Страница 9 из 17
У народов Нагорного Дагестана к роженице запрещалось входить посторонним лицам, у которых были твердые предметы и украшения. Вместе с тем, в доме держали металлические предметы, а на пороге – золотые и серебряные изделия для спасения от нечистой силы [Гаджиев, 1991, с. 62]. Турки во время родов также производили магические действия: всё в доме открывали, расстегивали, расшнуровывали и расплетали, а на роженицу набрасывали голубой платок, на кисти ее рук надевали голубые бусы, браслеты из золотых монет, на шею – оберег из жемчужных раковин с узелками, в одном из которых были квасцы, а в другом – кусочки купороса [Серебрякова, 1980, с. 172]. Здесь прослеживается вера в силу синего цвета, соотносимого, очевидно, с древнетюркским культом синего неба – Кок Тенгри.
Ж. Т. Ерназаров отмечает, что на голову роженицы надевали платок, завязав узлом на затылке, а выпущенные концы клали ей в рот, чтобы защитить подбородок. Рядом не должно было быть воды: это связано с представлением о том, что нечистая сила может утопить в ней уставшую полусонную женщину. Роженице не разрешали долго лежать на спине во избежание сердечной аритмии. Над ней протягивали веревку с подвешенными священными книгами в качестве магической защиты. «Позади располагалась повитуха и массировала живот роженице жиром, помогая родам. Она приговаривала при этом: «О От-ана, Биби-Фатима, дай дорогу, сделай ее путь правильным», а затем бросала в очаг жир. Тем самым, подчеркивает Ж. Т. Ерназаров, призывали к помощи саму богиню плодородия, защитницу детей – Умай (Фатиму). Во время схваток молятся со словами «О Всевышний, ниспошли легкие схватки – толғақ» [Ерназаров, 2003, с. 83]. Если в период схваток в помещение случайно входила девочка, то со словами «Құдай-ау, жолын аша көр» («О боже, открой путь») ей разрывали подол платья, что должно было способствовать быстрейшему разрешению роженицы от бремени и успешным родам девочки в будущем [Ерназаров, 2003, с. 83].
На основе литературы, в том числе – дореволюционной, Ж. Т. Ерназаров описывает обычай, направленный на облегчение родов и благополучное разрешение роженицы от бремени. Женщины, трижды ударяя роженицу своим подолом, приговаривали: «шық» («выходи)» либо, произнося слово «туар» («родит»), разрывали подолы своих платьев. Подол женского платья фигурирует и в другом обычае. Для успешного восстановления здоровья после родов подол платья женщины подшивали снизу вверх, чтобы образовать полость. В нее клали еду, которой женщина должна покормить собаку: это, по принципу контактной магии, будет способствовать быстрому заживлению ран [Ерназаров, 2003, с. 79].
В некоторых областях Казахстана, как сообщают информанты, в давние времена при родах жены муж старался быть как можно дальше от дома и вести себя обычным образом, не показывая своего волнения.
Существовали приемы, связанные с ускорением затянувшегося родового процесса: для этого женщине нужно было перешагнуть через шею лежащего верблюда, пройти под ним, намазать на лицо сажу, оставшуюся после сжигания шерсти этого животного или выпить бульон из верблюжьего мяса [Ерназаров, 2003, с. 81]. Считалось, что задержка родов происходит из-за неправильного положения плода. Чтобы исправить это, женщину клали на пол у дверного косяка и начинали поднимать ее за ноги наверх. Ноги при этом должны касаться верхней перекладины косяка, а голова – порога. При этом задавали вопрос: «Он ба, терiс пе?» («Прямо или обратно?»), на который одна из женщин трижды должна ответить: «Он» («Прямо») [Гродеков, 1889, с. 98]. Здесь устанавливается воздействие магической силы порога: женщину, символично пребывающую в пограничном (между жизнью и возможной смертью) состоянии, помещают в дверной проем, тем самым ускоряя процесс перехода в другое реальное состояние. С этой же целью и с таким же вербальным сопровождением несколько человек перекатывали роженицу на одеяле из стороны в сторону [Ерназаров, 2003, с. 79].
Помощь при родах и последующие ритуальные действия повивальной бабки (аққол ана, кіндік шеше) были насыщены разнообразными действиями, имеющими рациональное и магическое свойства. Роды воспринимались как проявление сакрального действия, поэтому все помощники роженицы, начиная с повитухи и кончая кузнецом или шаманом, воспринимались как участники жизнетворения. В традиции тюрко-монгольских народов было сопровождать возгласами и ружейными выстрелами рождение ребенка [Сагалаев, 1990, с. 144].
