Пустоцвет

- Этот - и есть... - будто громом голос.

- Как этот? - взорвалась я искренним, откровенным шоком, тотчас утонув в прозрении: отчего же тогда столько людей собой глупо, слепо рискуют... играя с проклятием?

Смолчал, не ответил. Более того - не захотел больше проявлять участия. Отвернулся. Слился с теменью - и пошагал прочь, не оборачиваясь.

И снова взор устремляю на подругу: но не надо слов - сама поняла и подчинилась та.

Живо срываемся на бег - и, будто земля под ногами горит, мчим на берег. Затесываясь среди толпы... через дебри - в сторону сердца города, в сторону дома.

Вот только теперь осознаю: я - босая, и на теле - лишь длинная, белая ситцевая ночная сорочка. Холодно, дурно, стыдно... И даже ступать приходится осторожно, с опаской. И не так колет сухая трава или студит ноги холодная (хоть и пропитанная летом) земля, и не так сор под ногами смущает (отходы, пакеты, окурки), взывая к брезгливости, как стекло - много битого стекла, то и дело норовящего вонзиться в плоть и раскромсать оную до крови, до кости, заражая... и без шансов убивая.

Замечаю впереди себя пожилого мужчину: ловко пробирается среди зарослей по шальной тропинке в сторону жилых домов. Предусмотрительно, хитро следую за ним - за мной же покорно мчит и Инка. Он - мой поводырь, я - ее. Незнакомцу проще, на его ногах - обувь: ботинки, подошва плотная, крепкая. А потому смело рвет вперед, мне же - каждый сантиметр дается тяжко: до дрожи пробирает угрозой.

Еще шаги, еще усердия - и прорвались, ступили на не менее холодный, но гладкий... нежный, твердый асфальт - уверенной походкой, поступью вперед. А поводыря уже и не различить среди полумрака: ночь сожрала очертания, не уступая даже фонарному, медовому свету.

Нестрашно. Сама справлюсь! Сама отыщу наш с Инкой путь! Это здесь наши с незнакомцем кривые дороги пересеклись, наслоились друг на друга, пока от моста через дебри на свет, на твердынь не вышли. А дальше - а дальше у каждого свое предназначение, свой конечный пункт!

Я сама справлюсь - я сама нас спасу!

Срываюсь на бег - уверенно мчу вперед. И вдруг - замечаю на обочине незнакомую женщину с дочкой. Стоят, смотрят на меня в испуге. И почему-то я начинаю орать, дико, отчаянно, взмолившись:

- Помогите! Помогите ей! - тычу рукой куда-то назад вполоборота, в сторону своей Инки, туда, где она за мной слепо, безропотно летит.

- Помогите! - слышу, вторит мне ее голос.

Вот только этим двум всё равно, более того - они боятся нас, отворачиваются, обособляются, жаждут сбежать.

А потому рву когти дальше я, визжа, ревя, разрывая отчаянным криком темноту и тишину ночную:

- Помогите ей! - снова рвет мое горло безысходность, будто чувствую, как Смерть отбирает Ее у меня.

И вдруг не ощущаю больше за мной участия. Странный шорох - "пуф": и ничего...

Замираю в ужасе. Оборачиваюсь: нет Инки нигде. А вместо нее... за мной мчат санитары.

Жутко, страшно... и будто чувствую, что нехорошее они мне несут. Будто не спасти хотят, не помочь - а добить, уничтожить.

Срываюсь на бег - умчать далеко-далеко, но не выходит - ноги ватные враз почему-то, непослушные: заплетаюсь, едва не падаю. Еще немного - и оборачиваюсь, позорно сдаваясь захватчику - наступают, надвигаются на меня, словно туча, желая всю меня обволочь и захватить в плен.

Выставляю руки вперед, ограждаясь - пытаюсь сопротивляться. Злобный рык:

- Где Инна?! Что вы с ней сделали?! ГДЕ ОНА?!!

- Нет ее! - мерзкий, приторно-убаюкивающий голос звучит, скребя по сердцу, словно по слуху - визг металла, пронзая до кости, пробивая до самых пят жутью и страхом. - И не было, - грохочет гром. - Лиза! Лизонька! Позвольте Вам помочь! Прошу!

