Замужем за Буддой

Я кивнула.

Он признался, что собирался завести ребенка с одной из своих бывших подруг, но передумал, решив, что она не годится в матери его будущему малышу. Я немного помолчала, а потом сказала, что сама смущена тем, насколько неотвязно меня преследует мысль о детях.

— В этом нет ничего необычного, — заметил он, протягивая мне губку. Теперь я терла ему спину. — В твоем возрасте из-за усиленного выделения эстрогенов обостряется естественное стремление иметь детей, это материнский инстинкт.

Некоторое время мы молча лежали в разных концах ванны, наслаждаясь теплом обтекавшей тело воды.

Мои волосы колыхались в воде, как черные водоросли. В ярком свете влажный воздух ванной комнаты окрасился в нежные радужные тона. Вода в джакузи впитала аромат наших тел и обоюдное желание, охватившее нас.

Сначала робко, а затем сильнее и напористее Мудзу прикоснулся большим пальцем ноги к бугорку между моих ног. Его палец нырнул туда, словно скользкая, вкрадчивая рыбка.

Я не отрывала от него взгляда, позволяя ему забавляться с моим телом. В этот момент я целиком и полностью принадлежала ему — каждый волосок на моей коже, каждый палец.

Он плавно приблизился ко мне, и под его пристальным взглядом, в котором было столько первобытно-звериного и божественного одновременно, я застонала от захлестнувшего меня желания.

Он прикоснулся ко мне рукой и ввел внутрь палец, и я почувствовала, что это тот самый левый мизинец, на котором не было фаланги. Стремительный ток крови обжигал тело изнутри, как огненная лава, извергающаяся из жерла вулкана. Лицо полыхало, как в лихорадке, будто меня пожирал неизлечимый недуг. И возбудителем этой любовной лихорадки было плотское влечение, непостижимое, безрассудное и всепоглощающее.

Но он не овладел мной, а лишь изводил ласками, разбередив пальцем самое чувствительное место, заставив меня изнывать от страсти и змеей извиваться в воде. Казалось, его обрубленный палец проник не во влагалище, а в самые глубины мозга, в подсознание. Он повелевал моим телом, подчинив и совратив разум.

— Ну же, давай, — доносился до меня его далекий вкрадчиво-повелительный голос, словно соблазнительный зов сирен над морской гладью. — Давай, иди ко мне, иди же…

В предвкушении наслаждения моя плоть напрягалась, томление становилось все невыносимее и острее, мозг и чрево изнемогали от нестерпимого ожидания, пока, наконец, плотина не прорвалась и тело и сознание не погрузились в пучину оргазма, необъятную, как Тихий океан.

— Если ты меня покинешь, я возненавижу тебя, — в изнеможении выдохнула я, словно в бреду. — Потому что теперь я уже не в силах уйти сама.

Той ночью в лунном свете я и не спала, и не бодрствовала.

И, наконец, услышала историю о том, как он лишился пальца. Оказалось, его вовсе не откусила обезумевшая от страсти женщина. И не отрубил ревнивый муж любовницы. И автокатастрофа тоже была здесь совсем не при чем, как и спортивная травма. И свирепые лесные волки не имели к этому ни малейшего отношения. Все мои прежние предположения растаяли, когда я услышала рассказ о подлинных событиях.

Он сам отрубил себе палец.

— Это было двадцать лет назад, — начал он. — Я был очень молод и импульсивен, немного похож на тебя нынешнюю. — Он обнял меня и поцеловал в волосы. — Я возглавлял студенческий совет в одном из лучших колледжей Японии, но меня исключили из-за пьянства и дебошей. Позже я стал настоящим панком. Это долгая история. И вот однажды я встретил старца, который изменил ход моей жизни. Я был так потрясен его жизненной философией, что хотел, как за учителем, безоглядно следовать за ним повсюду, через высокие горы и бурные реки. Но он был категорически против. И тогда, чтобы убедить его в искренности и серьезности своих намерений, я отрубил себе палец. Никогда не забуду, как он смотрел на меня после этого. Его глаза излучали безграничное сострадание, а еще в них сквозило неодобрение и сожаление. Он сказал, что мой поступок был продиктован эгоизмом и величайшей глупостью, что он противоречит всей его вере и что я смогу следовать за ним, только если пойму это. Потом он повернулся и бесследно исчез.

