Пустоцвет

Конец. Вот он... глупый, самонадеянный, бессмысленный мой конец - финиш всей моей жизни, что была мне, видимо, по ошибке отписана. Ничего не успела сделать. Ничего толкового, значимого, заметного. Ничего... кроме ошибок, боли... и предательства. Всех подвела: родных, близких, любимого. Ослепленная своей беспечностью, больной тягой, глупыми поисками, наивным рвением к чему-то непонятному, недалекому... в поисках смысла жизни, цели... ее значимости как для общества, так и для самой себя - ее же я и растеряла, растратила, просадила.

Ирония?.. Сарказм?.. Плевок судьбы? Происки мойр?.. Одной. Второй. Третьей. Где каждая исполнила свою, личную, жестокую, но важную роль: не глядя, вытащила жребий; соткала, пропустила через все превратности и смело перерезала нить моего бытия.

Конец. Всему конец.

Костенька... Костя, как же хочется напоследок услышать твой бархатный голос. На прощание увидеть твои серо-голубые, будто небо, будто море, глаза. Ощутить убаюкивающее тепло. Нырнуть в океан пьянящего твоего неземного, услады переливов, запаха. Ты - мой мир... беспечности, любви и смеха; мир нежности, ласки и красок... - всё то, что не ценила, чем рискнула; что едва сама не загубила...и сейчас я покидаю, отпускаю навсегда.

Как хочется сказать тебе еще хотя бы раз, как безмерно... ты мне дорог, как безумно я люблю тебя... до пронзительного писка, визга, стона души. И поблагодарить тебя за всё. Извиниться, раскаяться... Расплакаться - и всё же получить прощение за то, что взамен тебе так жестоко, вынужденно подарю...

Однако, рискнуть не смею: даже если со мной уже всё решено, тебя подставить под удар - сродни самому страшному прегрешению. Ты здесь, ты рядом... со мной душой. Еще немного - и плотью тоже. Окажусь в твоих объятиях и навсегда останусь я с тобой.

Шорох. Резвые движения - не поддаюсь, лишь только в фантазии рисую возможное происходящее. Щелкнул предохранитель.

- Пошли все на*** отсюда! - гневное, деспотическое, будто сам дьявол взревел. В испуге распахнула очи я. Поддались велению присутствующие. Дрогнул и огонек в чьих-то руках. Заботливой пеленой полумрак завладел нашим пространством, очерчивая в темени искаженные догадки.

- Тебе особое приглашение? - рявкнул, вполоборота метнув взгляд на застывшую в углу фигуру. Присматриваюсь, узнаю - Казанцев.

- Бабу... беременную... Ты совсем что ли?.. Вообще ничего святого не осталось?

- Слышишь, ты, - и снова косится на него Палач. - Святоша е**нный... на**й отсюда!

Нервно, звонко сглотнул слюну Роман:

- Я тебе не дам этого сделать.

- Может, и тебе всадить заодно? - бешено рявкнул, обернувшись и возведя, уставив дуло уже в сторону своего "товарища".

"Я люблю тебя", - испуганно, вором, под раскаты взорвавшегося шума, перепалку изуверов, шепчу прощальные слова, искренне молясь, чтобы все же Пахомов услышал меня.

- Стреляй! - дерзко. - Уж лучше сдохнуть здесь, сейчас, чем потом... остаток дней ощущать себя таким же трусливым, мерзким дерьмом, коим являешься ты.

Желчно, бесовски захохотал Горбатый в ответ:

- На понт берешь? Думаешь, не выстрелю? Пожалею? Зря, с*ка! ЗРЯ! Мне по*** на тебя, на нее! На все эти ваши сопли... по поводу совести и спасения души! Ад? Оглянись, "праведник", м**ь твою! Мы давно в нем живем, варимся в котле! Просто не поняли, в какой момент сдохли! Так что... либо ты разворачиваешься - и уе**ваешь отсюда - и чтоб я больше никогда тебя не видел, или ляжешь рядом с ней. Как и хотел... когда-то.

Обмер. Не шевелится Казанцев. Но и против... больше претензий не выказывает.

- ЖИВО! - будто принимая его сомнения, безучастность за смирение, подчинение его воли и воли обстоятельств, неотвратимости исхода, резво решает все за него.

