Пикник (сборник)

— То есть как это — малость?

— Да понимаете, моих дам крысы одолели, вот они и спроси, не знаю ли я какого-нибудь средства. Выпить у них тогда в доме ничего не было, только вода и молоко, а я весь день ехал под проливным дождем, как же можно было возиться с этими тварями, не глотнув спиртного? Я и сказал им, что знаю отличное средство, сам его изобрел, только мне нужно пиво. Они и послали купить.

У мистера Фезерстоуна вырвался смешок.

— Скажите еще, что фазанов вы ловите на коньяк.

Нигглер ответил, что совершенно верно, мистер Фезерстоун угадал. Вымачиваешь в коньяке изюм — можно, впрочем, в джине или в виски — и насаживаешь ягоды на рыболовный крючок. Фазаны с жадностью их клюют и валятся замертво.

Мистер Фезерстоун опять счел за благо переменить тему.

— А кстати, коль уж вы напомнили, что везете меня, — мы сегодня будем в Пензансе? — спросил он.

— Нет, сегодня не будем, — ответил Нигглер. — Опять придется заночевать у друзей, надо кое с кем повидаться.

— Опять дамы?

— Точно, женщины, — подтвердил Нигглер. — Мать и дочь. Обе хоть куда. Дочка вашего возраста. Может, приглянется вам.

Мистер Фезерстоун с презрением отрезал, что случайные связи не для него.

— Дело хозяйское, — отозвался Нигглер и с привычной ловкостью начал крутить очередную смертоносную цигарку. — А тут мотаешься неделями по дорогам, забудешь, что такое дом, так и рад-радехонек, когда тебя приветят. Приютят, обласкают. К тому же экономия.

Едкие, зловонные клубы дыма наполнили кабину.

— А что, вы очень спешите? — спросил Нигглер. — В смысле, тетушка ждет вас к какому-то сроку?

— Нет-нет, что вы. Я просто так спросил.

— Тогда все в порядке. Негоже, чтобы тетушка волновалась.

— Нет, она обо мне не волнуется — когда приеду, тогда и приеду. С ней живет компаньонка, полон дом прислуги. Дел и забот хватает.

— Полон дом прислуги? Ишь ты. Поди ее сейчас раздобудь.

— О, теткина прислуга живет у нее чуть не сто лет.

— Стало быть, тетушка не так чтобы стеснена в средствах, верно я понимаю? — заметил Нигглер; окурок каким-то чудом не падал, прилипнув к губе. — Что называется, нужды не знает, да?

— Да, вполне. У нее собственный дом на побережье, кстати очень неплохой.

— Едете к ней на все каникулы?

— Да, я у нее всегда каникулы провожу. Понимаете, дома-то у меня нет. Родители умерли. Тетка — моя опекунша.

Выслушав это сообщение, Нигглер затушил окурок и выразил удивление, что тетка не прислала мистеру Фезерстоуну денег на дорогу.

— Что вы, она бы обязательно прислала, ее и просить не надо. Просто так добираться интереснее.

— Ясно. А я-то решил, что она у вас прижимиста.

Нет-нет, напротив, она очень щедрая, заверил Нигглера мистер Фезерстоун, хотя денег на ветер не кидает. В начале семестра она его всегда обеспечивает лучше некуда.

Теперь уже Нигглер решил, что самое время переменить тему.

— Эта моя приятельница с дочкой содержат придорожное кафе, очень приличное, — сообщил он. — Можно неплохо поесть. Макрель в горчичном соусе у них просто отменная, но это сезонное блюдо. А таких сосисок с пюре я больше нигде не едал. Вы как относитесь к сосискам с пюре?

Как ни странно, оказалось, что это одно из любимых блюд мистера Фезерстоуна. В Оксфорде есть одно кафе, он частенько туда забегает, потому что сосиски они готовят — объедение.

— Ну, стало быть, будете довольны, — отозвался Нигглер. — Тем более что платить за ужин и ночлег не придется.

— Не придется платить? У вас, я вижу, полно друзей, и все на редкость гостеприимные.

— Да понимаете…

Нигглер умолк, точно на него вдруг вихрем налетели какие-то мечты. Расплющенное могучим кулаком лицо стало расплываться в мягкой, если не сказать сентиментальной, улыбке. Острые серые глазки устремились вдаль, как бы лаская зеленеющие кусты боярышника, едва начавшие распускаться дубы, желтые от первоцвета лужайки в предвкушении чего-то необыкновенно приятного.

