Страница 17 из 91
_____________ Все ближе бой. Тревожный рев моторов, И дыма синеватая стена, — И вот, на землю, как фитиль на порох, Легла предгрозовая тишина. Земля застыла в смутном ожиданье, Все затаилось, замерло вокруг, Лишь от реки, как тихое рыданье, К нам доносился булькающий звук. Там было все, как в небывалом детстве, — Песок, стрекоз прозрачная слюда, Но девочкой, забытою при бегстве, Стучась о камни, плакала вода. Из выцветшей, из поднебесной дали Все приближался рокот роковой. И мы кресты на крыльях увидали И услыхали падающий вой. Я ничего не расскажу подробно, Я помню — сжало обручем виски, Мир зашатался, загремел и дрогнул, И рухнул, распадаясь на куски. И вновь восстал под пеленою пыли, И бомбы выли, грохали и выли, Казалось, вырвав веки нам, чтоб яркий Вгрызался свет в зрачки усталых глаз, К слепящим полюсам электросварки Смерть наглухо приковывала нас. Нас взрывами мотало и глушило, Колючий холод бегал по спине, И, словно буры адской бормашины, Винты гудели в мутной вышине. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . Потом бомбежка кончилась. За нею Артиллерийский начался обстрел, Он в непрерывном бешенстве гремел Все яростней, все ближе, все сильнее. Бежать бы, врыться в землю бы с размаха Стать камнем, речки немутимым дном... О, первый бой, когда в руках от страха Винтовка так и ходит ходуном! И черный столб земли, каменьев, дыма Перед окопом встал неумолимо — Как черный надмогильный кипарис — И на мгновенье в воздухе повис. Меня толкнуло дымом, гарью черной, Осколок взвыл. — Нагнись, скорей нагнись! — Песка сухого брызнувшие зерна, Как жесткой теркой, по лицу прошлись. И мой сосед упал на дно траншеи, А я на миг подумал: «Неужели Вот это — смерть?» Да, это смерть была! На лбу его блеснули капли пота, И горькая предсмертная зевота Солдату скулы темные свела. Но сам я стал солдатом в то мгновенье. Дыханье сперло злобою в груди, Тревоги, размышленья и сомненья — Все в этот миг осталось позади. В душе проснулась дремлющая ярость, Спугнула страх и прогнала усталость. _____________ С боями выходя из окруженья, Мы отступали. Вот она — беда. Мы шли через пустынные селенья, Лесами обходили города. Чтобы создать последнюю преграду И выиграть великий этот бой, Дорогами печали — к Ленинграду Мы шли, мосты взрывая за собой. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . На том холме, где сходятся дороги, Ведущие на запад и на юг, Построив нас по боевой тревоге, Держал нам речь угрюмый политрук: «Довольно мы шатались по болотам! Пусть здесь придется, по любым подсчетам, На каждого по нескольку смертей, Но дальше нам назад дороги нету, — Мы так должны вцепиться в землю эту, Чтоб выступила кровь из-под ногтей! Откуда ни пришли вы — все равно, Отныне все вы — только ленинградцы. Вы поглядите да поймите, братцы, Чтó защищать нам ныне суждено!» Я не впервые видел стены эти, Неву, сады и линии оград, Но в то мгновенье в небывалом свете Предстал передо мною Ленинград. Он весь был в легкой предвечерней дымке, Над шпилями алели облака, На стенах, словно розовые льдинки, Блестели стекла, целые пока. С тех пор таким и снился мне ночами Непобедимый город мой родной, Во всем великолепье и печали Возникший в то мгновенье предо мной! _____________ Я в зимний день из госпиталя вышел. Шатало, и мотало, и мело, И хлопал толь на госпитальной крыше, Как раненого ворона крыло. Меня б, пожалуй, вовсе доконало, Меня б метелью вовсе сбило с ног, Но мне за пачку «Беломорканала» Шофер попутный в кузов сесть помог. Он высадил меня на повороте (Ему направо). Он промолвил так: «Сначала через кладбище пройдете, А там уже до города пустяк». Я шел сквозь вьюгу, напрягая силы, Опять шатало и сбивало с ног, И вдаль тянулись братские могилы, Как насыпи неведомых дорог. О, кладбища жестоких дней блокады В морозной фосфорической пыли!.. Там смерть перехлестнула чрез ограды Волнами свежевскопанной земли. Там по тропе, шатаясь, точно пьяный, К могиле плелся с заступом старик, Там в стороне стоял у черной ямы Большой, брезентом крытый грузовик. Там под лопатой, как руда, звучала Промерзшая болотная земля, А вьюга выла злобно, одичало И заметала трупов штабеля... . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . Был грозен и печален этот город, Тонувший в полумраке и снегу. В нем поселился голод. Но не голод Им властвовал, а ненависть к врагу.