Король ворон (ЛП)

Ламоньер тихо зажужжал.

Хотя это произвольное жужжание сбило с толку любого из братьев, возник дополнительный расползающийся дискомфорт, который тут же охладил атмосферу.

Остальные двое подозрительно рассматривали друг друга, опасаясь не друг друга, а всего, что не было друг другом. Они проверили жужжащего брата на симптомы медицинского недуга, а затем на признаки древнего амулета, украденного из французской гробницы, таинственного браслета, теневым образом приобретённого в Чили, зловещей пряжки ремня, похищенной из Монголии, или загадочного шарфа, изготовленного из перуанского савана. Всего, что могло бы иметь сверхъестественные побочные эффекты.

Они ничего не обнаружили, но жужжание не останавливалось, так что они методично обыскивали комнату, шаря руками под стульями и вдоль выступов, время от времени поглядывая друг на друга, чтобы убедиться, что в комнате находится всё ещё только один жужжащий Ламоньер. Если дело в недоброжелателе, то Гринмантл был наиболее вероятным кандидатом. Конечно, у них имелись и другие враги, но Гринмантл ближе всех к дому. Во всех отношениях.

Ламоньер не нашёл ничего сверхъестественного, только припрятанный запас сушёных божьих коровок.

— Привет. Это я.

Ламоньер обернулся к гудящему брату, который прекратил гудеть и выронил сигарету. Та беспомощно светилась на спрессованном металлическом полу. Он хмуро смотрел вдаль каким-то задумчивым способом, что шло вразрез с его обычной сущностью.

— Это был он? — спросил Ламоньер.

Ламоньер нахмурился.

— Это ведь был не его голос?

Брат, жужжащий ранее, спросил:

— Вы меня слышите? Я в этом новичок.

Это был точно не его голос. И это точно было не его выражение лица. Брови сдвинулись так, как, конечно, были способны, но их никогда не просили. Это делало его моложе и напряжённее.

Ламоньеры совместно мимолётно почувствовали возможное узнавание.

— Кто это? — потребовал Ламоньер.

— Пайпер.

Это имя оказало немедленный эффект на подсознание Ламоньеров: гнев, предательство, шок и затем снова по кругу гнев и предательство. Пайпер Гринмантл. Жена Колина. Её имя не было произнесено во время разговора ранее, и всё же она в беседу проникла.

Ламоньер воскликнул:

— Пайпер! Как это Пайпер? Вылези из него.

— О, так вот как это работает? — с любопытством поинтересовалась Пайпер. — Это жутко? Одержимофон?

— Это ты, — озадаченно сказал Ламоньер.

— Привет, папа, — заявила Пайпер.

Несмотря на прошедшие годы, Ламоньер до сих пор очень хорошо знал манеры своей дочери.

Ламоньер выдал:

— Не могу поверить. Чего ты хочешь? Как там сейчас твой говнюк-муженёк?

— Он в Бостоне без меня, — ответила Пайпер. — Возможно.

— Я просто спросил, чтобы посмотреть, что ты скажешь, — сообщил Ламоньер. — Я уже это знал.

Пайпер произнесла:

— Ты был прав, я ошиблась. Больше не хочу ссориться.

Ламоньер, который потушил свою сигарету, слегка сентиментально промокнул глаза.

Ламоньер, который так и не переставал курить, рявкнул:

— Десять лет, и теперь ты «больше не хочешь ссориться»?

— Жизнь коротка. Я бы хотела заняться бизнесом с вами.

— Позволь убедиться, что я верно расставил факты. Ты чуть не отправила нас в тюрьму в прошлом году. Твой муж убил поставщика некоего артефакта, которого не существует. Ты сделала нас одержимыми. И ты хочешь заняться бизнесом с нами? Звучит непохоже на милую маленькую жёнушку Колина Гринмантла.

— Нет, конечно, непохоже. Вот почему я звоню. Я начинаю всё с чистого листа.

— И к какому дереву прикреплен этот лист? — подозрительно спросил Ламоньер.

— К одному заманчивому дереву со сверхъестественными корнями, — ответила Пайаер. — У меня тут есть кое-что удивительное. Огромное. Сделка всей жизни. Целого века. Вы нужны мне, чтобы выдернуть все концы, заставить всех здесь поторговаться. Будет круто.

