Страница 93 из 246
( … не знаю до сих пор.
Какая разница?..)
Прощаясь с ней, такой вдруг притихшей, возле хаты тёти Нины, я осознал, что мой долг быть сильней неё, а всё остальное – отныне и во веки веков – я вовсе не обязан понимать.
( … вот, всё-таки, умею я красиво формулировать свои мысли.
Впоследствии.
Десятилетия спустя …)
На следующий вечер я пошёл в вечернюю школу рабочей молодёжи.
Она иногда посещала занятия, потому что тётя Нина требовала получить бумажку об окончании восьми классов.
Выйдя с урока, Ольга стала рассказывать до чего обильным оказалось кровотечение.
( … как будто это хоть что-то меняет.
Что толку во всех целках, обрезаниях, адюльтерах и верностях навек?
Что было – того нет.
Что есть – утратишь.
Чему бывать – того не миновать …)
Конечно, наша любовная связь не в силах была растопить снега и льды зимы, но пылала неугасимо.
Мы связывались при первом же удобном случае.
Заснеженная скамейка возле Нефтебазы нас скоро перестала устраивать – мешала её спинка.
Железный вагончик у крохотного катка в Парке просторнее, но приходится долго ждать, пока хлопцы разопьют вино, поумничают, смажут друг друга по морде – но без ножей – и разойдутся.
Нож доставать – себе в убыток; если Колян у кого нож увидит – забирает с концами и уже не вернёт.
Колян с Посёлка представитель всё более редкой породы богатырей.
Не слишком крупный экземпляр – всего метр восемьдесят, и совсем немногословный.
Хотя ему это не очень-то надо; глянь на эти кулаки по пуду весом – охота к лишним разговорам отпадает сама собой.
Тут даже из-за угла мешком пришибленный враз усекёт, что Колян его за шесть сéкунд уснéдает.
Среди своих, конечно, он что-то говорит, просто надо дождаться, пока закончит слово.
Меня он зауважал ещё с времён нашего с Ольгой «обручения».
Мы с ней тогда только ещё начинали встречаться.
Перед выходом в Парк я выпросил у своей сестры колечко.
Обычная бижутерная фигня с мелкой стекляшкой.
Она не хотела давать, еле выпросил всего на один вечер.
В Парке мы с Ольгой поднялись в кинобудку летнего кинотеатра – второй киномеханик, Гриша Зайченко, мне ключ давал.
Ольга, как увидала то колечко у меня на мизинце, сразу – кто дал?
Сестра, говорю, моя – малá.
Не верит. Дай посмотрю, говорит.
Я дал, а она его враз на палец – оп! Только не на мизинец.
Ладно, говорю, покрасовалась, а теперь снимай – я Наташке обещал вернуть, это от её парня.
Ольга пробует снять – а ни в какую!
Крутит его, тянет – не слазит кольцо и всё тут.
Намучилась она с ним, по микрону через сустав протаскивала.
Когда, наконец, я то кольцо в карман положил, нам уже не до свидания было – ей больно, а мне её жалко.
Запер я кинобудку и мы ушли.
А Колян в это время в кассе летнего со сторожем бухáл и увидел кто это сверху спускается…
А что ему оставалось подумать, если из окошечка кинобудки полчаса на весь летний кинотеатр женские стоны шли:
– О! У! М-м! Ай! Мама!
Вот он и подумал: откуда в такой мелкоте как я… этта.. типа… столько берётся?
Вобщем, он меня зауважал.
Так что в железном вагончике, когда блатва наговорится, что пора бы подловить и выбить бубну городским хиппарям, чтоб сильно так не хипповали, и разойдутся довольные тем, какие они крутые; надо ещё дождаться пока Колян договорит свои объяснения куда, ну, этта, ключ от вагончика, вобщем, типа, прятать.
Самые тёплые чувства оставил длиннополый кожух тёти Нины, в котором Ольга как-то вечером вышла из хаты.