Пронзительное мгновение сгорания принципов в пламени позора и страха - и дернулся, ступил шаг на выход. Вдруг шорох, волнение. Стук. Выстрел...

Не поняла даже, как хлопок, глухой удар отдернул меня назад. Рухнула на пол. В груди резко запекло, щупальцами расползаясь ноющих, тянущих ощущений по сему телу, нестерпимая боль разорвала сознание. На черном полотне реальности зашевелились черви искр. Задыхаюсь. Сердце колотится, что дикий, взбесившийся зверь, мечась в клетке из цепких прутьев ребер. Звенит в ушах. В голове дурман крутит свою карусель, застилая отчаянием реальность. Чувствую, как холодеют, немеют мои конечности. Первородный страх кубарем пускается по жилам, заливая окаменевшие мышцы смиренным онемением, рождая где-то в груди целое пламя невысказанных чувств, немного, подавленного крика и невыплаканных слез.

- Лиза! ЛИЗА, б***ь! - что-то дрогнуло внутри меня, встрепенулось, но лишь на миг. Сил среагировать вовсе нет. - Лизонька, девочка моя!

Ухватил, утопил мое лицо в своих теплых ладонях. Глаза в глаза.

Родные, нежные, некогда такие шаловливые и веселые озера - целый океан, вселенная моей беспечности, радости, любви. Утонуть... я хочу утонуть в них, чтобы в конечном счете там навсегда раствориться. Навеки остаться в них... И никто, и никогда... больше нас не разлучит. Я буду твоей, в тебе... вторить своей душой твоей сути.

Тянусь... смело, слепо... будто за воздухом. Прилипаю прощальным поцелуем к губам - вкус... хочу в себя вобрать твой вкус, терпкий, сладко-соленый, дурманящий, навсегда его оставить в себе, в своей памяти... в умирающей плоти... и в уходящей душе. Поддаешься на миг - но я уже отстраняюсь, не имея больше сил удерживаться подле... И снова глаза в глаза. Слезы капают с твоих ресниц мне на лицо, обжигая кожу.

И все, что могу сказать... это нелепое:

- Прости...

Еще мгновение, еще рывок - и сиганула... с головой, без сожаления... в твой взгляд - теряя себя навсегда.

Глава 34. Пограничье. "Дети" Гиппократа

Посвящаю "Розовым снам" из роман а

"Лоскутные розы" Е. Миллер , которые и навеяли мне сие странное сновидение .

***

Шаткий, мощенный из досок мост. И, казалось, не через реку он перекинут, и не через озеро... а через непроглядной дали... целое море, выливающееся за горизонт.

Люди, толпа людей, но не общим сплоченным телом, а рассыпаны - лениво тащатся, каждый утопая в своих думах. С работы - домой. Час пик. Да только на небе - не закатного светила переливы, а темный бархат, усыпанный звездами. Ночь.

И мы идем... прём против "течения": я и Инка. Манит нас та неведомая даль. Манит. Вот только ходу нормального впереди нет: деревянные плиты лишь здесь, около нас, у берега; и где-то там еще, далеко-далеко, у самого горизонта... что и не достать дотуда - не допрыгнуть... И между этими островами - отнюдь лишь голые балки-опоры, горизонтальные, тянущиеся бесконечными рельсами, навесом, вдаль. Другим - ни по чем: идут в нашу сторону... неведомым образом легко преодолевая эту преграду.

А мы стоим - мнемся, не решаемся.

- Да уж... и вправду, "роковой мост", - задумчиво шепчет подруга.

Бросаю взор около: справа - тоже мост, вот только он целый, толковый, крепкий; слева - еще больше разрушен, нежели наш.

- Роковой? Погоди... как "роковой"? - недоумеваю. - Какой из них? Разве не тот? - киваю в сторону руин.

- Не знаю... - виновато прячет взгляд.

Ходит, бродит по краю настила, по балкам вперед-назад эквилибристом, дразня темную, непроглядную пучину, в которую упади - и не выберешься уже никогда.

И вдруг один из прохожих (молодой незнакомый мужчина, с длинными русыми волосами, вид - усмиренного бунтаря, рокера) метнул на меня взор, отчего и я его приметила, различила среди безликой толпы: