Страница 14 из 61
Кухня напоминала поле боя после налета вражеской авиации: в воздухе висели клубы черного дыма, а на дне почти расплавившейся сковороды лежали обуглившиеся трупики неизвестных науке крохотных существ, похожие на обгорелую шелуху.
Мудзу первым прибежал на кухню, опередив меня на полшага, и тут же выключил конфорку. Но перед завыванием пожарной сигнализации даже он был бессилен. В этот момент в дверь позвонили, и я бросилась открывать. На пороге стояли два швейцара. Значит, они все-таки на что-то годились!
Оба промаршировали на кухню, внимательно осмотрелись и презрительно пожали плечами:
— Китайская еда! — шепнул один из них другому на ухо.
Я собрала остатки мужества и с напускным спокойствием наблюдала, как мужчины пытались проветрить помещение, размахивая руками и разгоняя по кухне пропитанный запахом гари воздух. Мне было все равно, что они скажут, лишь бы поскорее выключилась эта чертова пожарная сирена!
Наконец, все стихло. Швейцары торжественно удалились, еще больше утвердившись в своем пренебрежении к китайской кухне. Мы с Мудзу остались вдвоем. И нам было не до смеха.
Мудзу вымыл руки на кухне, а я ополоснула лицо в ванной. Уши заложило от рева пожарной сигнализации, в горле першило от дыма. Полный провал!
Мудзу вернулся в гостиную и, посмотрев на часы, сказал:
— Может, поужинаем в ресторане?
Я молчала, сосредоточенно вытирая обожженную кожу полотенцем.
— Я устал и проголодался. — На этот раз в его голосе отчетливо слышались раздражение и нетерпение.
— Ах, ты устал и проголодался? — произнесла я ледяным тоном. — А как насчет меня!
Мудзу встал с дивана, подошел ко мне сзади и взглянул на мое отражение в зеркале. Цвет лица был безнадежно испорчен, я нервно потирала обожженные участки. После небольшой паузы Мудзу произнес:
— Отдаю должное твоей страсти к приключениям и мужеству.
Я не проронила ни слова, не в силах оторваться от своего занятия. Я была сама не своя от досады и отчаяния.
— Но, — продолжил он, — я не могу это есть. Будет лучше, если мы поужинаем в ресторане.
Я оставила ожоги в покое и резко повернулась к Мудзу лицом. Я готова была разрыдаться. Но вместо этого яростно швырнула флакончик с лосьоном прямо в унитаз. Самолюбие и гордыня — главные из моих пороков. Если меня вывести из себя, я могу вспылить, как мужчина. Даже сильнее.
— Все, с меня хватит! — закричала я. — Я битых два часа таскалась по всему Чайнатауну, чтобы купить продукты, и еще час проторчала у плиты. И теперь от меня воняет, как от нестиранной кухонной тряпки, у меня пять или шесть ожогов на лице от раскаленного масла. А потом еще эта проклятая сигнализация и мерзкие швейцары… А ты стоишь тут и рассказываешь мне, что ты, видите ли, устал и проголодался!
— Ты чего так кипятишься? — довольно сердито, но и несколько озадаченно спросил Мудзу.
Я совершенно потеряла самообладание.
— Потому что ты выводишь меня из себя!
Мой корабль стремительно уходил под воду.
— Ты не любишь готовить, швыряешься вещами, кричишь… — в голосе Мудзу зазвучало раздражение. — А ведь еще совсем недавно писала мне о том, что подумываешь стать матерью, хочешь ребенка!
— Да, швыряюсь, да, кричу, да, не умею готовить и хочу ребенка. А тебе-то какое дело? Тоже мне, древний патриарх! Все женщины должны ему прислуживать до конца его дней! Тебе нужно, чтобы женщина не просто готовила, а еще разжевывала пищу и клала ее тебе прямо в рот! В жизни не видела более странного мужчины! И в еде-то ты разборчив, и семяизвержения у тебя не бывает, и вообще ты… ты… — я чуть было не крикнула «и мизинец тебе кто-то отрубил», но вместо этого выпалила: — И хотя ты можешь быть очень умным, но иногда ведешь себя, как полный идиот!