Мы спустились в Рощу, на ровный лёд замёрзшего Болота и это было хорошо, но, как всегда, мало.
На заводе истёк срок нашего ученичества и мы стали получать по семьдесят рублей в месяц – почти как все.
При рубке железа зубилом мы уже не расшибали пальцы в кровь и нам – волосатикам – даже доверили изготовление изделия с нуля.
Это интересно.
Неосязаемая, умозрительная мысль переходит в наглядные линии чертежей с бессчётными цифирьками размеров.
Согласно этим цифрам, мы упрашиваем газосварщика нарезать нужные куски из 20-миллиметрового листового железа, упрашиваем разметчика прокернить контуры, упрашиваем строгальщика обстрогать по разметке, упрашиваем сварщика приварить эту к этой, а ту – сюда…
Зачем столько просьб?
Да, потому что все же ж при деле, некогда…
Иногда от просьбы до исполнения приходится недели ждать, или просить заново.
И вот остов изделия на стеллажах начинает обрастать деталями и в нём уже что-то вырисовывается.
Мастер перестаёт нас на каждом шагу называть волосатиками, а слесаря меньше подначивают насчёт запуск нашего «лунохода».
Начальник участка забирает у нас уже порядком загрязнившуюся папку с чертежами и передаёт её Яше и Мыколе-старóму, чтобы более умудрённые умельцы довели бестелесную мысль до окончательной осязаемости.
Это обидно.
А следующее изделие мы запороли.
Потратили уйму материала, собрали, поприваривали, а Боря Сакун посмотрел в чертежи и говорит – что-то не то.
Инженер-технолог из кабинета над бытовкой с ним согласился – точно, не то.
А что именно «не то» понять не могут – размеры, вроде, все соблюдены.
Позвали автора чертежей из конструкторского бюро. Тот смотрел-смотрел и – догадался!
Мы сделали всё точно, но в зеркальном отражении.
Пришлось разбирать.
После Нового года с нашего участка послали командировочную бригаду в село Семяновку на сооружение кормоцеха.
Шефская помощь в составе мастера Бориса Сакуна, Мыколы-молóдого, Васи и меня.
В первое утро, когда мы выехали в Семяновку на заводском грузовике с брезентовым верхом, был жуткий гололёд.
Водитель ехал медленно, чтоб не заскользить, а из густого тумана на обочине проглядывали брюха перевёрнутых на бок машин, чьи водители не справились с управлением.
Но людей – ни души. И – тишина.
Прям тебе панорама Сталинградской битвы.
Кормоцех – это серый корпус из двух секций за селом на отшибе. Вокруг зябкое поле с обветренным снегом.
Котельная не работает, надо ещё шлямбуром долбить в стене проём для труб.
В соседнем полутёмном зале стылое железо бункеров и оцепенелых ленточных транспортёров.
Две недели мы туда ездили стучать железом о железо, бить дырки в стенах, подтягивать транспортёры и дремать над раскалённой электроспиралью в котельной.
В одну из таких дрём я почувствовал вдруг как мне в мозг вонзилось острое шило.
Вскинувшись, я увидал довольное хохочущее рыло Васи и кусочек тлеющей ваты на полу.
Это её дым зашёл мне через ноздри до мозга.
Мастер с Мыколой тоже посмеивались, но без того восторга, как у Васи.
Тридцать лет придурку, а хернёй мается.
Один раз Мыкола принёс сырых картошек из заброшенного бурта на поле. Решили испечь от нечего делать.
Боря послал меня пособирать в здании какие остались обломки досок после строителей.
Вася с Мыколой развели костёр из собранного мной топлива, ещё и какую-то солому нашли для растопки.
Снятые с петель ворота весовой не мешали ветру врываться и вертеть туда-сюда дымом.
Мы постояли вокруг костра на сквозном ветру из белого поля под серым небом и мастер, обращаясь к Мыколе, изрёк:
– Через четыре года я уйду на пенсию, но эта латата ещё не сготовится.