Во́роны вели их через горы по извилистым дорогам, которые превращались в грязь, а потом снова в асфальт. В какой-то момент Фискер прижался к склону горы, и взор уткнулся вниз, где оказался горный перепад и ни одного ограждения. Потом дорога снова вернулась к асфальту, и деревья скрыли небо.

Во́роны мгновенно стали невидимыми за чёрными в ночи ветвями и улетали в каком-то направлении без них.

Гэнси нажал на тормоз и опустил окно. Генри, не задавая вопросов, сделал то же самое. Оба парня наклонили головы и прислушались. Зимние деревья скрипели на ветру, в отдалении внизу катились по шоссе грузовики; во́роны безотлагательно взывали друг к другу.

— Туда, — тотчас же указал Генри. — Направо.

Фискер бросился вперёд. Гэнси решил, что они двигались вдоль энергетической линии. Как далеко полетят во́роны? В Вашингтон? Бостон? Весь путь через Атлантический океан? Он должен был верить, что они не полетели бы туда, куда он за ними не сможет последовать, потому что он уже сказал, что сегодня ночью всё закончится, и именно это он имел в виду.

Птицы безошибочно продолжали лететь. В темноте замаячил знак автомагистрали.

— Там было написано 66? — произнёс Гэнси. — Это съезд на трассу 66?

— Не знаю, чувак. Цифры меня запутывают.

Это было шоссе I-66. Птицы мчались вперёд; Гэнси выехал на трассу. Так было быстрее, но немного рискованнее. Если во́роны сменят путь, вариантов свернуть не будет.

Птицы не дрогнули. Гэнси прибавил скорости и ещё прибавил.

Птицы направлялись вдоль энергетической линии, возвращая Гэнси к Вашингтону и к дому его детства. У него возникла внезапная ужасная мысль, что именно туда они его и вели. Назад к дому Гэнси в Джорджтауне, где он выучил, что его конец был только началом, и, наконец, признал, что должен был вырасти, чтобы стать просто другим Гэнси со всем вытекающим.

— Что, говоришь, там было? I-66? — спросил Генри, снова печатая в своём телефоне, когда ещё один знак пролетел мимо них, объявляя трассу I-66.

— Как же ты водишь машину?

— Я не веду. Ты за рулём. Сколько миль, судя по столбикам?

— Одиннадцать.

Генри изучал телефон, от экрана лицо отсвечивало синим.

— Эй. Эй. Помедленнее. Копы в миле отсюда.

Гэнси позволил машине двигаться в планирующем режиме где-то близко к ограничению скорости. И конечно, тёмный раскрас полицейской машины заблестел где-то чуть меньше чем через милю после того, как на неё указал Генри. Генри отсалютовал копам, когда они проезжали мимо.

— Спасибо за службу, робопчела.

Гэнси напряжённо рассмеялся.

— Ладно, теперь ты... погоди. Робоплеча может найти нам съезд?

Во́роны всё дальше с каждой милей удалялись о трассы, и теперь становилось совершенно понятно, что они отклонялись в сторону насовсем.

Генри тыкал в телефон.

— Две мили. Съезд номер двадцать три.

Две мили в постоянно расширяющемся треугольнике создадут большое расстояние между во́ронами и автомобилем.

— Робопчела может не отставать от птиц?

— Сейчас выясню.

Итак, они неслись вперёд, стаю в темноте становилось всё труднее разглядеть, и, наконец, она исчезла. Пульс Гэнси лихорадочно стучал. Он должен был довериться Генри; Генри должен был довериться робопчеле. На развилке Гэнси съехал с магистрали. Не наблюдалось никакого признака во́ронов: вокруг только обычная ночь Вирджинии. Он почувствовал себя странно, когда осознал, где они находились – возле Делоплейна, теперь уже довольно далеко от Генриетты. Это был мир старых денег, лошадиных ферм, политиков и миллиардеров шинных компаний. Это не место архаичной дикой магии. Днём оно раскрылось бы как место благородного очарования, место, так долго любимое и возделываемое, что было невозможно вообразить его потерявшим над собой власть.

— Теперь куда? — спросил Гэнси. Они ехали в никуда, в заурядность, в жизнь, которую Гэнси уже проживал.

Генри ответил не сразу, склонив голову над телефоном. Гэнси хотел втопить педаль газа в пол, но, если они выбрали неверный путь, в этом не было смысла.

— Генри.

— Прости, прости. Понял! Гони, сверни направо, когда сможешь.

Гэнси выполнил указания с такой оперативностью, что Генри положил руку на потолок, чтобы удержаться.

— Круто! — выдал Генри. — А ещё класс.

А потом вдруг снова возникли во́роны, стая кувыркалась и преобразовывалась над верхней границей леса, идеально чёрная на фоне тёмно-фиолетового неба. Генри ударил по потолку в молчаливом триумфе. Фискер выехал на широкую, четырёхполосную трассу, пустую в обоих направлениях. Гэнси только начал снова разгоняться, когда во́роны закружили птичьим торнадо, поднимаясь в полёте невидимым восходящим потоком, резко меняя линию поведения. Фары Фискера отыскали в конце дороги вывеску частной недвижимости.

— Туда. Туда! — произнёс Генри. — Стой!

Он был прав. Птицы появились на подъездной дорожке к дому. Гэнси уже подорвался туда. Он изучил вид впереди, поблизости не было ни одного разворота. Он не потеряет птиц. Он их не потеряет. Опустив окно, Гэнси высунул голову наружу, чтобы убедиться, что ночная трасса позади была всё ещё тёмной, затем дал задний ход, коробка передач заскулила от возбуждения.

— Нормуль, — сказал Генри.

Фискер поднялся на крутую подъездную дорожку. Гэнси даже не затормозил, так как не посчитал, что кто-то может быть дома. Было поздно, он был странным и запоминающимся в таком роскошном автомобиле, и здесь был частный уголок старомодного мира. Это не имело значения. Он бы придумал, что сказать собственникам, если бы до этого дошло. Он бы не оставил во́ронов. Не в этот раз.

Фары осветили запущенное великолепие: огромные зубы ландшафтных камней, выстилающих подъездную дорожку, между ними росла трава; дощатый забор в четыре болтающихся доски; асфальт треснул и изрыгал мёртвые сорняки.

Ощущение, что время ускользало, теперь стало даже сильнее. Он был здесь раньше. Делал это или проживал раньше эту жизнь.

— Это место, чувак, — произнёс Генри, вытягивая шею, стараясь всё разглядеть. — Это ж музей.

Подъездная дорожка поднималась, пока не становилась выше границы леса и не достигала гребня. В конце дороги находился огромный круг, а за ним маячил тёмный дом. Нет, не дом. Гэнси, который вырос в замке, узнал замок, как только увидел. Этот был намного больше, чем нынешний дом его родителей, украшен колоннами, кровельным настилом, портиками и оранжереями, просторное образование из кирпича и сливок. Однако в отличие от дома его родителей древесина этого замка заросла высокой сорной акацией, а плющ заполз на кирпичную ограду лестницы, ведущей к парадной двери. Кусты роз вымахали неровными и безобразными.