Обступают, загоняют... жертву, требуя не плоть, не жизнь - а душу. Жутко, до одури пугающе.

Еще одна моя тщетная попытка сопротивляться - и схватили, заломили... Обреченность и немощность тотчас разлились по жилам, погоняя кошмар.

Ухватили за руки, ладонями разворачивая к себе.

Резвый удар - и пробили едва не насквозь оные.

Капельница: иголки, трубки. Загоняют в меня неизведанную прозрачную жидкость - а в ответ... из другой - полилась по пластмассовым венам в никуда... моя кровь.

Замкнулся круг. Опустошение. Агония. Пограничье...

Я - умираю.

***

Посвящаю прекрасным людям, медработникам:

r u - ta , О. А., ан. Н., К. М., Б. Е. А., а. С, а. Т.

Спасибо вам за труд, колоссальную поддержку, доброту , заботу и душевное тепло!

А также семейству А.

Ленивой змеёй сознание ворвалось в меня, прогоняя остатки дурмана, отрицания и покоя. Остатки пустоты...

Что, кто, где - полное непонимание. Оглядеться по сторонам, сражаясь с резью в глазах.

Больничная палата. Попытка позвать кого: но сухо, хрипло, вяло - тщетно, никакого участия. Попытаться сесть - вмиг резкая боль в груди пресекла столь глупую затею. Полумрак ударил в очи, застилая льняным полотном и рисуя живые звезды на нем. Тошнота подступила к горлу. Головокружение. Дышать: глубоко, отчаянно, стойко сражаясь за прежнее, шаткое, но более-менее терпимое внутренне состояние, за ясное сознание.

Минуты сбегали в небытие... Не знаю, сколько прошло времени (одиночества и "самопознания"), но вполне достаточно - дабы не только успокоиться, но и смело (безрассудно) попытаться вновь сесть. И едва это более-менее удалось (пусть и не с первого раза), следующая ступень моей "недо-эволюции" - было желание встать на ноги...

Кое-как, жадно цепляясь за боковые держатели у изголовья, встать... а затем и вовсе, перебираясь руками по постели, храбро сражаясь с приступами головокружения и стремлений высвободить всё содержимое желудка, стала прорываться к умывальнику...

Пол гладкий, холодный: и хоть все это вызывало колкие, неприятные ощущения, мысль - что я больше не овощ, прикованный к горизонтальной поверхности, провоцировала куда более внушительные эмоции, переживания.

Еще немного - и рискнуть оторваться от спинки кровати и ухватиться за раковину. Минуты - и я уже всматривалась в зеркале в жуткое, постапокалиптическое чудовище: волосы взъерошены, целый клубень путаницы на затылке; синячища под глазами; кожа бледная, будто у трупа; губы сухие, целые острова мертвой кожи. Лицо осунулось. Щеки запали. Еще хуже, чем была до этого...

Тихо взвыть от позора и обреченности...

Шумный вздох - отворачиваюсь, прогоняю глупые мысли из не менее глупой головы.

Раскрыть на груди предусмотрительно, как для больничной сорочки, широкий ворот, и взглянуть на целое творение из повязок и пластырей. Не решаюсь дотронуться. Вмиг вспыхнули перед глазами воспоминания той ночи. Выстрелил. Все же... ублюдок выстрелил в меня... А Костя? Он мне привиделся? Или все же был там? Был, мой хороший. Был... Или сон, или реальность - но от тех ощущений... до сих пор тепло, бросает в дрожь, а на душе - разливается волнительная эйфория. И снова вдох-выдох, пытаясь совладать с чувствами, с непослушным телом: на глазах застыли дурные слезы.

Поднять, задрать рубашку, оголяя плоть.

Взгляд прикипел к животу.

Ребенок. Господи, неужели?.. Неужели я - беременна?.. И все требования, и вся "плата" за это счастье... позади?

Я же беременна? Да? До сих пор?.. Прошу, Боже!.. Очень прошу, пусть... если я пережила весь тот ужас, если осталась жива - то не зря. Пусть и ребенок мой, наш... наш с Костей выживет. Очень прошу. ОЧЕНЬ!

А иначе...

Нет! Нет! Прочь дурные мысли! Кыш!

Я - беременна.