Страница 2 из 3
‒ Ну, что же, ‒ наставница удовлетворённо кивнула, ‒ на сегодня достаточно. Занятия закончены. Не забудь, завтра я проверю, как ты выучила священные славления Лучистого.
Играда скорее не улыбнулась, а обозначила улыбку. Это означало, что завтра царевне не будет никаких поблажек. К урокам по обрядности святой веры наставница всегда подходила весьма щепетильно.
Оставшись в одиночестве в ученическом покое, Томирис не сразу перевела дух. Наставница ушла и, чуть погодя, исчезло то необъяснимое давление, невидимое, но так явственно осязаемое, что всегда исходило от неё. Словно холодок пробежал по телу юной царевны, оставив после себя мурашки на коже. Мысли из несвязных слов и неясных образов понеслись в невообразимой круговерти и какое-то время девушка сидела неподвижно. Потом, как учил её Тихоня, она уняла безумную пляску мыслей, одновременно складывая в стопку желтоватые ровные листы бумаги, исписанные её собственным старательным почерком. Отодвинув стопку к чернильнице с воткнутым пером, она остановила невидящий взор на книгах с потёртыми корешками, меж страниц которых торчали сделанные ею закладки. Далее взгляд прошёлся по убранству покоя, не замечая подробностей, и остановился на громоздкой потолочной свечнице, освещавшей помещение десятками горящих свечей. И хотя до сумерек было далеко и в стеклённые стрельчатые окна проникало достаточно света, свечи всегда зажигала прислуга перед уроками и погашала после.
Царевну душила обида и разъедало отчаяние. Только сейчас, оставшись наедине с собою, она позволила себе дать волю чувствам. Слезы, затуманившие глаза, проделали две дорожки на щеках. Она думала о времени, о том, что идёт последняя Коранта осени и что скоро наступит завершающая год Священная Коранта, когда в хирканских землях, как и во всех других благоверных царствах, начнутся священные таинства и празднества. Люди, простые и знать, станут собираться в храмах на службы, словно весь год на них не бывали, и будут праздновать, веселиться, гулять. Но ей среди всего этого будущего веселья, пусть даже в пределах дворца, который она не часто покидала за всю жизнь, попросту не найдётся места. Ей исполнится шестнадцать - время совершеннолетия. Она станет взрослой.
А ведь когда-то, ещё девчонкой, она этого так ждала...
‒ Отец, ‒ прошептала Томирис, размазывая слёзы ладошками, ‒ как ты мог?
Вчерашний вечер стал поистине чёрным предвестником. Ташья - её служанка, весёлая болтушка постарше годами, ‒ случайно подслушала разговор отца и мачехи. Они говорили о будущем замужестве Томирис, как об уже решённом деле. Томирис с самого детства знала свою участь царевны, знала, что её судьба - выгодная сделка во имя укрепления власти царственного рода Алостров. Таков порядок вещей. Так, по преданиям, повелось с далёкой-далёкой древности. Так заключались союзы и в соседних царствах. Поэтому к такому событию Томирис всегда была внутренне готова, искренне мечтая, чтобы будущий союз стал бы счастливым, наделённым любовью. И ещё девочкой она молила в главном храме Хирканы пресветлого Кайвана-Лучистого даровать её будущей семье любовь. И вот вчера известие, принесённое Ташьей, разбило вдребезги все её грёзы. Увы, не наследник одного из артанских родов царства, как того требуют заветы и законы, станет избранником. Царских дочерей по заветам всегда выдавали за наследников той значительной части знати государства, что составляют некогда изгнанные из далёкой нечестивой Артании роды. И даже не из знатного рода рундов, что нарушило бы все старинные установления. Ташья клялась, что в женихи Томирис прочат наследного царевича Царства Хеонского. Это было просто немыслимо! Томирис никогда бы раньше не поверила своей служанке, но... То, что происходило в семье Алостров последние годы оставляло мало сомнений, что отец способен на такой шаг. Отец уже давно перестал быть прежним. Возможно, что несколько раньше своей второй женитьбы ‒ на Ирле, прибравшей его к рукам после смерти матушки. Иногда Томирис думала, что отец слегка безумен. И в такие мгновения ей становилось страшно. И вдвойне страшно оттого, что нельзя никому высказать свои мысли. Даже дядюшке Тихоне она не рискнула говорить о своих подозрениях.
