Страница 47 из 56
— Приглядеть-то я кольцо приглядел, — сказал он, — но на него мне не хватает десяти фунтов.
— Так ведь можно купить в рассрочку, кто тебе мешает?
— Нет, это кольцо в рассрочку не продается. Я его покупаю у одного приятеля. Он ювелир. — На лице Нигглера расцвела широкая обезоруживающая улыбка, и Лил почувствовала, что тает. — Бриллиант и рубины в платине. Колечко — загляденье.
— Ой, Нигглер, миленький, солнышко ты мое!
— И цена сходная. Стоит оно двести фунтов, а мне уступают за пятьдесят.
Глаза у Лил так и запрыгали; чуть не плача от счастья, она пролепетала, что это неслыханная удача, даже поверить трудно… А вдруг тут кроется какой-нибудь подвох? Вдруг кольцо фальшивое или с изъяном, такого быть не может? Ей фальшивого не надо.
— Я привык доверять людям, — с достоинством, даже с обидой отрезал Нигглер. — Доверять и не задавать вопросов.
— Да ведь разница-то какая — двести фунтов и пятьдесят, это ведь не одно и то же…
— Я знаю одно: он ювелир, — прервал ее Нигглер.
— А он не продаст кольцо кому-нибудь другому? Когда ты его сможешь купить?
— Обещал придержать, пока я не вернусь из этого рейса, — отвечал Нигглер. — Ну а уж потом…
Услыхав эту угрозу, Лил вздрогнула всем своим пышным телом. Она ни в коем случае не хочет упустить это кольцо, надо сделать все, чтобы оно не уплыло из рук.
— Слушай, Нигглер, вот что я придумала, миленький. Давай я одолжу тебе недостающие десять фунтов. А ты мне при первой возможности вернешь.
Покупать кольцо за ее деньги? Никогда! — отрезал Нигглер все с тем же горделивым достоинством. Он на такую низость не способен.
— Да я с удовольствием тебе одолжу. Право слово, с удовольствием. Ведь мы как-никак не чужие…
Она порывисто сжала его лицо в ладонях и снова принялась осыпать поцелуями, однако это лишь укрепило решимость честного Нигглера не идти на сделки с совестью.
Напрасно она настаивает. Не стоит больше об этом говорить, бесполезно. Его не поколеблешь. Кольцо он ей купит, а где достать деньги — его дело.
— Ах, миленький, я так тебя понимаю, — отвечала Лил, — но я со своей стороны готова, ты только скажи. Вечерком потолкуем, ладно?
— Эди идет, — сказал Нигглер.
В кухню ввалилась Эди, точно расшалившаяся слониха.
— Двое клиентов сердятся, что сосисок все не подают и не подают, сообщила она матери.
— Несу, несу, — сказала Лил, — дел невпроворот, закрутилась.
— По-моему, ваш приятель мистер Фезер заболел, — сказала Эди Нигглеру. — Говорит, видно, простудился.
— Ничего, съест порцию горячих сосисок — сразу выздоровеет, — пообещала Лил. — А тебе, Нигглер, чего подать, тоже сосисок с пюре? И яичницу, да?
Нигглер на прощанье дружески хлопнул ее по заду, отчего она тотчас же блаженно замерла, сказал, что сосиски с пюре и яичница как раз то, что нужно, и пошел в кафе к мистеру Фезерстоуну.
— Скорей, мама, скорей, — тормошила мать Эди. — Что ты стоишь, как неживая? Сейчас опять шум поднимется.
— Пусть шумят, — отмахнулась Лил. — Нигглер обещал купить мне кольцо за двести пятьдесят фунтов. — При одной лишь мысли о кольце она снова затрепетала от восторга. — Бриллианты и рубины в платине…
Меж тем сидящий в кафе мистер Фезерстоун почувствовал, что не может больше ни одной минуты выносить запах горелого машинного масла. Он устал, ему было тошно, муторно. Жалобным голосом пожаловался он Нигглеру, что его, по всей вероятности, продуло в машине. Ломит спину, больно глотать. Можно ему выпить стакан горячего молока и лечь, он надеется, никто на него не обидится.
— Съешьте-ка лучше горячих сосисок, — посоветовал ему Нигглер.
Мистера Фезерстоуна чуть не вырвало. Сзади послышался странный хлюпающий звук, он обернулся и увидел могучего, как бык, водителя, который пил чай из блюдца, разложив локти на столе. Если Лил трепетала и замирала, то на него напал форменный столбняк, он не мог произнести ни слова, не мог пошевелить пальцем. Откуда-то издалека, точно сквозь толщу воды, до него донесся голос Нигглера:
— Ничего, пройдет. Эди вас вылечит. Сейчас я ее приведу.
