Страница 75 из 246
Вот я просто и стоял себе, будто вовсе тут не при чём и меня это не касается, и молча ненавидел блондинистые кудри и полусонный взгляд мутновато-голубых глаз Толика Судака.
Вскоре молодёжный ансамбль участвовал в Клубном концерте, но когда он кончился я не пошёл провожать Свету Василенко.
Что убило мою любовь?
Монотонная шутка и громкий смех Володи Гуревича?
Или, может, донос Судака о затруханной юбке?
Нет, скорее всего – факт её проживания на Деповской.
Это тоже неблагоприятный район для влюблённых.
Вадик Глущенко один раз провожал девушку с Деповской и его там перехватило кодло человек из десяти.
Вобщем, сбили с ног и всем кодляком понесли на носаках ботинков.
– Главное, голову закрыть руками, а что они тебя месят уже и не доходит,– делился он позднее приобретённым опытом.
Под конец зимы выпал такой обильный снег, что после снегопада по Нежинской пришлось проехать бульдозеру, раздвигая метровые сугробы.
По пути из школы, мне интереснее было скакать по навороченным вдоль заборов торосам, чем идти по расчищенному.
Перепрыгнув с одной снеговой глыбы на другую, я вдруг почувствовал резкую боль в паху. Остальную часть пути до хаты я добрёл по следам от бульдозерных гусениц.
Вечером мама, обеспокоившись моими стонами, велела показать что там у меня такое. Я отказался. Тогда отец сказал:
– Ну, мне-то можно, я тоже мужик.
Мошонка распухла до размеров стакана и была твёрдой на ощупь. Отец нахмурился и когда мама спросила из кухни:
– Что?
Он сказал, что меня надо показать врачу.
Это был жуткий вечер – агония отчаяния и паники.
Утром, укорóченными шагами, я пришёл с мамой в железнодорожную поликлинику рядом с Вокзалом.
В регистратуре нам дали квадратик бумаги с номером моей очереди на приём.
Мы сели дожидаться на стульях в гулком коридоре возле двери в кабинет.
Когда пришёл мой черёд зайти в белую дверь, я, пряча глаза от мамы, сказал ей, что, если надо, я согласен на операцию, лишь бы всё было нормально.
Врачом оказалась женщина, но видно белый халат уравнял её с мужиками, или мой страх утратить то, сам не знаю что, заглушил мой стыд.
Врач сказала, что это растяжение и нужно делать спиртовой компресс.
Через два дня мошонка приняла привычные очертания и я забыл свои мучительные страхи.
Седьмого марта Владя принёс в школу миниатюрную бутылочку коньяка.
Мы выпили его втроём – каждому по глотку. Во рту стало тепло и нас тянуло смеяться, но ничего похожего на кайф от того вина на Владином дне рожденья.
Нас распустили пораньше, ведь это предпраздничный день, и пока я дошёл домой всё совсем выветрилось, кроме тяжести в голове.
Я полез на крышу хаты, потому что отец уже несколько дней говорил мне, что надо сбросить оттуда снег.
Четыре кирпичные трубы торчащие из снега помогли определить границы нашей части крыши.
Скат крыши довольно крут и под конец работы мои валенки заскользили и я свалился в палисадник.
Приземление оказалось удачным – на обе ноги в глубокий сугроб, но когда я увидел рядом с собой заострённо запиленные доски штакетника между палисадником и двором Турковых, то запоздало похолодел от ужаса.
( … в те непостижимо далёкие времена я ещё не знал, что все мои невзгоды и падения исходят от той сволочи в недостижимо далёком будущем, которая сейчас слагает это письмо …)
Вскоре в нашем классе проводился медосмотр, на ребят заполняли карточки допризывников. Девушек вывели в другой класс для какой-то особой лекции, а нам сказали раздеться, осматривали, стукали молоточком под коленкой и измеряли рост.
В графе «половое развитие» мне как и всем написали N.
Толик Судак объяснил, что это значит «нормальное», и что только Саше Шведову написали что-то другое, а девушки как-то вызнали и поэтому, вон, шушукаются и хихикают.
Потом мы сдавали экзамены за девятый класс. Самым страшным был экзамен по химии – кто в ней что поймёт?
Как многие другие, я вызубрил ответы на один билет, но он мне не попался.
Не знаю почему, Татьяна Фёдоровна начала меня вытягивать дополнительными вопросами и поставила четвёрку.
( … в те непостижимо далёкие времена я ещё не знал, что все мои удачи и т.д., и т.п….)
Ассистентом на экзамене был Бинкин. Он развлекался тем, что показывал Владе номера билетов разложенных на столе перед экзаменаторами.
Подымет, покажет, покивает головой и – кладёт обратно на то же самое место.
Владя сидел за последней партой, чтоб списывать из шпаргалок заготовленных усердными девушками, которые уже сдали экзамен и отдали ему свои заготовки.
Но что разберёшь из сложенной в гармошку бумажной ленты с непонятными формулами и почерком в три раза мельче нормального?
Конечно, Владя рад бы поменять попавшийся ему билет на тот, который выучил.
Бинкин играл по честному – показанные билеты клал туда, откуда взяты.
Просто Владя сидел слишком далеко, чтоб различить написанные на билетах номера.
Он сделал ещё две попытки вытащить нужный билет, но обе мимо.
Всё же тройку ему поставили и Бинкин сказал:
– Это тебе исключительно за твоё пролетарское происхождение.
К своей одежде я никогда не придирался – носил, что дадут, лишь бы не грязная и не драная, но и за этим больше следила мама, чем я.
Так что та моя обновка – куртка из коричневого дерматина по выкройкам «Работницы» – появилась по инициативе мамы и пошита была её руками.
Деньги на дерматин нашлись, потому что отец перешёл слесарем в Рембазу и его зарплата стала на десять рублей больше.
Хорошая получилась куртка – приятного коричневого цвета с манжетами и поясом из более тёмной ткани. Если посмотреть издалека, она даже отблёскивала на солнце.
Через две недели дерматин на сгибах локтей полысел до самой его основы, но свою награду я получал когда куртка имела ещё парадный вид.
Да, профсоюзный комитет завода КПВРЗ наградил меня, как активного участника самодеятельности.
На профсоюзной конференции в Клубе председатель заводского профкома лично вручил мне не какую-то там грамоту, а увесистый бумажный свёрток.
В нём оказались ласты из тёмной резины и маска для подводного плавания.
Раза два я брал это снаряжение на Сейм, но плавать в ластах оказалось тяжелее, чем кажется глядя на Человека-амфибию. В маску же проникала вода и затекала в нос.
Хотя, возможно, по другому и не бывает.
Однако, в планах на лето у меня стояло не изучение придонной жизни водоёмов, а трудоустройство.
Мне нужны были деньги. Много денег. Потому что я – «безлошадный».
У Влади – мопед «Рига-4»; Чуба на «Десне-3». У Чепы мопеда нет, но он поставил на свой велосипед бензиновый моторчик и, когда стая мопедистов с Посёлка, треща моторами, несётся по проспекту Мира, он не слишком-то и отстаёт.
Но «Рига-4» всех сильнее.
Владя, конечно, раза два дал мне прокатиться – звук мотора, ветер в лицо, скорость – восторг!
У Чубы его мопед не выпросишь. Оседлал его, как куркуль, упёрся ногами в землю и стоит посмеивается.
– Ну, дай, шо тебе жалко?
– Жалко у пчёлки в попке. Понял? А это – мопед.
– Ну, шо ты жлобишься? Я только по Профессийной и обратно.
Смеётся, но не даёт.