Если честно, то это обвинение было справедливым только наполовину. Конечно, нельзя сказать, что Мудзу отличался блестящим умом, но он был по-своему мудр. Что до остального… Мне ни разу не довелось видеть, чтобы он вел себя глупо. То, что на первом свидании он подарил мне увлажнитель, а из Доминиканской Республики притащил банки с медом, на самом деле было мило и трогательно. По его собственным словам, он иногда бывал забывчив и рассеян, например, мог заплатить за покупку и оставить ее на прилавке. Он мог засмотреться на незнакомую женщину, так что ей казалось, будто в нее влюбились с первого взгляда. В таких случаях некоторые женщины настойчиво приглашали его зайти в гости, а другие, наоборот, старались избегать встречи с ним, чтобы, как они искренне считали, избавить его от лишних душевных мук.
Разразившись этой гневной тирадой и выплеснув свое раздражение, я вдруг с удивлением почувствовала, что почти не злюсь. Мне даже стало смешно. Ведь все те «страшные недостатки», в которых я его обвинила, как раз и делали его совершенно непохожим на других мужчин.
Но по выражению лица Мудзу было видно, что ему не до смеха. Он побледнел. И молча выслушал все мои обвинения. Мне стало не по себе. Ведь, в конце концов, это я испортила одну из его сковородок, учинила разгром на кухне, чуть не устроила пожар, и именно по моей вине сюда притащились эти швейцары.
Я зашла слишком далеко. И теперь он порвет со мной.
При одной мысли об этом я почувствовала себя несчастной, на глаза навернулись слезы.
Неожиданно Мудзу притянул меня к себе и обнял.
Я ощутила запах его тела, гибкого и сильного, пропитанного гормонами. И больше не могла противиться: его аура совершенно лишала меня воли. Мое тело обмякло, словно из него вынули пружину, безудержный гнев куда-то испарился. И остались одни слезы. Я разрыдалась, и мне стало легче.
— Извини меня, — произнес Мудзу тихо и отчетливо.
— Ничего. Я просто взбалмошная бабенка, начисто лишенная женских достоинств, — пролепетала я, всхлипывая.
Конечно, всерьез была произнесена лишь первая часть фразы. Что до второй, то есть до женских достоинств, то это была горькая ирония — ведь Мудзу утверждал, будто на кухне женщина выглядит особенно привлекательно.
— Ты… — сказал он, дотронувшись пальцем до моего лба и укоризненно покачав головой.
Мы молча смотрели друг на друга, и снова возникло ощущение, что мы оба глядимся в зеркало. Только на этот раз оно было чистым и незамутненным. У нас не осталось никаких сомнений: мы справимся с любой бедой, потому что мы рядом и хотим оставаться вместе. Спустя какое-то время мы оба посмотрели на флакончик с лосьоном, который я швырнула в унитаз. Я нахмурилась и с причитаниями, преодолевая брезгливость, двумя пальцами выудила его оттуда, бросила в раковину и пустила воду.
— Что ты делаешь? — Мудзу был в шоке.
— Знаешь, эта штука обошлась мне в сто пятьдесят баксов. Жалко выбрасывать такие деньги на ветер!
— Ничего себе, — присвистнул Мудзу. — Примите мое восхищение, мадам!
Я притворилась, что не заметила его издевательского тона.
Выходя из ванной, он предложил:
— Может, останемся дома и закажем что-нибудь в «Китайском уголке»? Да и потом, у нас есть овощи и рис, так ведь?
Он принял поистине соломоново решение — сохранить лицо и все-таки поесть!
После ужина я с небывалым рвением целых сорок минут убиралась на кухне, а потом вскипятила чайник и приготовила две чашки чая. Поскольку от природы женщины склонны ублажать мужчин, то они довольно легко поддаются дрессировке, конечно, при условии, что по-настоящему влюблены.
9
Отрубленный палец
Глубже, глубже впивайся устами сладкими, женщина…[7]
Пабло Неруда{41}
Совершенно мудрый, совершая дела, предпочитает недеяние[8].
Лао-цзы
Мы нежились в джакузи, погрузившись в булькающую, пузырящуюся воду. Медленными и сильными движениями Мудзу растирал мне спину губкой.
Через какое-то время он нарушил молчание:
— Ты действительно хочешь ребенка?