Через пять минут мистер Фезерстоун уже лежал в домишке на железной кровати, закутанный в старое лоскутное одеяло. Пестрые лоскутья плыли, кружились вокруг него в тяжелом омерзительном кошмаре, но вот в комнату впорхнула Эди, точно громадный неоперившийся птенец, веселая и игривая, с пробиркой аспирина и кружкой горячего молока на подносе.
— Ну вот, золотко. Я влила в молоко немножко виски. Против такого лекарства никакая болезнь не устоит.
Она поставила поднос на столик у кровати, а сама плюхнулась рядом с мистером Фезерстоуном, точно куль с мукой.
В голове у мистера Фезерстоуна ухнуло и гулко застучало, но Эди лишь жизнерадостно рассмеялась без какой бы то ни было видимой причины, а отсмеявшись, сказала:
— Повезло вам, что с Нигглером едете. Хороший он человек, редкий. Мама замуж за него выходит, скоро свадьба.
— Господи боже, — прошептал мистер Фезерстоун.
Не может быть, начал он убеждать себя, это безнравственно, чудовищно, морок какой-то, надо его рассеять.
— Они решили объявить о помолвке. Влюбились друг в друга с первого взгляда.
— С первого взгляда? — только и смог пролепетать мистер Фезерстоун, однако потом все-таки возразил, что, по его представлениям, мать Эди замужем.
— Что вы, ничего подобного, — ответила Эди, но углубляться в подробности не стала.
Отпив несколько глотков горячего молока, мистер Фезерстоун неуверенно проговорил, что у него сложилось впечатление, будто и Нигглер тоже женат.
— Ничего подобного! — воскликнула она. — Как это он может быть женат? Он обещал маме купить кольцо за двести пятьдесят фунтов. Бриллиант и рубины в платине.
Мистер Фезерстоун молчал, в голове у него гулко стучало. Он больше не мог обсуждать эту тему, слишком уж он устал и был подавлен; перед глазами мелькали обрывочные образы, он отчаянно напрягал волю, пытаясь понять, что же он видит на самом деле, а что ему мерещится, и отделаться от этого бредового узора лоскутьев на стеганом одеяле.
Много времени спустя, в начале двенадцатого, Нигглер сидел в кухне, держа Лил на коленях. Она весь вечер сияла от счастья, глаза горели. Наконец она не выдержала и, страстно припав к Нигглеру, спросила его жарким шепотом, не пора ли спать.
— Я должен тебе сначала кое в чем признаться, — провозгласил Нигглер с мрачнейшим выражением на лице.
— Что такое?
— Я тебя сегодня обманул.
— Неужто когда говорил о кольце? — спросила она. — Не продадут его тебе, да?
— Продать-то продадут, не в том дело.
— А в чем же?
— Мне не десяти фунтов не хватает, — произнес он. — Мне не хватает двадцати.
У Лил камень с души свалился, и она опять раскатилась своим счастливым восторженным смехом, почти так же игриво, как смеялась Эди.
— Делов-то! — воскликнула она. — А я уж бог весть что подумала. Ну и напугал ты меня. — Она опять принялась пылко, взасос целовать его. — Стало быть, ты согласен одолжить у меня деньги, да?
— Да уж придется, — горестно вздохнул Нигглер, как бы скорбя о собственных несовершенствах. — Уж больно мне не хочется огорчать тебя, Лил, а другого выхода нет.
Назавтра утром мистер Фезерстоун сидел в кабине грузовика, все еще полусонный, одурманенный вчерашним аспирином, измученный воспоминаниями о кошмаре, который преследовал его всю ночь, с больным горлом, и тупо глядел на бегущий навстречу пейзаж.
Нигглер дымил цигаркой и тоже явно был не настроен болтать. Только проехав добрый десяток миль, он наконец обратился к своему спутнику:
— Что-то вы, Фезер, все молчите да молчите. Не тянет больше на философию? Как самочувствие-то, неважное?
— Ничего, спасибо, — отозвался мистер Фезерстоун. — По правде говоря, я раздумывал о том, что вчера услышал.
— Что же вы такое услышали?
— Эди сказала мне, что вы сделали предложение ее матери и хотите объявить о помолвке. Ведь это же неправда, конечно?