— Понимаете, тут все не так-то просто, — наконец проговорил он. — Мы с Лил не просто друзья. У нас с ней отношения особые.

Придорожное кафе под вывеской «Роза Килларни» [15] состояло из маленького оштукатуренного домика и двух старых железнодорожных вагонов, стены которых были выкрашены ярко-алой, а наличники столь же яркой желтой краской. Две жестяные трубы, которые высились на крышах вагончиков, словно ноги рыцаря в набедренниках, наколенниках, наголенниках и солеретах, изрыгали темные клубы дыма, и они стлались по долине, и без того окутанной пеленой надвигающегося дождя.

Судя по запаху, который несся из вагончиков, там что-то жарили на машинном масле, окна густо запотели. На асфальтовой площадке возле кафе стояло несколько грузовиков — обычно их бывает раза в два-три больше, пояснил Нигглер. Нынче пятница, вечер, все гонят домой.

Когда они вошли в кафе, вонь горелого машинного масла ударила им в нос со всей силой. Мало того, к ней присоединился букет разнообразных резких запахов — рыбы и бекона, соленых огурцов, бараньих котлет, сосисок, вареной свинины, уксуса.

У красных пластиковых столиков, за которыми сидели несколько водителей — причем почти все ели сосиски с пюре, запивая их дымящимся чаем из огромных кружек, — суетилась крупная дебелая девица лет семнадцати-восемнадцати, с толстыми руками и самодельным перманентом на льняных волосах. Эти всклоченные волосы придавали ей сходство с соломенным чучелом, казалось, оно только что выскочило из темноты, где его что-то смертельно перепугало.

— Мама, мама, гляди! Нигглер приехал!

Голос у девушки был тягучий, обволакивающий. Мистера Фезерстоуна даже передернуло, когда он его услышал, будто ему ни с того ни с сего влепили смачный тошнотворный поцелуй.

— Я мигом, Фезер, — сказал Нигглер, — только в кухню наведаюсь. Располагайтесь как дома. Как делишки, Эди? — спросил он дебелую девицу. Это мой приятель, мистер Фезер. Он с удовольствием выпьет чайку.

— Вы случаем не родственник миссис Фезер? — спросила девушка и зычно, добродушно расхохоталась прямо мистеру Фезерстоуну в лицо, так что ее могучая тугая грудь мелко затряслась. — Признавайтесь, чего уж там!

— Моя фамилия — Фезерстоун, — ответил он.

А тем временем в кухне Нигглера душила в жарких, страстных объятиях дородная женщина, которая раньше жарила сосиски. От наплыва чувств она едва не лишилась сознания.

— Нигглер, Нигглер, наконец-то! Я уж и не чаяла тебя дождаться!

И она снова кинулась целовать Нигглера, он же принимал бурные изъявления ее любви скорее философски, чем с видом истосковавшегося любовника.

— Не мог я, Лил, никак не мог. Пришлось на той неделе ехать на север, в самый аж Донкастер.

С уст Лил сорвался стон, казалось, она вот-вот зарыдает от облегчения и радости, и Нигглер в знак утешения нежно погладил ее по груди.

— Ой нет, что ты, не надо, — возразила она. — Я и так уже сама не своя…

Вся трепеща, она с трудом заставила себя отвести его руку и повернулась к огромной чугунной сковороде, где, шипя и лопаясь, жарилось десятка три сосисок. При всей своей неброскости Лил была очень привлекательна. Лицо нежное, гладкое, будто фарфоровое, завитые перманентом пышные каштановые волосы венчают голову, как шлем. Большие темно-карие глаза ярко блестят, на пухлых сочных губах вечно играет улыбка.

— Ну говори же наконец, Нигглер, миленький, а то я совсем извелась — ты привез?

Нигглер сделал вид, что заинтригован и удивлен и решительно не понимает, о чем это его спрашивают.

— Привез? Что я должен был привезти?

Лил испустила еще более глубокий вздох, уже совсем похожий на рыдание, и, позабыв о сосисках, срывающимся от волнения голосом объявила, что спрашивает о кольце — обручальном кольце.

— Ты же обещал, что на этот раз обязательно привезешь. Честное слово дал.

Нигглер беспечно подтвердил, что да, действительно обещал, но вот уже полмесяца, как у него туговато с финансами. Два фаворита подвели, и он, можно сказать, остался на бобах.

15

модная песенка