Меня до глубины души тронул рассказ Мудзу. Неудивительно, что у него был такой своеобразный, ни на кого не похожий нрав. Причина крылась в том, как он рое, какой выбор делал на разных этапах жизни. Он был для меня загадкой. С одной стороны, он располагал к себе, внушая безграничное доверие. А с другой — все время оставался отстраненным, ускользая от абсолютной близости. И когда он лежал рядом, так близко, что можно было дотронуться до него рукой, на самом деле был далеко, где-то там, за туманным горизонтом.

— А что потом? — спросила я.

— Год спустя мне показалось, что я постиг смысл речей старца, и я решил отправиться на его поиски. Увидев меня, он лишь кивнул и произнес: «Вот ты и пришел». И я следовал за ним в скитаниях по самым прекрасным уголкам Японии, мы взбирались высоко в горы и пересекали реки, пока однажды он не решил заняться дзэн-медитацией, по обычаю, сидя лицом к стене.

Он сделал небольшую паузу и добавил:

— А потом я познакомился с американкой и приехал с ней в Нью-Йорк.

— А чему именно научил тебя этот старец?

— Если упрощенно, то познанию жизни и любви… Возможно, тебе это покажется странным, но целый год, когда я неотступно следовал за ним, я ничего особенного не делал: тихо сидел под деревом или на берегу реки. Он молчал. И я молчал. Он был недвижим. И я не шелохнулся. Я привык, можно даже сказать, пристрастился к этому состоянию совершенной неподвижности. Оно всеобъемлюще и необъятно. Это очень трудно объяснить словами, да и мне раньше это было непонятно, только совсем недавно стало ясно.

— Что стало тебе ясно?

— На грани неподвижности и пустоты можно обрести смысл бытия, познать великую истину, сущность мироздания и человечества.

— А в чем истина?

— Бытие несущественно, небытие и есть суть бытия. Спокойно созерцая мир вокруг себя, ты постигаешь его во всей необъятной полноте, проникаешь в смысл сущего.

— Лао-цзы говорил об этом еще две тысячи лет назад.

— Слова не умаляют истинности учения, — он замолчал.

Мне был виден его резко очерченный профиль, разрез глаз, нос и рот, мягкие и нежные, как у подростка. Уголок рта был скорбно опущен, как у расстроенного ребенка.

— А ты все еще общаешься со своим учителем?

— Он отошел в иной мир.

— Прости, мне так жаль, — я наблюдала за ним, затаив дыхание.

— Ничего… Жизнь — это всего лишь сон. Жизнь и смерть неразрывны, поэтому смерть не страшна. Самое ужасное не в том, что люди смертны, а в том, что многие из живых на самом деле мертвы, ибо живут плохо.

— В Китае таких называют «зомби».

Он засмеялся и чмокнул меня в губы:

— Давай-ка спи.

В ночном воздухе колебались зыбкие голубые тени, словно слабые всполохи огня; какое-то время они мерцали, а затем погасли. И остался лишь ровный лунный свет да я в полудреме посреди ночной тишины.

10

Значит, это и есть любовь

Любовное старье,

Любовная новь,

Любовь — это все,

А ты — любовь

[9]

.

The Beatles. «Because»

Время работать. И время любить.

А на остальное нет времени.

Коко Шанель{42}

По улице деловито сновали автомобили, верхушки высоток сверкали в прозрачном воздухе. Я бесцельно бродила по тротуарам и аллеям Манхэттена, ошалевшая от переполнявших меня впечатлений — и все благодаря Мудзу.

Из сердца ушли тревога и одиночество, а на освободившееся место бурным водоворотом хлынула жизнь. Иногда, чтобы выжить в житейском море, нужно плыть, отчаянно загребая руками, а иногда — безвольно и умиротворенно дрейфовать по течению в неведомую даль.