Подойдя к окну и вглядываясь в набухающее дождевыми облаками небо, Томирис прислонилась щекой к холодящему камню у оконного среза. В прохладе, исходящей от шероховатого камня, она искала успокоения. Но оно не приходило.
"Ташья не могла соврать", ‒ размышляла Томирис. ‒ "Она не наивная дурочка, конечно, но простодушная и добрячка". Со служанкой у царевны давненько сложились доверительные отношения. К слову, это Тихоня подыскал её и пристроил к племяннице. Перед внутренним взором юной царевны возникло простецкое лицо двадцатилетней рундийки, замужней, родившей двоих детей и казавшейся Томирис зрелой женщиной. Иногда даже Ташья казалась пятнадцатилетней девушке почти старухой, но царевна понимала, что это лишь её оценка с высоты возраста. Во всяком случае, так объяснил ей Тихоня, немало повеселившись при этом. И если образ служанки вызывал теплоту в душе, то вспомнив точёное лицо Играды, Томирис внутренне похолодела. Обе рундийки, но так не похожи. С самого детства царевна привыкла видеть во дворце в большинстве своём артанов и артанок, каковой и сама была. Рундов - расу и коренной народ хирканских владений, она вблизи лишь изредка видала на приёмах и празднествах. Издалека же, во время прогулок по столице или во время позапрошлогоднего паломничества в Священную Итранию, они казались ей обыкновенными людьми, ничем не отличимыми от артанов. Это были всё больше детские впечатления. Настоящее потрясение Томирис испытала в Итрании, где около половины населения составляли солнечные рувы. В сравнении с этой нечеловеческой расой, внешние различия меж артанами и рундами казались сущим пустяком - всего-то оттенки кожи, цвет волос и глаз. С тех пор рунды своим обликом больше не смущали её.
"Ташья, Ташья..." ‒ вновь прошептала Томирис, видя перед собою весёлые светло-карие глаза и чуть смугловатое лицо, обрамлённое по-простонародному незатейливой причёской рыжих волос. Ну а Играда в свои каштановые пряди вплетала изумруды, изумруды же она неизменно носила в ожерелье, подчёркивая зелень своих глаз. Играда считалась одной из первых красавиц страны. Она действительно была красива. Даже старый, по восприятию царевны, возраст - тридцать шесть лет - не портил её. Более года назад Играда Корин временно оставила семью - пятерых детей, дабы исполнить долг, сменив своих предшественниц по преподаванию. И как только она появилась во дворце, Томирис с первого дня ощутила, как некий покров властности окутывает новую наставницу. Поговаривали даже, что её собственный муж - царский конюший - не смеет перечить ей. От старшего брата Сура Томирис слышала, что военачальник царской конницы в присутствии жены становится похож на нерешительного юнца. В ином случае Томирис не поверила бы брату, любящему болтать всякие вздорности и пересказывать слухи, но тут поверила. Ибо сама успела тогда ощутить исходящий от неё всеподавляющий, невидимый напор.
"Я так ждала Священной Коранты, ‒ досадовала Томирис, ‒ ждала, что завершится моё образование и Играда, наконец, уедет в своё владение... а теперь... всё равно..."
За окном, далеко-далеко за дворцовой стеной, за видневшимися в отдалении башнями городских укреплений, где-то на границе дальнокрая хлынул дождь. Скоро он придёт и сюда. В другой раз Томирис непременно пожелала бы распахнуть окно и вдохнуть несомую дождём свежесть. Сейчас же она равнодушно смотрела на тёмные тучи и вдруг поняла, что больше не ощущает к отцу даже остатков душевного тепла.
"Как ты мог?"
В башню, где обитал Тихоня, Томирис наведывалась часто. Это место было единственным во дворце, где девушка находила отдушину. Даже в своей собственной почивальне она давно не ощущала спокойствия. Зато в башне она чувствовала некую защищённость; может быть из-за охранной волшбы, напитавшей стены строения, может быть из-за единственного родственника, кто был к ней по-настоящему неравнодушен, а может из-за того и другого вместе.