Если родовые муки продолжались, то заставляли ржать жеребца на привязи, размахивали саблей у изголовья роженицы, бросали соль в огонь или заставляли мужчин, входящих в дом, отряхивать свой подол (что было запрещено), стрелять из ружья, чтобы женщина испугалась.
При родах муж или кто-то другой выходил из юрты и громко стучал палкой, произнося слово «түстi ма». «Они собирают народ, который силится прогнать шайтана, для чего производят выстрелы из ружья над кибиткой, бьют по кибитке палками и нагайками, оглашая воздух криками… Обвешивают больную терновником, садят в котел, кругом расставляют сабли, ружья и пики, неистово кричат, пугают прогоном скота к кибитке: сначала – овец, затем – коров и лошадей» [Народные, 1901]. Так описаны способы излечения, которые применялись и при облегчении родовых схваток. В крайних случаях к роженице могли привести для камлания бақсы или муллу, который читал молитвы. Во время очень трудных родов в юрту приводили кузнеца, который тут же ковал раскаленное железо, что отпугивало джинов [Тохтабаева, 2005, с. 219]. Кроме того, в юрте помещали сову, беркута: всё это призвано было защитить роженицу от вредоносных сил. Имел место и другой обычай, когда из юрты удаляли всех женщин, поскольку считалось, что хотя бы в одной из них есть нечистая сила. Приглашали одних мужчин, которые оставались и снаружи. Их роль сводилась к созданию непомерного шума стрельбой, криками, они ударяли плетью юрту и слегка – роженицу, чтобы испугать ее и отогнать от нее злых духов [Ерназаров, 2003, с. 90, 91]. В этих действиях присутствует запретное этикетное действие (бить плетью юрту), что было направлено на создание хаоса.
В целом все акты, способствующие помощи женщине в разрешении ее от бремени, имели, за некоторым исключением, магический характер, и по мере страданий роженицы они нарастали. Это было своего рода драматическое действие, в котором увеличивались темпы кинесики и звука, т. е. проигрывался определенный хаос, чтобы, в конце концов, прийти к катарсису, разрешению, умиротворению и гармонии, когда на свет появляется новый человек.
В наши дни в сельской местности тот момент, когда роженицу отправляли в родильный дом, стараются скрыть от чужих людей, чтобы те не сглазили ее. После родов женщина съедала пиалу растопленного курдючного жира с жареной мукой, что придавало ей силу.
После рождения ребенка пуповину обрезала счастливая многодетная женщина-мать (кiндiк шеше), которая, принимая роды, приговаривала: «Не моя рука, а рука Умай, Биби Фатимы» (покровительницы детей и домашнего очага) [Ерназаров, 2003, с. 94]. Пуповину мальчику она обрезала ножом, а девочке – ножницами, затем пуповину с семью зернами пшеницы она заворачивала в белую ткань и зарывала под порогом, чтобы ее не съели собаки.
В соответствии с хакасским обрядом пуповину обрезали (после выхода последа) на мягкой траве или на березовых щепках, что по принципу подобия, должно было способствовать мягкости характера, тогда как это действие, произведенное на камне, приведет к формированию жесткого нрава. Если рождались близнецы, то пуповину разрезали на разных частях раздвоенной березовой ветки и хранили раздельно во избежание смерти двоих детей [ИЭХ, 2004, с. 23].
В других регионах пуповину, обращенную вверх, заворачивали в ткань, но не завязывали. Если пуповину повернуть вниз, то не будет больше детей, поэтому это предписание строго соблюдалось. Пуповину мальчика, завязанную в ткань, привязывали к гриве лошади или рогам барана-производителя: считалось, что так может выработаться способность разводить скот. Пуповину девочки кладут в сундук, чтобы она выросла искусной мастерицей. Вообще пуповина служила оберегом, бывало, ее заворачивали в ткань и пришивали к первой рубашке ребенка, подвешивали к его колыбели. В некоторых случаях пуповине (кіндік) не давали высохнуть, держали ее в воде и использовали как лекарство для скота. Аналогичные ритуальные действия были распространены не только у казахов, но и у других народов Средней Азии [Коновалов, 1986, с. 103].