Ламоньер выглядел обнадёженным.

— Мы...

Единственный Ламоньер, который всё ещё курил, перебил:

— После августа? Не думаю, что ты так запросто можешь ожидать, что мы махнём в это дело. Назови меня сумасшедшим, любовь моя, но я тебе не доверяю.

— У тебя будет только моё честное слово.

— Это наименее дорогое из всего, что ты могла бы предложить, — прохладно возразил Ламоньер. Он передал сигарету другому брату, так что теперь смог залезть под пиджак и воротник свитера за чётками. — Ты сильно обесценила своё слово за последние десять лет.

— Ты худший отец, — огрызнулась Пайпер.

— Справедливости ради, ты худшая дочь.

Он прижал чётки к голове жужжащего ранее брата. В ту же секунду тот сплюнул кровь и упал на колени, к нему вновь вернулось его собственное выражение лица.

— Вот, — произнёс Ламоньер, — как я и подозревал.

— Не могу поверить, что ты повесил трубку до того, как я смог попрощаться, — уязвлённо возмутился Ламоньер.

— Думаю, я только что был одержим, — сказал Ламоньер. — Ребята, вы видели что-нибудь?

Глава 11

А в Генриетте продолжалась ночь.

Ричарду Гэнси не спалось. Когда он закрывал глаза, перед ними возникали руки Блу, его голос, чёрная кровь дерева. Это начало, начало. Нет. Это конец. Его конец. Панорама его личного апокалипсиса. То, что было волнительным, когда он бодрствовал, переплавлялось в страх, когда он уставал.

Он открыл глаза.

Отворил дверь Ронана, лишь чтобы убедиться, что Ронан внутри, спит с приоткрытым ртом, орущими наушниками. Чейнсо безмолвно сжалась в комок в клетке. Оставив его, Гэнси поехал в школу.

Он воспользовался своим старым электронным ключом, чтобы попасть в крытый спортивный комплекс Аглионбая, затем разделся и поплыл в тёмном бассейне в ещё более тёмном помещении, все звуки в ночи казались странными и гулкими. Он нарезал бесконечные круги, как делал обычно, когда только пришёл в эту школу, когда входил в команду по гребле, когда временами приходил даже раньше, чем начинались занятия по плаванию у гребцов. Он почти забыл как это, чувствовать себя в воде: будто его тела не существовало, он был просто безграничным разумом. Оттолкнувшись от едва заметного бортика, он направился к ещё менее заметному противоположному, не способный больше держаться за свои сгущающиеся проблемы. Школа, директор Чайлд, даже Глендовер. Он был только текущей минутой. Почему он бросил этим заниматься? Теперь не мог вспомнить даже этого.

Сейчас в тёмной воде был только Гэнси. Он никогда не умирал и не собирается умирать снова. Просто Гэнси сейчас, сейчас, только сейчас.

Гэнси не видел, но Ноа стоял на краю бассейна и наблюдал. Он и сам был пловцом когда-то...

Адам Пэрриш работал. У него была поздняя смена на складе этим вечером, разгружал банки, дешёвую электронику и паззлы. Иногда, когда он допоздна работал, как сейчас, когда он уставал, его разум возвращался к прежней жизни в трейлерном парке. Не из-за страха, не из-за ностальгии, просто по рассеянности. Он почему-то не припоминал, что всё изменилось, и вздыхал, когда представлял, как будет возвращаться после смены в трейлер. Потом с немалым удивлением до сознания, наконец, доходила реальность его жилья над церковью Святой Агнесс.

Сегодня память в очередной раз сыграла с ним злую шутку, и сердце ёкнуло, когда пришло осознание, что жизнь стала лучше, и пока сквозь него просачивалось облегчение, он вспомнил напуганное лицо Девочки-Сиротки. Судя по всему, грёзы Ронана часто были пугающими, и, в отличие от Ронана, у неё не было надежды на пробуждение. Когда он принёс её в реальный мир, она, должно быть, думала, что тоже пробилась в новую жизнь. А вместо этого они просто перевезли её в другой кошмар.

Он уверял себя, что она нереальная.

Но его грызло чувство вины.

Он думал о том, как сегодня вечером возвратится в дом, который создал себе сам. Девочка-Сиротка же останется запертой в пространстве грёз с его старыми часами и его старым страхом.